Лютнист, не вставая, отвесил ей шутливый поклон, а монах лишь повел мутным взглядом, не понимая, кого он тут нашел достойным внимания. Франт и отшельник — о чем они спорят?

— Храни Единый, Симель.

— Храни.

— Как чувствует себя его величество король? — Менестрель коснулся струн лютни в аккорде, будто ожидающем ответа.

— Хотела бы я сказать, что хорошо. Но это не так.

— О… Грустно это слышать. — Эймар прижал струны, заглушая звук. — А я уже целую неделю исполняю за ужином “Клятву хальта” — тот старый вариант, где верно описали битву. Его величеству понравилось бы.

Симель насторожилась. С отъездом наследного принца варвары серьезно потрепали восточные гарнизоны, и Вилиам надеялся, что слухи об этом не расползутся прежде, чем туда прибудет подмога.

— Старые битвы, — сказала она пренебрежительно. — Кому это сейчас интересно?

— Не слышала? За рекой снова жарко, а в Берении какие-то недовольства, но подробностей никто не знает. Пора вспомнить о прошлом, не то враги опять возьмут нас в клещи, как в тридцать пятом.

Этого и боялся король: слухов, пересудов и ненужных истерик. В клещах они не окажутся — королевство с тех пор разрослось в два раза и граничило с варварскими княжествами только на востоке, о северных племенах не слышали лет двести, а герцоги Берении давно уже верные подданные. Певцу дай палец — откусит руку.

Она уже собралась убеждать его не сеять панику, как вдруг со стороны прислуги раздался столь громкий хохот, что разом перебил все разговоры.

— Копченые пироги на ужин, вот это номер! — тараторила Селда, кудрявая служанка со вздернутым носиком. Слуги обсуждали каменщика, завалившего дымоход, из-за чего пироги вчера прокоптились насквозь и отправились в помойку.

— Я уж думала, нам всем достанется. А братец твой, — толкнула она одну из белошвеек, — видать и глаз не сомкнул, до сих пор трясется? — повар, как две капли воды похожий на дородную румяную белошвейку, действительно дрожал.

Та махнула рукой:

— Уж и вещи собрал, а я говорю ему — сиди на месте, пока волоком не потащат!

— Ему-то чего бояться? Реик не доглядел, один и пошел по миру, — прокаркала пожилая служанка, отвечавшая за чистку серебряной посуды.

Симель взглянула на другую половину кухни. Место у большой печи, где обычно работал Реик — главный повар — действительно пустовало.

— Сенешаль сказал, быть ему коптильщиком, — уже начала заливаться Селда, но тут дверь открылась и на пороге возникла хозяйка прачечной, оглядывая кухню. Женщины смущенно замолчали. Уже год она твердила, что получит от повара предложение, а теперь тот уволен и слушать им о горестной судьбе не меньше.

Пожилая служанка подвинулась, освобождая место.

— Девочки, — прошептала прачка так, будто ее окружали девицы с косичками. Симель не понимала, как они это терпят. — Где Реик?

Селда открыла было рот, чтобы сообщить новости, но ей помешали два повара, подавшие на стол котел с рагу и корзину хлеба. Разговор сменился звоном посуды и стуком черпаков, боровшихся за сочные куски. Когда мужчины уже наполнили миски, Симель встала, чтобы вместе с другими женщинами получить свою порцию. Но те, как обычно, оттеснили ее, хватая половники и лениво бранясь друг с другом.

— Ишь, растолстела, переждешь.

— Давай за мной, куда тянешься!

Воевать за еду с прислугой было унизительно, но жидкий бульон, остающийся на долю последнего в очереди, не насытил бы и ребенка. Симель потянулась к черпаку, а дородная служанка вдруг неожиданно ловко попыталась шлепнуть ее по пальцам. Несложно было вовремя крутануть запястье и отбросить чужую руку — выучка не подводила. Служанка оторопело прижала ушибленную кисть к груди.

— У короля со стола тащишь и того мало?! — воскликнула Селда, перехватывая у кузнеца черпак, чтобы он не достался Симели. Служанки стали разливать себе похлебку. Главный конюх, всегда набиравший долю после своих работников, зачерпнул со дна гущу, наполнил миску и молча протянул ее Симели. Рассерженная, та еще несколько мгновений медлила, прежде чем взять рагу. Эта забота была лишней. Мужчина из такой среды едва ли способен на бескорыстный поступок, а женщины не простят ей заступника.

