Снова тишина, а затем Юрий снова говорит.

— Принято.

После этого идут новые разговоры, обсуждения Кариевского ублюдка, который приведет Сабрину на торжество, где ее передадут, в ту ночь, когда, как я знаю, ФБР схватило ее. Но я не думаю, что она это слышит. Она сидит в кресле неподвижно, ее лицо бледно как смерть, по каждой щеке стекают тонкие линии слез. Я даже не уверен, что она осознает, что начала плакать. Она тянется к папке, открывает ее и долго смотрит на то, что внутри.

Я уже знаю, что там. Ее глянцевое фото. Купчая с ее аукциона. Фотокопия чека на долю ее отца в пять миллионов долларов. И договор Юрия подписанный с Дмитрием, согласившись на продажу дочери в обмен на оккупированную им территорию.

Сабрина не двигается, глядя на файлы. Ее глаза бегают взад и вперед, из них все еще капают слезы, и меня охватывает желание подойти к ней, пересечь комнату, и обнять ее удерживая. Именно в этот момент я понимаю, что ошибался во всем. Не только в самой Сабрине, но и в том, что я к ней чувствую.

Я лгал не только ей, но и себе. И уже слишком поздно что-либо исправить, и чтобы вернуть что-то из этого.

— Что-нибудь случилось с моим отцом? — Ее голос звучит отстранено, как будто она говорит издалека. — Ты сказал, что Кариев сядет в тюрьму. А как насчет моего отца?

Я качаю головой.

— На него охотиться младший сын Пахана Кариева. У меня есть эта информация, но я не знаю, что с ней делать. Это должно быть передано в ФБР, но…

— Но ты был слишком занят, выслеживая и ловя меня, чтобы сделать это. Чтобы сдать человека, который на самом деле пытался облегчить мою продажу. Кто был косвенно, ответственен за то, что случилось с твоей сестрой. Вместо этого ты пришел за мной. Я не несла за это ответственности. И все еще нет. — Она смотрит на меня спокойно, ни разу не вытерев слезы. Ее подбородок вздернут, голубые глаза злы. Злы, обиженны и наполненны глубоким горем, которое разрывает мое сердце.

Но я не имею никакого права ее утешать. Не сейчас.

— Учитывая мои собственные криминальные связи, работать с ФБР может быть непросто. Я быстро занялся нашим браком, прежде чем Колдуэлл смог слишком глубоко покопаться насчет меня, как только он узнал, что я помог с мафией, которая преследовала тебя в Кентукки. Если бы он узнал, кем я был на самом деле, моему плану пришел бы конец.

— Значит, виноват мой агент ФБР. Приятно это знать. — Голос Сабрины четкий и отрывистый. Этот голос я вообще не узнаю, такой пустой, каким я никогда его раньше не слышал.

— Нет. Но… — Я медленно вздохнул. — Я не смог придумать, как передать эту информацию ФБР таким образом, чтобы не подвергнуть меня допросам, которые могли бы подвергнуть меня опасности. Местной полиции можно заплатить, но ФБР… — Я мрачно посмеиваюсь. — Это другое дело.

— Я сделаю это.

Мне требуется некоторое время, чтобы сопоставить то, что она сказала, со словами, исходящими из ее рта.

— Ты… что? — Я смотрю на нее, уверенный, что интерпретирую ее неправильно.

— Я отнесу это в ФБР. Я расскажу им правду о том, что сделал мой отец. — Она кладет маленький диктофон обратно в мешок, слезы на ее щеках высыхают полосками на коже. — Я его дочь. У меня нет судимости. Мне поверят, и он сядет в тюрьму. Чего он и заслуживает, верно? За то, что он сделал со мной. За то, что он сделал с Эвелин.

Ее взгляд впивается в меня, и на мгновение я задаюсь вопросом, собирается ли она пойти дальше и сказать, что я заслуживаю того же. Что она собирается сдать и меня. Но она просто закрывает папку и сидит прямо в кресле.

Я хмурюсь.

— Что это значит для тебя, Сабрина? Возможно, это месть, теперь, когда ты знаешь правду. Но что еще? Что ты хочешь?

— Ты отпустишь меня. — Она говорит это ровно, без колебаний. — Я сдаю отца, а ты позволяешь мне уйти. Мне и ребенку. — Говоря это, она прижимает руку к животу. — Мы расходимся и оставляем это в прошлом.

Она делает паузу, все еще глядя на меня, ее взгляд ни разу не дрогнул.

