Он сказал ей, что слова соблазняют его. Было ли то же самое со всеми мужчинами или только с ним? Она думала, что быть соблазнительницей — значит смотреть сквозь опущенные ресницы, открывая кусочки запретной плоти. Что, если она все это время была неправа, и что просто нужно было быть самой собой?

Прошлой ночью он пытался выведать ее секреты. Сегодня вечером она хотела узнать его.

— После ужина у меня было время свернуться калачиком с твоей книгой. Я подозреваю, что после того, как мы закончим здесь, я проведу ночь за чтением.

Он отошел от камина, чтобы посмотреть на нее, и она была благодарна за то, что смогла ясно разглядеть его глаза, черты лица, когда продолжила.

— Твое описание ночного города настолько живое, что мне показалось, будто я действительно иду по нему. Как тебе это удается?

— Это мир, который я знаю.

— Почему ты пишешь об убийствах? Почему бы не написать о феях, капитанах кораблей или юных леди, ищущих принца?

— Я ничего не знаю о леди, ищущих принца.

— Но ты знаешь об убийствах?

Она знала, что это глупый вопрос. Люди могли писать о вещах, о которых они имели очень мало знаний. И все же крошечная часть ее задавалась вопросом, почему он не сказал ей, как появилось его имя, Зверь.

Взяв свой бокал в руку, он закинул лодыжку одной ноги на колено другой. Он выглядел как человек, готовящийся рассказать сагу, которая займет большую часть ночи. И ее не волновало, что он будет говорить до рассвета, не волновало, что так много знать о нем опасно для ее сердца. Видеть в нем что-то иное, чем беспристрастного наставника. К сожалению, когда дело касалось его, ни одно из ее чувств не стремилось к беспристрастности.

— Когда мне было лет восемь, я заметил мужчину, одетого в одежду прекраснее, чем все, что я когда-либо видел, прогуливающегося по Уайтчепелу. Он так очаровал меня, что я некоторое время следовал за ним. Периодически он останавливался, доставал из жилетного кармана золотые часы, смотрел на них, убирал на место и шел дальше. Я хотел эти часы с такой страстью, какой, по-моему, никогда не испытывал с тех пор. Поэтому я украл их.

Ее глаза расширились от этого, потому что все часы, которые она когда-либо видела у джентльмена, сопровождались брелоком, которым часы прикреплялись к петлице на его жилете. Потребовалось бы недюжинное мастерство, чтобы украсть их, и только один тип людей мог обладать таким мастерством. Тот, у кого большой опыт в краже вещей.

— Ты был карманником?

Он просто пожал плечами.

— Это не тот аспект моей жизни, которым я особенно горжусь или которым склонен хвастаться. Тем не менее, многие ребята этим занимаются в трущобах. Какой-нибудь мерзавец всегда готов научить вас, как красть вещи, не попадаясь на глаза, при условии, что вы отдадите ему большую часть того, что вы украли. Но я рассматривал часы как выход из положения. Я знал, что если моя мама когда-нибудь узнает, что я делал, ей будет стыдно. В конце дня я отдал все, что украл, за исключением часов, которые спрятал в ботинке, Трехпалому Биллу и сказал ему, что с меня хватит, я больше не буду на него работать. Он был недоволен моим заявлением, и в тот вечер я вернулся домой с двумя сломанными руками.

— Боже мой, нет.

Когда она потянулась за своим бокалом, то поняла, что ее рука дрожит.

Он снова просто пожал плечами.

— Он дал мне выбор. Одна сломанная рука за высокомерие, потому что я думал, что смогу просто уйти. Обе, если хочу получить его разрешение уйти. Я выбрал последнее. Никогда не жалел об этом.

— Он отпустил тебя?

— Возможно, он и был преступником, но Билл был человеком своего слова. Иногда я думаю о том, как он мог бы использовать меня, когда я стал взрослым, потому что в то время я был всего лишь неуклюжим мальчиком с длинными ногами и руками, слишком большим для своего возраста, но не особенно изящным. Я заплатил небольшую цену, чтобы освободиться от него. И у меня были часы, так что я пошел стукачом-поднимателем.

