Тишина за столом была почти оглушительной, и он чувствовал, что другие мужчины были поглощены наблюдением за его действиями, без сомнения, каждый из них испытывал по крайней мере капельку зависти. Поэтому он еще больше замедлился, когда снимал с нее вторую перчатку и закатывал рукав. Закончив, он поднял глаза на ее лицо и обнаружил, что она изучает свои руки, как будто они внезапно стали для нее чужими, как будто она пыталась определить, как они оказались ее.

Наконец, она встретилась с ним взглядом, и он увидел женщину, которая жаждала прикосновений и ту, к которой он безумно хотел прикоснуться.

Резкое прочищение горла заставило ее слегка дернуться и обратить свое внимание на дилера.

— Как я уже сказал, все делают ставки.

Пять других игроков за столом— включая дилера, бросили свои фишки. Тея посмотрела на него, и он увидел в ее глазах бесконечно малую долю сомнения. Ободряюще улыбнувшись, он кивнул ей. Она тщательно выбрала фишку, как будто та, что была выбрана, имела значение, и подвинула ее по покрытому сукном столу, чтобы присоединиться к остальным. Он был не единственным, кто наблюдал за движением этой тонкой, элегантной руки.

Дэнни начал сдавать карты. Зверь подал знак проходившему мимо лакею. Когда молодой человек подошел, Зверь сказал:

— Шерри для мисс Стэнвик и скотч для меня.

— Сию минуту, сэр.

— Ты знаешь, что она любит пить? — спросил Чедборн, и между слогами послышалась угрюмость.

Зверь молчал целую минуту, прежде чем одарить его ухмылкой, которую мужчины демонстрировали на протяжении веков, когда знали, что у них есть то, чего жаждет другой человек.

— Я знаю все ее предпочтения.

У Алтеи сложилось отчетливое впечатление, что за этим столом разыгрываются две игры.

Одна из них касалась карт и разыгрывалась между ней и Чедборном. Другая включала в себя… Ну, честно говоря, она думала, что она вполне возможно связана с ней и разыгрывается между Чедборном и Бенедиктом. Судя по тому, с какой частотой вздрагивали мышцы на щеках графа, она была почти уверена, что Бенедикт выигрывает. Он казался таким ужасно расслабленным и довольным собой, скорее похожим на пантеру, которая только что набросилась на газель и попировала. Это был нечестный бой. У "газели" не было ни единого шанса.

Она не была уверена, что ее шансы на победу, когда дело касалось Бенедикта, были намного выше. Ее план казался таким простым, когда он оформился в ее сознании, главным образом потому, что в то время она думала, что ее сердце умерло, и от него остался только пепел, развеянный по ветру. Ее разум был не намного лучше. Через три месяца после разрушения ее мира ее способности справляться со сложными делами нигде не было видно. Она все еще была ошеломлена тем, что оказалась там, где оказалась, так далеко от того места, куда, как она представляла, ее приведет жизнь. Оцепенение было благословением, не давало ей сойти с ума.

Она рассудила, что ее рассеянное сердце и оцепеневший разум облегчит то, что нужно будет сделать, потому что ее сердце не заставляло ее желать чего-то, а у ее разума не было желания думать о вещах. За исключением того, что ветер переменился и вернул ее сердце обратно в грудь, а ее разум анализировал принятые решения и называл ее дурой. И все из-за мужчины, сидевшего рядом с ней, который каким-то образом обладал силой не только заставить ее снова чувствовать, но и снова думать.

В карточную игру было невероятно легко играть, она не требовала от нее большой концентрации. Тем не менее, она всегда испытывала острый трепет, когда выигрывала раздачу. После того, как был выявлен победитель, сброшенные карты были убраны в нижнюю часть колоды. Колода тасовалась только в том случае, если в одной из открытых раздач было три карты одного ранга.

Поскольку концентрация с ее стороны не требовалась, она поймала себя на том, что сосредоточилась на Чедборне, и заметила в нем то, чего раньше совершенно не замечала: у него был слабый подбородок. Как будто застенчиво, он слегка появился, чуть-чуть выпятился, а затем исчез за его идеально завязанным шейным платком.

