Что ж, он был в "хорошем" настроении, что ее вполне устраивало, потому что ее настроение было таким же.

— Какой работой ты занимаешься? Подпираешь стену?

С глубоким вздохом он повернулся к ней и махнул рукой в сторону своего стола.

— Я пытаюсь писать.

— Я думаю, что ты добился бы большего успеха, если бы макнул перо в чернильницу.

Его глаза потемнели от жара. Он закрыл их, через секундуоткрыл.

— Ты не понимаешь процесса. Чего ты хочешь?

Она подошла ближе, пока не оказалась на полпути между ним и дверью.

— Уроки, о которых мы догооврились, те, которые ты обещал.

Он не мог бы выглядеть более ошеломленным или раздраженным, даже если бы она его ударила.

— Кстати, об уроках, разве ты не должна сейчас учить дам?

— Я дала им выходной на вторую половину дня.

— Зачем ты, черт возьми, это сделала?

— Потому что я думаю, что ты избегаешь меня. Ты не присоединяешься к нам за едой, и вот уже два вечера ты не приходишь в библиотеку в условленное время для урока.

— У меня есть работа, которую нужно сделать.

— Я не думаю, что дело в этом.

Она боялась, что тут кроется нечто большее.

— Когда ты поцеловал меня, ты сказал, что это не был чертов урок. Ты сказал, что случившееся в карете той ночью тоже не урок. Я не думаю, что ты когда-либо собирался давать мне какие-либо уроки. Я думаю, именно по этой причине в твоем соглашении было указано, что ты заплатишь тысячу фунтов, если я решу, что ты не выполнил свою часть сделки. Ты планировал взять от меня только то, было нужно тебе, не давая мне того, что нужно мне.

— Это неправда.

— Тогда когда ты собираешься преподать мне настоящий урок?

Его руки сжались в кулаки, и она не хотела думать о силе, которую он мог высвободить. На его челюсти дрогнул мускул. Его глаза буквально тлели.

— Ты хочешь чертов урок?

— Это то, о чем мы договорились.

— Закрой и запри дверь.

Эти слова эффективно приглушили ее раздражение на него.

— Прошу прощения?

— Как и ты, Джуэл имеет обыкновение врываться без стука. Последнее, чего ты захочешь, — это чтобы нас прервали. Запри дверь.

Она облизнула губы.

— Ты собираешься дать мне урок сейчас?

Он не ответил словами, но ответ был очевиден в его напряженной сосредоточенности, и она задалась вопросом, смотрел ли он на нее так же в экипаже после того, как они покинули клуб Эйдена. Она бы вспыхнула, если бы видела его более ясно, знала, какой огонь способны разжечь эти глаза.

Дрожь предвкушения пробежала по ее телу. Тяжело сглотнув, она развернулась, стараясь успокоить свои шаги, пока шла к двери, закрыла ее и повернула ключ.

Когда она обернулась, то обнаружила, что он уже рядом. Как мог человек его габаритов и такой мускулистый двигаться так бесшумно? Но с самого начала его элегантность была несравненной, как у большого корабля, грациозно рассекающего воду.

Взяв ее тонкие запястья, он обхватил их обеими своими большими руками, поднял их над ее головой и крепко, но нежно прижал к двери. Она не чувствовала никакого дискомфорта, знала, что он не оставит после себя синяков.

— Ты помнишь тот день, когда ты впервые пришла ко мне и я сказал тебе ничего не давать слишком легко?

Он слегка наклонился, так что ей не пришлось слишком сильно запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Она кивнула.

— Никогда ничего не давай слишком быстро. Заставь его хотеть. Заставь его умолять. Заставь его поверить, что если он не сможет заполучить тебя, он умрет.

— Как мне это сделать?

У нее перехватило дыхание, она едва слышала себя из-за прилива крови к ушам.

И снова он не произнес ни слова, но в его темных глазах она увидела ответ. Он собирался заставить ее хотеть, заставить ее умолять, заставить ее поверить, что она умрет, если не сможет заполучить его.

Было опасно водить пальцами по нежной коже под ее подбородком. Каждое прикосновение вызывало в нем желание. Делало труднее не умолять. Убеждало его, что он умрет, если не сможет заполучить ее.

Но он не мог заполучить ее.

