Когда открылась внезапно дверь и его схватила за грудки рука, он чуть не подпрыгнул. А тут было из-за чего. Я показал ему сразу седьмой этаж теней. Бьющую по ушам тишину и уродливо-пепельную пустоту мрачного мира. Здесь окружающее неодушевлённое пространство не было тем, что привыкли видеть люди.

Мы все — часть большого общего мира. Когда-то каждый из нас умрёт и станет пищей для червей, а черви станут пищей ещё для других существ, и так по кругу мы разойдёмся по всему свету, став ничем и одновременно всем. Наш прах превратится в камень, потом в песок, а потом этот песок или камни используют где-нибудь для строительства дома.

Здесь эта граница размывалась. Окружающие нас стены поместья, покоившиеся в вечной тишине, вдруг осознали рядом с собой живое существо. Всё вокруг копошилось теневыми ворсинками: с пола до потолка. Они были самой структурой всего окружающего, но здесь ещё оставалась какая-то материальная часть нашего мира. Твёрдые поверхности всë ещë были твёрдыми, повторяя геометрию имения.

Так вот, эти ворсинки слипались в нити, нити в узелки, смешивались между собой и формировали уродливые составные лица, выпиравшие из стены. Они как зрители из загробного мира пришли посмотреть на диковинку и пучили на нас свои пустые глаза. С каждой секундой их становилось всё больше и больше.

Александр раззявил рот, пытаясь кричать, потом ударил воздушным лезвием по одному из уродцев, заставив его развеяться, но на замену вылез новый теневой лик, печально опустивший уголки губ. Все эти когда-то живые люди пытались изобразить эмоции, но пантомимы получались безжизненными.

Брат дëрнулся было выбраться и выбежать отсюда, но я знал, что его снаружи прибьют, потому прописал ему несколько обучающих вежливости ударов под дых. Скорчившись, он упал на колени, и когда лицо совсем уж посинело, я разрезал атлантом без каких-либо усилий пространство и вытащил нас обратно.

Послышался шумный вдох и кашель. Я присел к нему на корточки и взял за волосы.

— Сашенька, будь добр, в следующий раз не трогай моих людей, наказывать и бить их могу только я. Мы поняли друг друга?

— Д-да, — он кивнул, и, когда я отпустил его, парня вырвало на пол.

Хотелось отделать его ещё сильней, но я сдержался. Средненький и так получил эмоций на всю жизнь, пусть теперь в ночных кошмарах вспоминает эти события. Но мне этого показалось мало, потому я снова зашёл к отцу и попросил бумагу с гербовой печатью.

— Что это? — задал вопрос он, когда я положил перо на серебряный чернильный прибор и выпрямился.

— Вольная, — коротко ответил я и подул на документ. — Семёну дам, заслужил, — и вышел из помещения, закрыв за собой дверь. — Вот держи, — сказал я, найдя своего камердинера в одних портках в прачечной.

— Ась? — старик почти не умел читать, но за время нахождения в Бастионе Ломоносов подучил его, потому мне пришлось подождать минуты две, прежде чем он осилит несколько строчек.

— Понял теперь? — спросил я его, взяв за плечи. — Ты свободен, Семён, как и твоя внучка.

— Это ж вы меня так обидеть хотите? — нахмурился он.

— С чего ты взял?

— Да как это ж, что ж это? — он почесал щеку, смотря перед собой. — А работа как же?

— Дурак ты, Семён, никуда я тебя не гоню, но ты вот что, — я положил ему руку на шею. — Одному тебе тяжко, я вижу. Вижу, не препирайся. Знаю, кости ноют и поясница — всё это мы подправим, но приемника после себя ты должен оставить. Так будет правильно — как считаешь?

— Ну, так-то да, — задумавшись, сказал бывший слуга. — Это ж непорядок совсем будет, никуда не годится.

— Вот и я о том же. Предлагаю кандидатуру Егорки, он парень озорной, но исполнительный, ему как раз твёрдая рука не помешает и твоё воспитание. Нечего тебе как ошпаренному бегать по городу, да и старость надо уважать, помощник тебе будет. Считай повышение, — я указательный поднял палец для наглядности.

Семён погладил подбородок, и губы дёрнулись вверх.

— Ежли повышение, так грех не согласиться, — дед, кажется, повеселел.

