Я даже не остановилась, чтобы посмотреть на торт, который Кэролайн купила для меня, потому что была очень расстроена. После того, как я сняла мокрую одежду, которая прилипла к моей коже, я схватила старую футболку Тайлера и натянула ее на голову, а затем побежал в шкаф с Хоуп и рыдала, пока не уснула, желая забыть, что все это когда-либо произошло.

Мои глаза находят мой телефон на тумбочке с листком бумаги рядом с ним.

Я смотрю на Кая, он все еще крепко спит. Я тянусь за бумагой, чтобы посмотреть, что там написано.

Прости за вчерашнее. Я не знал, что они так сделают, или что ты не умеешь плавать. Я никогда не причинил бы тебе такой боли, Руби. Я обниму тебя, если ты позволишь, я высушу твои слезы и заменю все годы твоей боли любовью. Я искуплю все, что я сделал или сказал, из-за чего ты плакала. Прости меня, Руби. Мне очень жаль. Пожалуйста, позволь мне быть с тобой.

P.S. Этот придурок Сезар был прав. Ты прекрасна, но он не знает, что ты мой цветок, Руби, а я твоя земля. Мы всегда были вместе.

Кай

Я перечитываю письмо снова и снова. Я перечитываю его не менее шести раз. Я не знаю, что делать или говорить. Кай — это… мой Кай. Но он холодный и злой, и мне следует выгнать его и накричать на него, но я не могу. Я поворачиваюсь и отворачиваюсь от него, пытаясь понять его письменные извинения. Он так много сделал, чтобы причинить мне боль. Но я не думаю, что многие люди слышали от него слова извинения, особенно написанные на бумаге.

Я слышу его ровное дыхание за спиной и смотрю на стену, чувствуя себя онемевшей. Я не хочу никого видеть в школе. Я не хочу слышать шепот или обзывания, которыми они будут меня обзывать. Мне должно быть все равно на них, но это напоминает мне о нем. Мне все равно, что они обо мне думают, но это напоминание о том, что это произошло.

Когда воспоминания крутятся у меня в голове, как в цикле, все, что я слышу, — это его голос. Я чувствую запах смерти в воздухе и чувствую грязный спутанный ковер под коленями. Но всегда иду на его голос и выныриваю.

Я напрягаюсь, когда чувствую теплые пальцы на пояснице. Я чувствую, как рубашка Тайлера задирается и оголяет мою кожу.

Я слышала, как Тайлер кричал на него. Он кричал на Кая, и я думаю, что он просто смотрел на него, и по его щекам текли тихие слезы, он слушал. Он услышал то, чего я боялась. Теперь стало понятно, почему Тайлер был так добр ко мне, ведь он знал почти все мои секреты.

Когда моя рубашка задралась до середины спины, я чувствую, как его пальцы расстегивают мой бюстгальтер. Он поддается, а я остаюсь неподвижной. Он хочет увидеть. Он хочет увидеть шрамы моей боли. Те, которые я ношу постоянно как напоминание о времени с ним. Множество шрамов, которые я буду носить на своей коже всю оставшуюся жизнь ради него. Все думали, что я выдумала историю о мальчике, к которому хожу в гости, и о том, как много он значил для меня.

Но я хранила его в секрете, и хранила самый большой секрет от него.

Секрет о том, что меня били почти каждый раз, когда я приходила провести с ним время, чтобы увидеть его улыбку, глаза, смотрящие на меня и говорящие мне, что я его рай. Быть с ним всегда было правильно. Мне казалось, что я принадлежу ему. Мы подходили друг другу идеально.

Мы были идеальными, потому что ничто не имело значения, и мы просто под солнцем делились тем, что хотели знать друг о друге. Не теми, своими уродливыми вещами, творящимися вокруг нас, а теми, что делали нас счастливыми, теми, что были для нас важнее всего. Мы растворялись друг в друге, и остальной, уродливый мир не существовал.

Это было волшебство.

Мы были волшебством.

Когда я засыпала, я молила звезды, чтобы я могла сделать это снова. Я молила луну, чтобы она подарила мне еще один день жизни, еще один день терпения. Каждую ночь я молила о еще одном дне с ним.

Его пальцы скользят по приподнятой коже. Он проводит подушечками пальцев по каждому шраму, и я слышу… звук его плача. Я никогда не думала, что когда-нибудь услышу его плач. Я не думала, что парни плачут.

Но Кай плачет.

Он плачет, и я не уверена, что он когда-либо плакал, но сейчас он рыдает.

Из-за меня.