С тех пор как Салли Грин попросила его защиты, под его опекой находилось две, может быть, три дюжины женщин. Ассортимент, который мог бы соперничать с кондитерской, когда дело касалось выбора. Поразительно красивые. Простые. Сладострастные. Стройные. Коренастые. Высокие. Низкие. Забавные. Добрые. Милые. Грубые.

Ни разу ни одна из них не искушала его. Он легко придерживался своего личного кодекса поведения. Они жили под его крышей. Они были ему недоступны. Он фактически построил стену между собой и ними, которую похоть не могла преодолеть или разрушить. Ему нравилось вовлекать их в разговоры, проводить время в их компании. Но каждое действие и момент были платоническими. Он мог обнять их в праздник, обнять их в горе.

Он не мог даже смотреть на Алтею без желания, и это становилось проблемой. Поэтому этот урок был для него таким же важным, как и для нее. Напоминание, подтверждение его клятвы.

Но если бы она прикоснулась к нему, он был бы потерян. Точно так же, как в карете, когда он попробовал ее на вкус, точно так же, как той ночью в библиотеке, когда он поцеловал ее.

Поэтому он держал ее за запястья, прижав их к своей ладони так, что дерево двери впивалось в костяшки его пальцев, а не в ее чувствительную кожу. Он не торопился, лаская только ту плоть, которая была естественно обнажена из-за выреза ее платья. Еще один урок. Страстное желание не требовало обнаженности.

Она быстро училась. Ее губы приоткрылись, дыхание прерывалось, когда оно входило и выходило из ее легких. Голубизна ее глаз потемнела, серый цвет стал серебристым. Ее длинные золотистые ресницы затрепетали, а затем она широко открыла глаза, как будто решив выдержать его взгляд, быть дерзкой, а не умолять.

Но в конце концов она это сделает.

Он повернул руку так, что теперь костяшки его пальцев, более грубые, чем кончики пальцев, скользили по шелковистому пространству. Как она могла быть такой чертовски мягкой?

Как получилось, что от нее пахло свежесрезанными гардениями? Конечно, она не принимала ванну после того, как закончила свой ланч. Он крепко зажмурился. Ему не нужно, чтобы образ ее, отмокающей в ванне, заполнял его голову. Вода стекала по этим прекрасным грудям, которые он ласкал, целовал, сосал. Ах, увидеть бы их сейчас при свете. Чтобы узнать, были ли эти соски темными или розовыми. Чтобы узнать все ее различные оттенки.

Но это было не то, куда нужно было направить этот урок. Не туда, куда это должно пойти, если он хотел сохранить контроль.

Он открыл глаза, с благодарностью увидев, что ее глаза все еще открыты, и он мог погрузиться в их глубину. Это была опасная капитуляция, но он мог ограничить продолжительность своего плена. Он прижался губами к ее щеке.

— Ты знаешь, что у тебя три веснушки?

— Я их ненавижу.

— Не надо. Они обладают способностью гипнотизировать. У тебя было больше, когда ты была ребенком?

— Да.

Ему бы хотелось увидеть ее тогда. Вероятно, он бы немилосердно дразнил ее и потом ненавидел бы себя за это. Молодые парни могут быть такими идиотами, не понимая, что в конечном итоге девушка превратится в красивую женщину.

Он запечатлел поцелуй в уголке ее рта. Она повернула голову, чтобы завладеть его ртом. Он отстранился.

— Нет. Мы не будем целоваться.

— Почему нет?

Потому что тогда он потерял бы контроль.

— Потому что это не обязательно для соблазнения.

Он провел губами по ее шее, и она испустила вздох, смешанный со стоном. Его брюки стали слишком тесными. Искушение прижаться к ней было сильным, но он сдержался, держал нижнюю часть тела подальше от нее, хотя это чуть не убило его.

Он почувствовал давление на свою руку, когда она попыталась вырваться из его хватки, как будто ей нужно было прикоснуться к нему так же сильно, как и ему к ней. Было неправильно испытывать такой прилив удовлетворения, но он держал ее в оковах, зная, что ее физическая сила не сравнится с его. И все же она не была слабой. Слабая женщина не смогла бы поставить его на колени, а она обладала этой властью с того момента, как принесла ему первый скотч.