— Вы проверили, подходит ли он для того, чтобы меня воспитывать? Проверили биографию?

— Ты серьезно? — Рычит Стивен, донор спермы.

Я поднимаюсь с неудобного стула и поворачиваюсь к нему.

— Разве это выглядит так, будто я говорю несерьёзно? Откуда мне знать, что ты не извращенец, как и все остальные?

По комнате раздаётся громкий вздох, когда я называю все те самые преступления, которые были совершены против меня, чтобы все услышали.

— Я знаю, что ты многое пережила, юная леди, но я не позволю тебе проявлять неуважение ко мне перед кем-либо. — Говорит он сквозь стиснутые зубы.

Я никогда раньше не ненавидела кого-то, с кем только что познакомилась. Обычно это занимает некоторое время, или, когда они показывают своё истинное лицо и используют меня каким-то отвратительным образом.

— Мистер Мюррей! — Ругается социальный работник. Его голова резко поворачивается в её сторону. — Это не то, что мы обсуждали. Это для неё в новинку, и я не собираюсь оправдывать её отношение, но в данных обстоятельствах она имеет право задавать вопросы. Она имеет право спрашивать.

Он поднимает руки в притворной капитуляции. Его серый пиджак туго обхватывает руки от движения. Стивен, очевидно, занимается спортом и у него нет большого живота. Я вижу, что моя мать увидела в нем, кроме гражданства США, за которым она гонялась, когда забеременела мной. Не нужно быть гением, чтобы понять, что моя мать, Марианна Эрнандес, была в Штатах нелегально, когда была с ним в отношениях. Но когда Стивен ушел, она нашла замену, — моего отчима-мерзавца.

— Я знаю, простите. — Он смотрит на меня своими кофейными глазами. — Прошу прощения за свою вспышку. Я не хотел, чтобы все было так. Я… — Он закрывает глаза, и я наклоняю голову и смотрю на него с выражением «мне все равно». Мне действительно все равно. У него было семнадцать лет, чтобы быть вовлеченным в мою жизнь, и теперь он внезапно появляется как мой гребаный спаситель.

Такое отношение, что ничего уже не изменится, когда находишься в системе достаточно долго. Изменение обстановки нарушает то, как ты знаешь, как воспринимать вещи. То, что тебе приходилось делать, чтобы выжить. Я никогда не думала, что у меня есть живой родственник, который приедет сюда и заберет меня. Я никогда не думала, что мой бездельник-отец появится после всего этого времени или я пойду в школу, в которую я думала, что никогда не ступлю ногой. Я ошибалась. Теперь мне придется выживать в новой обстановке с новыми людьми в месте, где я никого не знаю. Опять. Каждый ребенок в приемной семье или исправительном учреждении для несовершеннолетних хочет попасть в стабильный дом, чтобы жить лучшей жизнью. По моему опыту, быть помещенным в другое место не всегда рай. Ты думаешь, что сбегаешь из ада, но тебя отправляют на более низкий уровень, который снова тебя ломает.

Как в одиннадцать лет, когда я впервые узнала, что такое разбитое сердце и потеря. Мои мысли возвращаются к моему лучшему другу, которого мне пришлось оставить, потому что социальные службы узнали о моих условиях жизни и о том, как долго я подвергалась насилию. Я оставила Каю записку, надеясь, что он поймет. Я рассказала ему, что он был моим единственным настоящим другом в то время, и был для меня всем.

Каждый год я задавалась вопросом, что он делает. Живет ли он в том же доме, где начинались дома поместья. Его задний двор был таким большим, что напоминал мне лес. Было легко перелезть через их забор и встречаться с ним три раза в неделю, когда мой отчим уезжал на работу.

Я перелезала через забор, перейдя улицу возле автобусной остановки на окраине Вест-Парка, где я жила. Вест-Парк был бедным городом на левой стороне Вест-Лейк. Вест-Лейк был богатой частью. Как и везде, всегда есть богатая часть округа и бедная сторона округа.

Наша дружба началась однажды, когда я убегала из дома и перепрыгнула через забор. Я не знала, что это был чей-то задний двор. Мне было одиннадцать лет, и у меня был очень потертый рюкзак, который был заклеен скотчем снизу. Я тяжело приземлилась на землю в своих изношенных, грязных ботинках, которые я нашла в мусорном контейнере. Я подняла глаза, отряхиваясь, и вот тогда я впервые увидела, как он играет во дворе с палкой, пытаясь поймать насекомых.