— А грамотку бери, бери, не отказывайся, и если кто обижать в следующий раз удумает, можешь моим именем прикрываться. Так, мол, и так, Барятинских я, Артёма Борисовича.

— Барятинских, — словно попробовав на язык сочную фамилию, с удовольствием повторил Семён.

— Ага, их самых, — одобрительно хлопнул я его по груди и отпустил. — Марку надо держать, лев ты или тряпка половая?

— Хах, знамо, что лев, спасибо тебе… вам, Артём Борисович, — поправился он.

— Не прощаемся, сегодня ко мне в мастерскую зайди, нужен будешь.

— Сделаем, — ответил камердинер и отвернулся, ещё раз пробегаясь выцветшими глазами по буквам. — Видала? — хвастливо показал он грамоту стоявшей неподалёку крепостной сорокалетней прачке.

Та прыснула и, проходя мимо него с ворохом стираной одежды, толкнула массивным бедром.

— Дурак ты старый, повезло тебе с барином.

— Хоть на старости лет в чём-то свезло, — сказал он сам себе и с удвоенной силой принялся тереть штанину.

До того, как меня отвлекли, я собирался наведаться в один из погребов, где было свалено три трупа недолюдей, напавших на наше поместье. Маг воды из дружины заморозил их тела, чтобы предотвратить гниение, и, когда я спустился, то смог детально рассмотреть этих необычных монстров.

«Они реально как люди», — сказал я себе, изучая поразительно схожую анатомию.

Сверху отбрасывали свет мои искусственные магические шарики, так что никакие лампы не нужны были. Я наложил несколько огненных рун медленного действия, чтобы они растопили интересующий меня труп, а следом перешёл к другому. Там уже не церемонился и создал себе голема-ассистента, вооружил его теневым тесаком, острым как бритва и, чтобы не мараться самому, приказал ему разделать мерзавца.

Не буду описывать детально, как он с этим справился, но всё вышло не напрасно: так я узнал, что внутри недочеловека были зачатки всех органов. Только недоразвитые.

Например, печень была как у ребёнка маленькая с кулачок, хотя при этом тело под два метра, одно лёгкое и вовсе бракованное — не расправилось при появлении на свет, мозг крошечный. Им как будто реально не хватило чуть-чуть времени для трансформации или кто-то прервал в них поток жизни.

Когда второй покойник оттаял, я нашёл его занятным. У этого были глаза, и даже зачатки носа, правда, всё без губ и кожи на щеках. В некоторых местах тоже не хватало тканей. Ради эксперимента я попробовал влить в него немного некромантской энергии, перед этим проведя сбор данных. Эффект был слабым, то есть именно лечение живых не подействовало.

— Тогда попробуем по-другому, — сказал я себе под нос и решил создать зомби.

Мана потекла по повреждённым жилам и сосудам, по пути латая их и напитывая ткани. Тело, словно губка, вбирало её, и каждый участок начал оживать: мускулы, нервы, сухожилия, затем добралась до суставов, давая им способность снова сгибаться и вращаться, а следом и до костей, укрепляя сцепление с ними мышц. Каркас снова становился цельным.

Пошли первые судороги, и тут я подметил необычное для зомби поведение. У тех не было такого понятия, как плохое самочувствие, они подчинялись и делали, что им прикажешь, даже с урезанными функциями. Понятно, что внутри всё превращалось в кашу и травмировалось, но кого это волнует? Трупак выполнит, что скажешь, и потом можно выбросить его.

Этот трясся и не хотел вставать несмотря на мои настойчивые приказы. Тогда я снова попытался его вылечить, подтолкнув регенерацию в нескольких местах. Я убрал ему пневмоторакс в левом лёгком и, благодаря огромному количеству маны, «подсказал» организму, что пора бы уже развиваться и расти. Процессы на удивление запустились: клеточное деление, будто с ума сошло, и на моих глазах слой за слоем выстраивало правильную анатомию.

Бронхиальные трубки удлинились, из костного мозга в крупных костях: бедренных, плечевых, рёберных — начала образовываться новая густая кровь. Первые капли жизни потекли по пересохшему руслу сосудов, пока не дошли до разрастающегося сердца. Там кровь наполнила желудочки и предсердия, и вот первый неуверенный толчок, затем второй и ритм был запущен. Всё это перестраивалось в режиме реального времени.