Я слышу, как ее рука возится с дверью, и ей удается открыть ее и выскользнуть. Черт. Я не так планировал, чтобы все прошло. Я опускаю пассажирское окно.

— Возвращайся в машину, Рубиана.

Она топает, повернувшись спиной, а я смотрю, как ее школьная юбка колышется при каждом шаге, заставляя меня хотеть схватить ее и перекинуть через плечо, как пещерный человек.

— Нет, я лучше пойду пешком. Я не хочу, чтобы ты мне что-то покупал. Как ты и сказал, я просто продолжу быть куском дерьма и украду для себя что-то, верно? Иди на хер, Кай. Я тебя ненавижу! Сделай себе одолжение и оставь меня в покое.

РУБИ

Я наконец-то добралась до дома, мне жарко, и я вся в поту. Мне также нужен душ, и я должна поблагодарить того, кто создал замки для входных дверей, которые требуют ввода кода. Я впервые пользуюсь одним из них, и должна сказать, что мой донор спермы, должно быть, хорошо зарабатывает, чтобы позволить себе такой хороший дом.

Когда я закрываю входную дверь, меня встречает свеча с гавайским ароматом, которая горит где-то в доме. Это лучше запаха мет и сигарет, к которому я привыкла с детства, или старого заплесневелого запаха из домов, в которые меня помещали в приемные семьи.

Серые деревянные полы сильно контрастируют с моими грязными, изношенными кедами Converse. Белые стены дополняют серо-белый ковер и мебель телесного цвета. Я прохожу мимо фойе и поднимаюсь по лестнице в комнату, подобную которой я видела только в журнале, но меня прерывают.

— Привет, Рубиана. Я думала, Тайлер привезет тебя домой? — Тихо говорит Кэролайн.

Я поворачиваюсь к ней лицом, положив руку на белые деревянные перила лестницы. Она хмурится, когда замечает рубашку-поло, похожую на рубашку ее сына. Если мой день не может стать еще хуже, то Стивен Мюррей подходит к ней сзади, глядя на меня поверх ее головы с жестким выражением в глазах.

— Где ты была? И почему на тебе школьная рубашка для мальчиков? Я четко объяснил правила.

Я качаю головой и отворачиваюсь, он думает, что я была с мальчиком, и начинаю подниматься по лестнице. Мне не нужно это дерьмо.

— Почему бы тебе не спросить своего сына? И тебе тоже привет, миссис Мюррей.

Я добираюсь до площадки и поворачиваю серебряную ручку в комнату, которая, как мне сказали, моя, и слышу голос миссис Мюррей, прежде чем с грохотом захлопнуть дверь:

— Можешь называть меня Кэролайн.

Я называю их мистер и миссис Мюррей из уважения, но в основном потому, что это формально, и я не считаю их своими родителями или опекунами, если честно. У меня нет родителей. Никогда не было. Я отказалась от этого, когда мне было одиннадцать.

В шестнадцать лет я поняла, что я действительно одинока и у меня нет семьи. Моя мать все еще сидела в тюрьме за употребление наркотиков, хранение, пренебрежение ребёнком и жестокое обращение с детьми с тех пор, как социальные службы забрали меня в одиннадцать. Моего отчима судили за то же самое, но его приговор был намного суровее.

Я смотрю на мягкое белое одеяло, которое я использовала в качестве импровизированной кровати прошлой ночью, которое до сих пор лежит в шкафу. Я смотрю на матрас, как будто впервые его увидела. Матрас выглядит мягким, и он полноразмерный, не такой, как жёсткие односпальные матрасы, к которым я привыкла, но, когда вы привыкли прятаться во время сна, от этой привычки трудно избавиться.

Я открываю две деревянные двери до конца пути к шкафу от стены до стены. Там висит только моя школьная форма и черный мусорный мешок, в котором я храню остальную одежду, и я отодвигаю его в сторону, чтобы освободить место. Я поправляю одеяло на полу, чтобы подготовиться ко сну после того, как приму горячий душ.