— Могу тебя заверить, что мистер Мюррей — исключительный член сообщества Вест-Лейк и жертвует средства нескольким благотворительным организациям, включая подготовительную академию Вест-Лейк. У него безупречная репутация, и он очень успешный бизнесмен. — Я слышу мужской голос.

Я поднимаю глаза, вырываясь из своих мыслей. Я вижу, как мужчина в черном костюме вручает каждому человеку в комнате папку, пока Стивен подписывает бумаги. Я даже не видела, как он вошел, а теперь они завершают все юридические документы и передают меня Стивену. Должно быть, я думала о Кае. Мысли о нашем времени как друзья — вот что поддерживало меня. Так я выжила, так я справлялась морально со всем, что я пережила с тех пор, как ушла почти семь лет назад. Мысль о том, что кто-то заботится обо мне, была для меня всем в детстве.

Может быть, Кай учится в подготовительной школе Вест-Лейк. Интересно, он все еще тот же мальчик с тем же сердцем, о котором я заботилась с одиннадцати лет? Лучший год моей жизни я провела с Каем, даже если я была сопливой девчонкой с жирными волосами, грязным лицом и грязной, поношенной одеждой. Интересно, как он выглядит сейчас. У него те же темные волосы и выразительные глаза, которые обещали хранить все мои секреты? В детстве то, что мне нравилось и не нравилось, было моими секретами, и я рассказывала их только Каю. Он слушал, а потом делился своими. Это были вещи, которые мы рассказывали друг другу. То, что знали только мы и никто другой, и это очень сблизило нас.

Он обещал мне, что не станет хулиганом, как дети в моей школе, которые издевались надо мной в Вест-Парке. Я знаю Кая, и в глубине души я знаю, что он не будет таким, но время имеет свойство менять людей. Если я столкнусь с ним в академии, я надеюсь, что не возненавижу то, что увижу, когда увижу его. Мое сердце трепещет от этой мысли, и я пытаюсь сдержать улыбку, невольно желая узнать, учится ли он в той же школе, и какой шок, это будет для него, когда он увидит меня.

КАЙ

Я пинаю мешок в боксерском зале снова и снова, заканчивая комбинацию ударом по мешку, который качается с отчетливым звуком цепи, удерживающей его вес. Я тренируюсь в боксерском зале каждый день после школы с парой моих самых близких друзей, Тайлером и Крисом.

Мой отец взял меня в Таиланд в командировку на летние каникулы, когда мне было двенадцать, и я влюбился в муай-тай, или то, что известно, как тайский бокс. Мы ездили в Сой, в районе Чалонг Пхукет в Таиланде, и я многому там научился. Некоторые люди в Штатах называют то, что я делаю, кикбоксингом, но я узнал, что это совсем другое. Кикбоксинг — это четырехточечная ударная техника, в то время как тай-боксинг — это восьмиточечная ударная техника. Мой отец видел, что я придерживался этого, потому что это был способ направить свой гнев, не ввязываясь в бессмысленные драки. Также бонусом является то, что я могу защитить себя, если это необходимо.

Когда я встретил Тайлера и Криса в шестом классе, я сказал им тусоваться со мной в боксерском зале, который открыл мой отец, а остальное было историей.

Я смотрю направо и вижу, как Тайлер атакует мешок серией ударов кулаками. Пот стекает по моей шее, и я тру предплечьем потный лоб, чтобы не щипало глаза, пока я неторопливо подхожу.

Я киваю ему, приподнимая подбородок, когда он замечает меня в нескольких футах от меня. Он смотрит на меня так, словно борется с какими-то внутренними проблемами, поэтому я подхожу, чтобы проверить его.

— Эй, ты в порядке?

Он поворачивается к мешку и продолжает свою атаку, как будто не слышит меня или не видит, что я стою прямо возле мешка. От усилий его дыхание учащается, и я могу сказать, что то, что его беспокоит, это какое-то глубокое дерьмо. Я понятия не имею, что, черт возьми, заставило его быть в таком настроении. Обычно мы рассказываем друг другу почти все. Каких девушек мы трахаем, чтобы не попасть в одну и ту же, или какие нам безразличны, если мы хотим сделать шаг. В любом случае, мы всегда рассказываем друг другу, когда что-то нас подводит. Ну, почти все. Никто не знает о Руби. Никто. Она моя, даже если я ненавижу ее по сей день.