— Ищите льва! — крикнул он своим людям, уже начавшим разбирать завал.

Он находил отлитые изображения птиц, зверей, цветы или бессмысленные завитки, но нигде — вставшего на задние лапы льва. Надежда еще жила, несмотря на то, что сказал монах. Как одержимый, Фронадан перебирал все, что попадалось на глаза, его руки покрылись слоем липкой грязи, о природе которой было лучше не думать. Он скинул плащ, влезая все дальше и дальше в груду сгоревших тел, вынося мертвых одного за другим, когда вдруг заметил в самом центре, где жар оплавил даже сталь, два самых изувеченных доспеха, которым явно неспроста отвели это место. Отчаянно не желая этого делать, Фронадан разгреб горку почерневших пластинок. Очистив несколько от копоти, он с ужасом увидел оплывшие в огне заклепки со львами.

«Нет. Только не это». Он сам не понимал, что говорил вслух, пока оттирал одну пластинку за другой. Лев, лев, снова лев. Золотые львы виднелись и на провалившихся в пепел рукавицах, и на сломанных ножнах. Без всякого сомнения, это броня Адемара и его сына. Доспехи бросили пустыми? Или кости вокруг принадлежат владельцам?

Фронадан уронил руки, оцепенело глядя на обугленную массу. Здесь кончались все надежды Вилиама на достойное продолжение династии. Эван и Стерлис, заметив, что с господином что-то не так, подбежали к нему и тоже замерли на месте, увидев львов. За спиной графа они сделали беззвучные знаки другим, и все воины остановились, снимая головные уборы. В наступившей тишине, которой чтили память принца, сам Фронадан вдруг встряхнулся, сбрасывая чуть не поглотившее его отчаяние.

— Есть шанс, что их здесь нет, — сказал он твердо и вышел на чистую землю. Нужно было в это верить. Шанс был. — Организуйте дозоры и поиски в лесу, остальные займутся могилами. Найдите что-нибудь, чем можно копать.

Монах, не прекращавший своего занятия, прошел мимо него, указывая куда-то вдаль. Там виднелась крошечная цепочка людей, шагающих к перевалу.

— Это сестры из монастыря. У них могут быть лопаты. Подождите некоторое время.

— Времени у нас нет, — коротко ответил Фронадан, снимая с себя наручи, чтобы было легче копать.

Спустя несколько часов, уже в полной темноте, он сидел у костра, обводя лагерь хмурым взглядом. На небольшом пятачке земли валленийцы отдыхали, лежа на седлах и увязанной поклаже, не было слышно привычного смеха и пения, никто не разговаривал. В стороне под отдельным холщовым навесом грелись у своего костра монахини, не желая находиться рядом с солдатами, кому бы те ни служили. Усталые часовые несли дозор, обходя маленький лагерь за несколько десятков шагов. Напротив графа совсем близко к огню сидел тощий человек — гонец, доставивший пакет от Вилиама, как раз когда они только-только покончили с телами.

Временная могила — защита от волков — вышла никудышной, мерзлая земля не поддавалась, а тел было много, слишком много. Монахини перевезут их в монастырь, но не ранее, чем из деревни подойдут новые телеги взамен сгоревших.

Фронадан достаточно хорошо знал кузена, чтобы решиться похоронить Адемара не в королевской усыпальнице, а рядом с женой, в Гудаме. Король, конечно, будет недоволен, но его любимый сын не успел короноваться, а значит, мог бы выбирать между Хаубером и этим святым местом. Фронадан был уверен, что он предпочел бы Гудам.

«Остановись, — мысленно приказал он себе, — ты думаешь о нем, как о мертвеце». Еще не вернулись разведчики, отправленные в лес на поиски. Еще теплилась надежда, что нападавших обманули, и принцу удалось сбежать. Но с прибытием гонца ситуация накалилась и требовала немедленного отъезда, так что решено было ехать, а следопытов оставить на попечении монастыря до весны, но только инкогнито. Фронадан запретил своим людям возиться с шатрами и объявил сбор за час до рассвета. Текст записки, которую он держал в руках, был адресован ему, Гронарду и Дору Гранджу, получившим такие же послания:

«Моим верным подданным. Тот из вас, кто в настоящий момент способен оказать Адемару наибольшую поддержку, должен остаться с ним, остальные двое обязаны немедленно вернуться в Хаубер. Опасность таилась не там, где нас заставляли ее видеть. Годрика надлежит взять в плен живым для допроса. Все позиции укрепить и не сдавать».

Фронадан смял пергамент и бросил его в огонь. «Опасность не там». Речь могла идти только об измене, и никто больше не должен был это видеть. Он взял чистый пергамент и расправил его на колене.