Я начала спать в шкафу, когда мне было девять лет. Это было сделано для того, чтобы мой отчим не мог легко найти меня, когда он был под кайфом от какого-то наркотика. Когда он был в таком состоянии и не мог найти меня в постели, он обычно оставлял меня в покое. Шкаф был моим убежищем. Прятки также давали мне время убежать, если кто-то искал меня, или время выскользнуть из окна. Выскользнуть из окна было относительно легко. Я всегда следила за тем, чтобы задвижка была открыта на всякий случай. Издевательства, которым подвергаешься практически всю жизнь, оставляют неизгладимые последствия. Это заставляет тебя осознать, насколько ты одинок и беспомощен в комнате, полной людей. Никогда не знаешь, какой монстр вокруг тебя более злой, чем другой.

В этом доме я не так уверена насчет монстров, но я не собираюсь рисковать. Я научилась никому не доверять, даже если они говорят, что ты их дочь. В моей жизни было много отцов-подражателей. Тайлер тоже через две двери от моей комнаты, и я ему тоже не доверяю. Он не тратил время зря, давая всем знать, насколько я нежеланна в его жизни в школе.

Стивен Мюррей не знает меня, и ему все равно. Если бы он знал, я бы не была такой брошенной. На меня бы не смотрели, как на болезнь, которая вторгается в их идеальные маленькие жизни. Я бы не осталась с матерью, которая заботилась только о своей следующей дозе метамфетамина и о том, что она может продать или найти.

После горячего душа я слышу стук в дверь.

— Да, — кричу я.

— Мама сказала, что ужин готов. — Я слышу приглушенный голос Тайлера через дверь.

Я вздыхаю и поворачиваю ручку, открывая дверь с большей силой, чем нужно. Он стоит на пороге и опускает подбородок к груди.

— Ты собираешься рассказать им, что случилось? Похоже… в школе отцу не рассказали об инциденте.

— Зачем? Чтобы ты мог добавить то, что я стукачка, к списку дерьма, которое ты уже всем обо мне рассказал?

Я плакала в душе. Я ничего не могла с собой поделать. Это был эмоционально изматывающий день. Мои глаза, должно быть, красные и опухшие, но мне все равно. Я просто хочу уйти. Не застревать в бесконечной системе. Цикле лжи и пренебрежения.

Я хочу иметь друзей, найти работу, может быть, парня. Того, кто полюбит меня настоящую и сможет не оглядываться на мое прошлое. Я не просила мать-наркоманку, которая ненавидела тот факт, что я родилась, или отца, который не мог бы заботиться обо мне меньше. Или даже единокровного брата, который видит во мне угрозу своему существованию.

Я не плакала и не жалела себя из-за того, что Тайлер сказал обо мне. Я плакала, потому что держала в голове образ мальчика, который оказался кем-то, кого я не узнаю. Любовь, которую я к нему испытывала, поддерживала меня. Я никогда не обращалась к нему и не искала его, потому что какой в этом смысл? Я застряла в правительственной системе и была слишком молода, чтобы что-то с этим поделать. У нас был договор. Связь. По крайней мере, я так думала. Думаю, я лгала себе. Может, было лучше, что мне пришлось уйти, чтобы я не видела, как он стал тем, кем он является сейчас, человеком, которого я не узнаю. Парнем, который меня ненавидит. Он никогда не сможет полюбить такую девушку, как я. Мой прекрасный мальчик превратился в монстра. Одна из особенностей жизни с монстрами заключается в том, что от них не убегаешь, а встречаешься с ними лицом к лицу, когда приходит время.

В одиннадцать лет еще было не его время.

— Послушай, то, что произошло сегодня, было не мной инициировано. Это были Кай и Николь. У нее с ним эта штука с тех пор, как они… — Он замолкает, когда поднимает глаза.

Черт. Он, наверное, видит мои глаза и может сказать, что я плакала. Он чуть было не сказал, что с тех пор, как они трахнулись. Я уверена, что Кай переспал с большинством девушек в школе. Я бы не удивилась, видя, какой он красивый. Я поняла это сразу. Я видела такое оттуда, откуда я родом. За исключением того, что там, откуда я родом, красивые парни не рождаются из денег и им нечего терять, кроме своей свободы. Они попадают в банды и продают наркотики, чтобы компенсировать отсутствие направления, которого у них никогда не было. Банды становятся их семьей… продажа наркотиков становится их карьерой. Когда у тебя есть судимость, у тебя не так много вариантов, когда ты становишься взрослым. Но девушки всегда падки на таких плохих парней.