Это не значит, что я просто прощу его, но я позволю ему увидеть это хотя бы один раз. Я позволю ему увидеть шрамы моей боли. Напоминание о моих шрамах, которые выжжены на моей коже и привязаны к моей внутренней душе. Доказательство того, что я плакала слезами боли, которые обжигали мои щеки, и все ради него.

Он обнимает меня за талию и притягивает к себе. Он мягкий и нежный, целует всю мою спину, проводя пальцем по татуировкам ромашек на моей руке. Я не скрываю этого от него. У меня нет пластыря, чтобы наложить его поверх, или маркера, чтобы скрыть буквы, написанные жирным шрифтом на моем предплечье.

Если шрамов моего прошлого недостаточно, чтобы доказать ему, насколько он был важен для меня, то татуировка, которая является постоянной частью моей кожи, это сделает.

Буквы, которые значат для меня больше всего, и теперь он видит доказательство моей тайны, вытатуированные на мне — Кай.

Через некоторое время я слышу шаги в коридоре, вероятно, Тайлер проснулся. Это значит, что его время почти истекло, прежде чем кто-то постучит в мою дверь, чтобы узнать, как у меня дела. Я поворачиваюсь на кровати, чтобы сказать ему, что ему нужно уйти, но, когда мои глаза находят его, они ласкают мое лицо, словно полностью обнимая. Два черных бриллианта, стеклянные от сна, смотрят на меня, словно они полны моментов из книги, которую мне читали на ночь

— Тебе нужно уйти, — шепчу я.

— Я уйду сейчас, но я никогда не оставлю тебя и никогда не позволю тебе покинуть меня.

— Все кончено, Кай. Слишком поздно. — Я протягиваю руку и беру записку, которую он мне написал, и передаю ему. Он смотрит на нее с выражением боли, его губа все еще опухшая. — Ты получил то, что хотел. Ты сломал меня. Теперь все, что я хочу, — это чтобы ты оставил меня в покое. — Я замолкаю, мои глаза наполняются слезами, когда я смотрю ему прямо в глаза, потому что отпустить его — самое трудное, что я когда-либо делала, но сказать ему забыть меня — еще хуже. — Тебе нужно забыть обо мне. Ты сказал мне на днях никогда тебя не трогать. Теперь я прошу тебя сделать то же самое. Не возвращайся, Кай.

Он смотрит на записку, как на огонь, к которому он не может прикоснуться, иначе он обожжется. Его взгляд возвращается к моему лицу, выражение его лица невозможно прочесть. Он пытается встать, и одним движением его рука хватает меня за шею, притягивая мое лицо к своему. Прежде чем я успеваю возразить, он прижимается губами к моим в одном поцелуе. Его крепкие губы касаются моих, как мы делали, когда нам было по одиннадцать. Мое сердце трепещет в груди, и прежде чем я закрываю глаза, он отстраняется и хрипло произносит:

— Никогда. — Он встает, и я наблюдаю, как он умело выходит из окна моей спальни.

Хоуп запрыгивает на кровать и начинает мурлыкать на том же месте, где только что лежал Кай, и трется головой о мою руку, чтобы я могла ее погладить. Когда я добираюсь до ошейника, где звенит ее колокольчик, я вижу его. Маленький брелок с выгравированным ее именем, но когда я переворачиваю его, на другой стороне выгравированы буквы К и Р.

Это был Кай.

Это он все это время заходил в мою комнату. Моя голова поворачивается к тумбочке, и я вижу маленькую коробочку. Я сажусь и тянусь, чтобы открыть ее. Это мини-шоколадный торт для гурманов с надписью «С днем рождения, Руби». Я улыбаюсь про себя, потому что это первый торт, который я когда-либо буду есть на свой день рождения, и я знаю, почему он выбрал именно этот. Однажды, когда мы были детьми я сказала ему, что мне нравился шоколад.

Он помнит все, что мы говорили друг другу… так же, как и я.

КАЙ

Я оставил ей коробку с тортом с надписью «С днем рождения, Руби» на ее тумбочке. Это был мини-торт, который я нашел в кондитерской для гурманов. Он был шоколадным. Однажды много лет назад она сказала мне, что ее любимый вкус — шоколад. Мы спросили друг друга, какие наши любимые сладости, и она ответила, что все шоколадное. Нет ничего, чего бы я не запомнил о ней. Я помню каждый изгиб ее лица и две маленькие веснушки на ее маленьком носике. Я помню ее длинные прямые волосы, когда она их распускала и они развевались на ветру. Но больше всего я любил в ней ее улыбку. Ее улыбка ударяла меня, как удар под дых, каждый раз, когда она срывалась с ее губ.