«Гронарду, моему другу и верному подданному Вилиама Светлого. Удерживай свои позиции, не доверяй никому. Дору Гранджу следует вернуться в Хаубер. Адемара будут ждать мои люди. Я сам отправляюсь на юг».

Писать о возможной смерти наследника и его сына Фронадан не стал — не хотел, чтобы об этом узнали ни друзья, ни враги. Фигура живого принца незримо поддерживала правых и пугала неверных. Еще два послания он написал Гранджу и командующему своими силами, приказывая соединиться с войсками Гронарда и слушаться его распоряжений. Армию Сейтера следовало раздробить и обескровить. Сегодня все части головоломки сложились для Фронадана в одно целое, как бы ни было трудно в это поверить. События последних месяцев были выгодны лишь одному человеку. И теперь, после смерти братьев, Сейтер мог получить все.

Мокрый снег вперемешку с дождем валил второй день подряд, а ветер лез под капюшон, сдувая ручейки воды за шиворот. Долгий путь подходил к концу, и Сейтер не обращал внимания на мелочи. Глубоко вдохнув и расправив плечи, он унял дрожь, пробежавшую по телу от ледяных брызг. Осталось совсем немного.

Сзади раздалось невнятное кряхтенье, Сейтер обернулся и взглянул на брата. Тот сидел на своей лошади, как нахохлившийся птенец, толстый шарф сделал бесформенной его голову, в недрах капюшона виднелись только два больших карих глаза. Сейтер придержал коня, чтобы с ним поравняться.

— К вечеру будем на месте, — сказал он, оглядывая Бренельда. Вся эта возня с одеждой ничего не даст. Чтобы согреться, хорошо бы ему зарядить галопом до арьергарда и обратно.

— Если я доживу до вечера, — глухо раздалось из-под капюшона.

— Смотри, — Сейтер указал в ту сторону, откуда они ехали. Бренельд попытался оглянуться, не разрушая хрупкую конструкцию из мехов и тканей, но у него ничего не вышло. Сейтер раздражённо вздохнул.

— Там уже видно небо, а ветер относит тучи на запад. Дождь скоро кончится.

— Надеюсь. А мы можем остаться под крышей хотя бы на день? Я уже забыл, как выглядит мягкое кресло и сухая кровать.

Он еще не договорил, а Сейтер уже начал выходить из себя. Они столько раз обсуждали это! Неужели снова?

— Ты — останешься. Можешь до скончания века наслаждаться креслами и кроватями, если, конечно, Годрик не спит в шкурах на полу. А я закончу начатое.

Бренельд сорвал с головы капюшон и оттянул вниз высокий воротник:

— Что?! Но я не хочу оставаться там один! Ты же сказал…

Терпение Сейтера лопнуло, он схватил лошадь брата за уздечку и, притянув ее вплотную к своей, зарычал ему прямо в ухо:

— Я сказал, что отдаю тебе Берению! Всю! С потрохами! Но ты тут же ее потеряешь, если будешь все время ныть и таскаться за мной по пятам! Я хочу, чтобы ты остался и навел здесь порядок!

Бренельд вздрагивал на высоких нотах и, сжав губы в тонкую линию, все ниже опускал голову — совсем как в детстве, когда не справлялся с какой-нибудь трудной задачей. Сейтер отпустил его лошадь и ударил ногой по крупу, отгоняя подальше, чтобы не видеть этого лица. Напрашивается на жалость в самый неподходящий момент! Какого демона? Хоть бы раз сделал то, что просят! Неблагодарная скотина!

Досада только подпитывала ярость, распаляя до предела. На брата не положиться, сын вырос проклятой копией Лотпранда, жена осталась в Гретте. Последнее гневило особенно — к фокусам тех двоих он уже привык, но Вари! Вари должна была ехать с ним, теперь он оставил бы ее в Венброге и был бы спокоен за всю Берению. За Брэна. Напарница, единомышленница, ближе всех братьев, вместе взятых, согласная во всем и всегда — но только пронюхала детали плана, так сразу закусила удила. И Гани упирался вслед за ней — ничего не зная, противясь отцу на зло. С ним, конечно, обещали помочь, поговорить, и он действительно приехал в Берению, но Сейтер не верил, что чьи-то разъяснительные беседы оказывают больше влияния, чем его собственные. Разъяснять он умел. И сына знал. Чуть что ему покажется неблагородным — взбунтуется, откажется, нарушит план. Пришлось оставить на него осады, а в Венброг взять только брата. Так даже спокойнее. Что ни говори, здесь были свои риски, а Гани еще слишком юн и неопытен.