Мужикам за сорок, питерские. Бизнесмены, не гонщики, но мечтают. Заметно, что фанатики. Я наблюдаю за тем, как они ведут себя, дергаются ли, как долго выдерживают взгляд в упор. Это кажется важным, потому что «Ривайвал» — первый фестиваль такого плана в Сибири. Ребята бы лучше затусили где-то под Питером, вместо того чтобы тащиться в географический центр страны, но нужная трасса есть именно здесь. Идеальная и практически бесплатная.

Участников уже набрали. Я подавал заявку дважды, больше чтобы позлить Смолиных, — отвечали отказом. А тут вдруг, после череды моих побед, сами позвонили.

— Мероприятие только в духе Группы Б, — говорит первый. — Мы гарантируем все современные стандарты безопасности. Наша цель — передуть дух тех гонок, понимаете? Стремление к крайностям, скорость и адреналин!

— Мы попытаемся сохранить мифологию легендарной эпохи, но в безопасных условиях. Без фатальных последствий, — подхватывает второй с энтузиазмом.

Его лысина немного вспотела, он проводит по голове рукой и вытирает ер ее о штанину.

У меня же только-только начали отходить уши. Я киваю, призывая переходить к сути.

— А что по машинам?

— Для нас будет большой честью представить Тима Агаева как ученика Федора Матросова. Ведь изначально это была именно его идея. Если все получится, будем проводить каждый год.

— Хорошо. Так что по машинам?

Питерцы снова переводят тему. Тогда решаю пойти в обход.

— Я сейчас готовлюсь к совсем другой гонке.

— Нюрбургринг, мы в курсе. Вы успеете.

— Я знаю, что успею. Не хотелось бы растрачиваться, тем более поначалу мне отказали. — Я ловлю взгляд второго и улыбаюсь натянуто: — Подозрительно.

Мужики начинают болтать что-то уклончивое — много слов, не в тему, лишних. Я морщусь.

— Почему только сейчас позвонили? — перебиваю. — Когда гонка вот уже.

Они снова увиливают. Не знали, забыли, растерялись, передумали.

— Игорь Смолин был против? — спрашиваю напрямую.

Батя Смолин сейчас везде и всюду, дожил до звездного часа.

— Он не в числе организаторов, — отвечают мне поспешно.

— Но был?

Питерские переглядываются.

— Так что скажете, Тим? Это и для нас отличная реклама, и для вас неплохой шанс. Завтра приезжайте посмотреть машину. Послезавтра у вас будет два прикидочных круга по трассе. И зажжем!

Чувствуется какой-то подвох. И Смолин точно там отметился, и сто процентов сказки не случится. Первый ретро-фестиваль решили приурочить к годовщине смерти Матросова, а я к ней, как-никак, причастен. Я бегло оглядываю пыльный Лексус. Пожимаю плечами.

Тогда мужики решаются.

— Тим, взгляните на карту трассы. Мы ее никому еще не показывали.

Они достают большой, сложенный вчетверо лист, разворачивают. Это цветная, доработанная на компе ксерокопия старенькой карты. С пометками.

Я впиваюсь глазами в чертеж. Я знаю этот почерк. И эту местность. По крайней мере частично, сейчас трассу проложили иначе.

— Узнаете?

— Конечно. — Сглатываю.

— Это не та трасса, которую готовил Федор, но участок этот его. Видите, тут даже есть его пометки. Он что-то писал на повороте. — Первый прищуривается. — «Привет», кажется, написано.

— «Пиздец», — поправляю я. — Этот поворот пиздец.

— Точно! — посмеиваются питерцы.

Склоняюсь над картой. Молчу. Они тоже молчат. Потом суют мне заявление на подпись. Вытираю лицо ладонью.

— Мои механики посмотрят машину?

— Конечно. Можете забрать ее завтра на сутки.

— Хорошо. Я в деле.

Мужики обмениваются улыбками и тут же хлопают меня по плечам.

Я зачем-то поднимаю глаза и вижу в углу гаража Настю. Она внимательно за нами наблюдает. Сейчас питерские уедут, и я расскажу, в какую игру ввязался… Хотя с чего вдруг мне делиться с ней такими вещами? Ага, еще душу ей излей. Молодец, додумался. С Настей мы решаем проблемы Насти.

