Эта мысль была неожиданной и неуютной.

Неужто дедушка был так одинок? Конечно, он не похож на глорпов и всегда жил какой-то иной жизнью, но раньше это казалось нормальным. Сейчас он дома, среди своих, и выглядит очень счастливым. Карланта представила, что ей пришлось бы разлучиться с братьями и Хараном на целых десять лет, и сердце ее сжалось. Как мог он вытерпеть столько времени вдали от дома?

А она! Она могла бы отвезти его в Торп гораздо раньше! Они бы навестили Гансварда и вернулись. Они могли бы ездить на юг раз в пару лет, как будет делать теперь она сама. Как жестоко поступили Старейшие, не позволив Кэларьяну распоряжаться упряжками! Он заслуживал стать членом племени.

Карланта взглянула на дедушку с тем особенным чувством, что возникало всегда, когда он нуждался в ее помощи. Она уже хотела прерывать магистров и извиниться перед Кэларьяном за все, в чем отказали ему глорпы, но тут поднялся Гансвард и снял с огня винный котелок.

— Не пора ли нам закончить на сегодня?

Старики одобрительно кивнули и зашуршали покрывалами, разминая ноги. Все они изрядно устали, но сами не могли остановиться, слушая рассказы о дальних землях. Кэларьян подошел к Карланте. Под глазами у него залегли тени, белки покраснели. Им всем давно пора отдохнуть.

— Пойдем наверх, там приготовлены постели.

Карланта встала, магистры выходили в холл, и она отвешивала им неуклюжие поклоны, желая доброй ночи. Кэларьян тепло прощался с каждым за руку. Когда все приличия были соблюдены, они поднялись наконец на второй этаж, но едва успели дойти до комнаты Карланты, как их нагнал Гансвард. В руке у него был котелок и кружки.

— Еще по одной перед сном, Кэл? — по его тону было ясно, что он не примет отказа.

Кэларьян отворил дверь, пропуская Карланту внутрь. Он выглядел до крайности измотанным, но все равно согласно кивнул. Гансвард просиял.

— Покажешь мне глорпские хроники? — он тоже выглядел усталым, но, похоже, не собирался отпускать Кэларьяна так быстро.

— Они там, внизу, упакованы вместе с дневниками. Если Навард за эти годы излечился от лени и разобрал вещи, мы можем за ними спуститься.

— Навард? Излечился? Нет, — вздохнул Гансвард. — Что еще ты привез? Хиртова хроника? Мой экземпляр Большой хроники, тот, в синем переплете? Нет?

Кэларьян покачал головой, а щеки Карланты залил румянец. Она с радостью взяла бы все дедушкины книги, но на нарте не хватало места!

— Простите, мастер, это я оставила их дома, — покаялась она. — Обещаю, что привезу следующим летом!

Гансвард вопросительно взглянул на Кэларьяна, а тот приподнял руку, словно говоря: «Я все объясню». Магистр улыбнулся:

— Не беспокойся, девочка. На вас двоих я променял бы и всю библиотеку.

У Карланты отлегло от сердца. До чего же он добрый! Разрешит ли он звать себя дедушкой? Они с Кэларьяном словно братья — кто угодно подтвердит.

Гансвард устал держать котелок и поставил его на пол.

— А что с тем манускриптом, который ты начал перед отъездом? — спросил он, наблюдая, как Кэларьян подкладывает в камин пару новых поленьев.

— «Истоки айстианства»? Нет, я бросил это дело, оно не встретит одобрения.

Карланта помнила эту книгу — она первая ушла на чистку от чернил. Что можно написать о Защитнике, про которого и сами айстиане ничего не знают? Хотя, по правде, об Илготе известно тоже немногое. Но если не пересказывать друг другу то малое, что знаешь, и не записывать, то как тогда хранить память о самом главном? Карланта подумала о врагах дедушки и насторожилась, а Кэларьян поворошил кочергой головни.

— Зато я вновь собрал «Записки о торжестве науки», добавил даже пару статей. Пускай эти мракобесы сожгли все копии, я помнил все наизусть, как «славься Боже». И не говори, что нужно прятать их в подполье, я подкину Записки в университет и, прежде чем сжечь, их прочтут, поверь.

Сожгли? Карланта замерла у стола с кувшином воды.

— Кто-то сжег твои книги? — спросила она, думая, что не так поняла.