Еще три месяца назад она не знала, что это такое, потому что у них были слуги, чтобы будить их.

— Грифф нанял человека за три пенса в неделю, чтобы тот стучал в его окно каждое утро в половине пятого, чтобы он мог вовремя добраться до доков. Это то, что ты делал?

— Да.

— Кто будил тебя?

Он одарил ее улыбкой, от которой по ее телу разлилось тепло, как будто она сделала еще один глоток шерри.

— Я спал днем, что на самом деле было неплохо, потому что у нас с братьями была общая кровать. По ночам я бродил по Уайтчепелу, бродил по улицам, конюшням и переулкам, пока не приходило время будить людей.

— Вот почему ты можешь нарисовать такую яркую картину этого.

Он кивнул.

— Я видел развратников, пьяниц, хитрецов, которые хотели причинить вред, и тех, кто делал добро. Я видел ту часть жизни, которую некоторые люди никогда не увидят. И примерно год спустя, однажды ночью, вскоре после того, как я начал будить своих клиентов, я наткнулся на женщину, лежащую в переулке. Я подумал, что, возможно, она напилась и заснула. Я пошел ее будить.

Он сделал большой глоток виски, как будто ему нужно было подкрепиться, и у нее возникло ужасное предчувствие относительно того, к чему клонится эта история.

— Она была мертва.

Его взгляд был сосредоточен на бокале, на том, как пламя камина отражается от граненого хрусталя, и она подумала, не видит ли он там женщину.

— Ее голубое платье было пропитано кровью. Медный запах ударил в меня, когда я присел перед ней на корточки. Судя по порезам на ее одежде, а также на руках и шее, я предположил, что кто-то ударил ее ножом. Ее глаза были открыты, но в них не было жизни, и я подумал, что последнее, на что она смотрела на этой земле, был ее убийца.

Огонь потрескивал и шипел. Часы на каминной полке тикали. Ее собственная кровь шумела в ушах вместе с бешеным стуком сердца. Каким впечатлительным он должно быть был в таком нежном возрасте. Каким ужасным было то, что он увидел.

Сделав еще один глоток янтарной жидкости, он встретился с ней взглядом.

— Я пошел искать констебля. Я сжимал в руке гибкую бамбуковую палку. Он похлопал меня по плечу и сказал, чтобы я занимался своим делом — будил людей, потому что им нужно было идти на работу. Я сделал, как он приказал, но мне почему-то казалось неправильным продолжать, не обращая внимания на то, что произошло нечто ужасное. После того, как я постучал в свое последнее окно, я вернулся туда, где она была, но ее там уже не было. Я вообразил, что был неправ, и она встала на ноги и пошла домой. Но в глубине души я знал правду об этом. Она никогда больше не вернется домой.

Он допил остатки виски. Даже не задумываясь, словно в трансе, она взяла его бокал, подошла к буфету и снова наполнила его. Вернувшись к нему, она протянула его ему. — Мне жаль, что я спросила. Такие воспоминания нелегко пережить снова.

— Но я думаю, что они помогли сформировать меня.

Она опустилась на плюшевую подушку своего кресла.

— Как так?

Наклонившись вперед, он поставил локти на свои крепкие бедра, обхватив бокал обеими руками.

— До этого я рассматривал свой рост как неудобную вещь. Это заставляло меня выделяться, когда я этого не хотел. Казалось, он с трудом подбирал правильные слова. Она не настаивала. Она просто ждала.

— Это заставляло детей называть меня зверем. Но я был убежден, что если бы я был рядом, когда на женщину напали, я бы смог ее спасти. Мое логическое "я", мое взрослое "я", знает, что это неправда. Но я стал уделять больше внимания, когда был на своих маршрутах, и несколько раз мне удавалось прогнать кого-то, кто хотел причинить вред. Я начал приобретать репутацию Зверя из Уайтчепела. Но я также увлекся убийством.

— Ты не единственный, кто одержим. Я не могу поверить, сколько чернил газеты тратят на описание преступлений и судебных процессов над убийцами в таких зловещих подробностях.

Он одарил ее самоуничижительной усмешкой.