План в ее отношении прежний. Документы. Здоровье. Адвокат. Победа над Шиловым. Ее материальное и моральное благополучие.

Я подписываю заявку на участие, и меня снова хлопают по плечам с двух сторон. Блядь, не удерживаюсь и хлопаю в ответ. Да посильнее, посильнее! Че, блин, за нежности?!

Мужики морщатся от боли и отшатываются.

Краем глаза опять улавливаю Настю. Ухахатывается надо мной. Быстро подмигиваю и провожаю гостей до Лексуса. А потом возвращаюсь к Мерсу и пялюсь на две вмятины на капоте от монтировки.

Подходит Семен:

— Ты можешь свою девку не бесить, хотя бы пока мы не найдем спонсора?

«Свою девку».

Значит, как лясы с ней точить по полночи, так девка общая. Как стряпню ее трескать, так тут как тут с самой большой тарелкой. А когда она с психу машинку поцарапала — сразу только моей стала.

Но прикусываю язык.

— Я Настю не бесил. Я что, виноват, если она к Мире приревновала?

— Надо как-то предугадывать такие моменты. Девочки же, Агай, у них сахарная вата в голове. Или не приводи ее больше в гараж.

Вскидываю глаза. Настя, чуть смущенная, разглядывает инструменты.

Ну да. Как вариант — не приводить ее сюда. Только куда тогда? Если на месте ей не сидится.

Я ставлю тарелку с едва начатым шоколадным тортом на подоконник и заслоняю ее спиной. Матушка обычно строго следит за тем, блестят ли тарелки гостей, и в особенности моя. Судьба порой бывает предельно жестока: у кондитера рождается единственный ребенок и он равнодушен к сладкому.

Облокачиваюсь удобно, нахожу в толпе гостей Настю и перехватываю ее ошарашенно-счастливый взгляд. Улыбаюсь в ответ, киваю, дескать, валяй развлекайся.

Кожу покалывает. Этот дискомфорт я ощущаю последние пять лет практически постоянно. И иногда сильно.

Гости только что испекли кексы в рамках праздничного мастер-класса — моя мать знает толк в отрыве, ага. Прямо сейчас она радостно командует, находясь в центре внимания. Мира, связав малиновую копну на макушке и напялив зеленый фартук, ассистирует. На столах бокалы с шампанским, которые повара и «поварята» постепенно осушают в процессе.

Весело.

У Насти в руках кулинарный мешок, она полностью сосредоточена на деле. Аж губу прикусила, занимается украшательством. Хозяюшка. И не скажешь, что несколько часов назад, схватив тяжеленную монтировку, ебашила ею со всей дури куда глаза глядят.

Колонка Алиса выдает нам очередной хит Андрея Губина, и захмелевшая матушка на кураже пускается в пляс. Друзья ее тут же поддерживают. Мира хохочет, Настя ловко движется под музыку, бросая на меня кокетливые взгляды.

Все это вокруг столов с кексами, в запахе свежей выпечки. Какое-то время я наблюдаю за тусовкой, а затем выхожу на террасу.

Она пустая, хотя в рабочее время, особенно утром, яблоку негде упасть. Это правда, говорю как есть, а не потому, что «Брусника» — бренд матери. Я оглядываю помещение, прикидывая, что здесь изменилось за время моего отсутствия.

Мама работает в этих стенах давно, поначалу была обычным поваром, затем старшим. Пару лет назад мы выкупили кафе. У меня тогда выстрелил крупный контракт со спонсором, и мама начала работать сама на себя, а не по найму. Изменила все — стиль, подачу, меню. Через полгода взяли в аренду еще одно кафе, а потом и еще.

Следом вспоминаю, как в окна летели камни. Как мать плакала и как черная злость изнутри сжирала заживо. Снова этот морозец. Ночь после аварии была пиздец страшной. Мы вызвали полицию, она почему-то не ехала. Я успокаивал мать, потом отправился на тренировку и гонял без остановки. Если бы не сел за руль в тот день — не сел бы уже никогда.

Дверь позади открывается, я бегло оборачиваюсь и вижу Настю. Ловлю себя на том, что ощущаю облегчение, потому что никого больше видеть не хочется. Вернее, вообще никого не хочется, но ее — терпимо.

Веселенькое короткое платье заставляет хмыкнуть. В руках Настя сжимает тарелку с кексом.

— Не помешаю?

— Валяй.