— Ах, это старые дрязги церковников, Карланта. Они боятся силы знания и готовы уничтожить его, лишь бы не трясти столпы веры.

Кувшин чуть не выскользнул у Карланты из рук.

— Дедушка! Это те люди, что послали наемника? Это они? Церо… церовники?

Глаза Кэларьяна выкатились из орбит, он задохнулся:

— Карланта! Ты поклялась…

— Наемник? — переспросил Гансвард. — Они послали наемника?

— Боже! — Кэларьян бросил кочергу и обернулся к Карланте с таким гневом, какого она раньше никогда не видела. — Никто не должен был знать!

У Карланты все сжалось внутри, нижняя губа задрожала, выдавая испуг.

— Даже он? — указала она на Гансварда. — Он твой друг!

— Тем более!

Кэларьян пересек комнату и остановился в дверях перед Гансвардом. Тот развел руки и заслонил проход.

— Ты объяснишься или нет?

— Не здесь же! Ганс!

Магистр отошел, а Кэларьян вылетел в коридор, направляясь к своей комнате.

— Идем! — крикнул он снаружи.

Карланта переводила взгляд с одного на другого, не в силах вымолвить ни слова. Разве магистр Гансвард не был тем единственным, кому стоит доверить эту тайну? Как будто можно хранить ее одному!

— Все хорошо, милая, — проговорил магистр, поднимая котелок с пола. — Ты ни в чем не виновата. Расскажи, что случилось.

— В деревню приехал южанин, — глухо откликнулась Карланта, — и он хотел убить дедушку. Мы заманили его на лед, к проруби. Он погнался за нами и утонул, — она отерла глаза от выступивших слез. — Почему он так злится?

— Пусть сам тебе расскажет. Видит Единый, ему не помешает вылезти из скорлупы к людям, — Гансвард вышел за порог. — Не ходи за мной.

Карланта проводила его взглядом, услышала, как шаги свернули за угол, потом скрипнула дверь, и дом окутала тишина.

Она тяжело плюхнулась на кровать, оглушенная и расстроенная. Еще недавно она подслушала бы, о чем будут говорить старики, но взгляд Кэларьяна здорово ее напугал. Она была готова просить прощения, но только если и он признает, что Гансварду можно доверить любые свои тайны.

Огонь в камине поднялся до дымохода, затрещал, пожирая сухое дерево, жар пошел волной. Карланта встала разбросать поленья по разным углам и стянула со взмокших ног ормши — войлочные сапожки, поверх которых надевали грубую уличную обувь. В южном доме было тепло, как летом, так что она ходила в легких шерстяных штанах и рубашке, которые глорпы надевали под верхнюю меховую одежду. Платья обещали принести только завтра, никакой замены ормшам тоже не было — все мужские туфли в доме оказались слишком велики и неудобны.

Она поплескала на горящие щеки водой из кувшина, отпила половину, чтобы успокоить желудок, стонущий под тяжестью съеденного, и разворошила сверток с бельём от Винии Орудли. Когда днем его открыли, из обертки выпала записка, заставившая щеки Кэларьяна слегка порозоветь, но ни на один вопрос о ее содержании он не ответил. Ночная рубашка из какой-то тонкой нешерстяной ткани приятно холодила кожу, горячка краткой ссоры остывала, усталость брала свое.

Карланта растянулась на постели, разглядывая картину на стене напротив — лев, протягивающий лапу человеку в длинном балахоне. Дедушка рассказывал ей что-то про льва и философа, но в памяти зияла пустота, глаза слипались.

Карланта повернулась на бок и, несмотря на все тревоги и заботы, погрузилась в глубокий безмятежный сон.

Кэларьян унял гнев, только когда дошел до своей двери. Это был тяжелый день, и он хотел бы отложить нелегкие вопросы на завтра. А по правде говоря, он и вовсе не хотел бы их слышать. Все, о чем он мог сейчас думать — это мягкая кровать у камина. Три недели крючиться на нарте и спать на улице — он заслужил немного покоя!

В темном коридоре возникла фигура Гансварда.

— Позволишь?

Кэларьян нехотя посторонился и впустил друга внутрь. Гансвард прошелся из угла в угол, остановился и сложил на груди руки.

— Ты сказал, что необходимость в укрытии отпала, — проговорил он после некоторого молчания.