В Бенедикте не было ничего слабого. Хотя он и не играл, ему удалось создать впечатление, что стол принадлежит ему. Возможно, это было из-за того, с каким напряжением он наблюдал за игрой в карты. Несмотря на то, что в конце каждой сессии раскрывались только те карты, которые были у двух последних игроков — потому что они ходили вокруг стола столько раз, сколько было необходимо, а игроки делали ставки или сбрасывали карты, пока не оставалось только две, — у нее осталось впечатление, что он знал, какие карты сдаются во время каждого хода.

Решив, какую карту выбросить, она бросала на него взгляд. Обычно он слегка кивал, и она радовалась, что сделала правильный выбор. Но время от времени он слегка качал головой, и когда наступала ее очередь либо бросать деньги в банк или сбрасывать карты, она сбрасывала карты. И всегда, когда карты раскрывались, она понимала, что проиграла бы, какую бы карту ни выбросила.

Его руки так и не сдвинулись со спинки стула, на котором они были сложены. Только одна рука иногда поднималась, когда он хотел насладиться небольшим количеством скотча. Он не манипулировал картами, но она была готова поспорить на все фишки, которые сейчас лежали перед ней, что каким-то образом он помогал ей жульничать.

И ей было все равно.

Это почти всегда сводилось к тому, что она и Чедборн были последними двумя игроками, и она почти всегда побеждала его. Было так восхитительно приятно наблюдать за различными эмоциями, мелькающими на его лице: недоверием, разочарованием, гневом, решимостью. Он выиграет следующую раздачу.

Только он редко это делал. Иногда его карты были настолько ужасными, что даже она, новичок, могла предсказать, что он попрощается со своими фишками, когда он бросал их на кучу в центре стола.

В течение вечера их группа из шести игроков сократилась до трех, так что теперь они с графом чаще играли в паре. Ее уверенность росла, и поскольку стопка фишек лорда уменьшился до такой степени, что он не мог оставаться за столом надолго, она решила, что пришло время добавить третью игру. Она решила назвать ее “Побесить Чедборна”.

— Я пересеклась с леди Джоселин ранее сегодня, — сказала она ровно, как будто слова больше не имели силы причинить ей боль.

Его взгляд оторвался от карт, чтобы твердо остановиться на ней, и она смутно вспомнила время, когда его внимание, уделенное ей, вызывало у нее легкое головокружение. Какой же глупой девчонкой она была. Она считала его элегантным, утонченным. Но он не был ни золотым, ни серебряным, просто медным.

— Где?

Его вопрос был кратким. Она подозревала, что если бы он узнал, что встреча была преднамеренной, он бы резко поговорил со своей невестой.

Она мило улыбнулась.

— Совершенно случайно, уверяю тебя. Похоже, мы пользуемся услугами одной и той же портнихи, хоть в это

и трудно поверить.

Судя по тому, как он нахмурил брови, скорее всего, он не мог.

— Или скорее пользовались, — поправила она.

— Она решила обратиться в другое место, не заплатив швее за работу, которую та уже выполнила для нее. Я полагаю, что тебе, как ее будущему мужу, придется все исправить. Зная ее предпочтения в одежде, я думаю, что стоимость ее приданого составляет где-то около пятисот фунтов. Если хочешь отдать мне сумму до того, как уйдешь отсюда сегодня вечером, я буду более чем счастлива передать ее Бет — швее — когда пойду на примерку в пятницу.

Она бросила две фишки в стопку. Она научилась взмахивать запястьем именно так, чтобы они приземлялись поверх других, так что они издавали это милое тихое щелканье.

Он смотрел на нее так, как будто больше не знал ее. И она поняла с некоторым удовлетворением и грустью, что так все и было.

— Я уверен, что ее отец разберется с этим.

Две его фишки зазвенели.

— Я очень надеюсь, что ты окажешься прав. Мы бы не хотели, чтобы ее лишили того, что она заслужила по праву. Она посмотрела на Дэнни. Уголок его рта лукаво приподнялся, когда он бросил свою ставку в стопку. Пока он остается в игре, это будет продолжаться, как и новая игра, в которую она играла. Она взяла две деревянные фишки и постучала ими по столу.