— Ты ранил меня сильнее, чем я могла себе представить. Мой отец попадет в тюрьму. Это месть, да? Месть, которую ты хотел за свою сестру — мне, ему. Ты получил это. И я уйду.

Это должно быть так просто. Но что-то во мне сопротивляется идее отпустить ее. Не для еще большей мести, не для того, чтобы продолжать ее мучить, а по другой причине, которой я все это время притворялся, что ее не существует.

Я не хочу быть без нее. И теперь, когда я осознал свою ошибку, тот ужасный поступок, который я совершил, я хочу получить шанс все исправить. Чтобы заслужить ее прощение.

Но она мне этого не должна.

— А что насчет ребенка? — Я сажусь прямо и смотрю вниз, туда, где ее рука все еще прижата к животу. — Это мой наследник, Сабрина.

Она напрягается, и выражение ее лица становится жестким.

— Если ты думаешь, что собираешься забрать у меня моего ребенка, Каин, если ты действительно думаешь, что хочешь попытаться это сделать, это будет совсем другой разговор.

Мой ребенок. Не наш. Разница ранит больше, чем я думал. Я должен сказать ей, что она не может уйти, только не с моим наследником. Не с нашим ребенком. Но я не могу по-настоящему забрать у нее ребенка, не так, как планировал. Не сейчас, не тогда, когда я осознал, как ошибался все это время.

И я не могу заставить ее остаться.

— Хорошо, — тихо говорю я, сдаваясь, поднимая ладони вверх, хотя при этой мысли чувствую острую, колющую боль в груди. — Ты сдашь отца и сможешь уйти. Я согласен на это.

Сабрина резко по деловому кивает, протягивает руку через стол, и я беру ее и встряхиваю. Формальный, деловой жест. Но это прикосновение все равно пронзает меня.

Это конец, думаю я, глядя на нее через стол. Моя месть. Все мои планы. В конце концов я получил то, что хотел, и Сабрина — орудие разрушения своего отца. Есть в этом что-то поэтическое, не так ли?

Я должен быть счастлив. По крайней мере, счастливее. Удовлетворен. Но даже когда она встает и отворачивается от меня, чтобы пойти к двери, я знаю одно с абсолютной уверенностью.

Я не хочу ее отпускать.

34

КАИН

Я очень плохо сплю той ночью. Я не хочу признавать, что это потому, что Сабрины нет рядом со мной, потому что всего за неделю я привык к ощущению ее присутствия со мной в постели. И я не хочу признавать, что это потому, что мои мысли заполнены ею — тем, что я сделал с ней, ошибками, которые я совершил, и тем, как полностью я позволил мести поглотить меня. Стыд наполняет меня каждый раз, когда я прохожу через это снова и снова, осознавая, как слепо я рвался вперед, пока, наконец, не начал действовать, и меня поразило то, что я на самом деле сделал.

Моей сестре было бы стыдно за меня. Я знаю это и знаю, что заслужил бы это. Мысль о том, что Сабрина покинет меня завтра, о том, что она уйдет и никогда больше не вернется, кажется, будто мое сердце каждый раз разрезают на куски. Но я не понимаю, чем это может закончиться по-другому.

Я не могу заставить ее остаться. Я не могу продолжать причинять ей боль. И я не могу представить мир, в котором она меня простит.

Утром я еще больше вне себя. Я принимаю душ и одеваюсь в чистый костюм, радуясь, что драка прошлой ночью не оставила на мне особых следов. Когда я спускаюсь вниз, меня уже ждет Сабрина, одетая в полосатое платье-свитер и пару высоких ботинок, ее волосы распущены и завиты, а руки обхватывают грудь. Она не смотрит в мою сторону, и на мгновение от ее вида у меня перехватывает дыхание.

Знаю, это первый и последний раз, когда я увижу ее у себя дома такой — ожидающей меня у подножия лестницы.

Ждущей меня.

Глядя на нее, я думаю, что все могло быть по-другому. Если бы я поступил по-другому. Но я пришел в Риверсайд только в поисках мести. Иначе я бы никогда не встретил Сабрину Петрову.

Сабрину Макнил. И после сегодняшнего дня, я уверен, это быстро изменится.

Она поднимает глаза, и на кратчайшие мгновения мне кажется, что я тоже вижу проблеск сожаления в ее глазах. А затем она отступает назад, выжидающе глядя на меня, и берет свою сумку. Я полагаю, что в ней файл и диктофон.