— Спасибо, — как можно бесцветней проговорила Симель и отдала Кормаку свою пустую миску. Служанки, усердно опустошавшие котел, прожгли конюха свирепыми взглядами, но все, как одна, посторонились, когда он опустил черпак в остатки супа. За спиной они перемоют ему все кости, но открыто перечить этому мрачному, рослому человеку не осмеливались даже мужчины.

Прачка, все еще оглядываясь, не обратила никакого внимания на то, что котел опустел и ей придется довольствоваться последними крохами. Когда подруги сели рядом, она снова тихо запричитала.

Старуха не выдержала, видя, что никто не хочет быть дурным вестником.

— Выкинули твоего Реика, — просипела она. — Говорят, он уже на пути в Керк, его берут в гостиницу. Найди себе кого получше.

Лицо женщины сморщилось, она закрыла глаза ладонями, по щекам потекли слезы.

Застучали ложки, рты умолкли, Симель тоже принялась за еду, вновь прислушиваясь к разговору монаха с менестрелем. Монах постукивал по кожаной обложке своего манускрипта, название блестело позолотой: “Северная хроника. Кэларьян Корсийский”. Автор был тот же, что и у “Врачевания”. Много же поездил этот человек!

— Хорн и не замок даже — всего лишь башня на северной границе, с военным гарнизоном. Всё!

— Поэтам позволено маленькое преувеличение. Послушайте, ну, кого это волнует?

— Тех, кто вас слушает! Хотите прослыть невеждой среди знати?

Эймар лишь рукой махнул:

— Лорды знают цену хорошей песне, они и сами легко врут то о богатстве, то о подвигах. И так же легко забывают одного певца ради другого. Единственный способ остаться в памяти навеки — это тронуть сердца. Но скучная действительность тут не годится.

Монах фыркнул, а Эймар взял со стола лютню и стал наигрывать отрывистую, тревожную мелодию, так что уже через несколько куплетов Симель не могла отделаться от чувства, что потерянные южанами замки принадлежали лично ей, а призраки неотомщенных в прошлом воинов требуют немедленного возмездия в настоящем. Сложный перебор аккордов ласкал слух, голос Эймара звучал бархатно и глубоко, и все служанки, как одна, мечтательно уставились на менестреля.

— И будешь ты верен заветам отца,

На Север отправишь войска.

Проходит дикарь по ступеням дворца,

Где леди ступала в шелках…

— Дворца? Двести лет назад? — перебила его Симель, моментально выйдя из-под чар мелодии и вызвав негодование среди слуг: «выскочка!»

— А я говорил вам! Говорил! Даже женщина, — монах недоверчиво на нее оглянулся, — понимает, что тогда строили лишь тесные башни. К тому же, в приграничном форте!

— Чушь! О чем должна быть моя баллада? О крестьянах, пасущих овец за частоколом вашего форта? Бросьте. Как будто, слушая «Лето пятьдесят шестого», вы думаете о том, что армии Вилиама вряд ли заслоняли собой горизонт, а тучи стрел беренцев не погружали землю во тьму.

Симель улыбнулась, сдаваясь. Она не раз об этом думала, но подпевая знакомым с детства строчкам, всегда чувствовала, как щемит в груди от восторга. Если менестрели и правят умами, то делают это с блеском.

Эймар подмигнул, угадав ее мысли:

— В моем форте будет дворец. Я и так сейчас не в струе, нужно как-то держаться. Из-за фортелей Берении все снова пишут о походах Вилиама, а я не могу, — он развернул лист, покрытый пляшущими строчками нот и закорючек, — не могу бросить этот текст. Горит.

Плотник с другой половины стола уже какое-то время слушал их, подперев щеку ладонью. Облизав ложку, он заметил:

— Двести лет назад строили из дерева. Все там уже сгнило.

Монах оживился:

— Камень! Хорн сложен из камня, это редкость и для того времени, и для региона, — он явно был рад поддержке научного диспута. — И это доказано в “Северной хронике”!