Но едва они поднимаются на нужную высоту, в груди леденеет.

Потому что дорогу перегораживают.

Прямо передо мной в свете луны стоит мужчина. Я врубаю фары, сразу дальний — Тим вскидывает руку и закрывает глаза. В сторону не отходит.

Я газую на месте, требуя, чтобы свалил. Трясет. Я остро ощущаю, как паничка собирается накрыть тьмой, она уже лезет за шиворот. Жму гудок.

Свали-свали-свали.

Он — неподвижен. Я газую — супра срывается с места. Торможу ее в полуметре от него.

Даже, сука, не дрогнул.

Вновь газую на месте. Я размажу тебя по асфальту, ты не понимаешь, что ли? Еще немного — и перееду тебя! Я чокнутая. С меня взятки гладки!

Тим подходит и опирается руками на капот, смотрит на меня.

Я снова угрожающе газую на месте. Агаеву плевать! Этот придурок не хочет жить, откровенно на смерть нарывается!

Подбородок вздергивает и руками нахально подзывает. Дескать, давай-давай, девочка. Пялимся друг на друга — не взгляды, а стрелы убийственные. Тим усмехается, оскалив зубы, — вызов бросает, не иначе.

Я опускаю окно и перекрикиваю гул в ушах:

— Я за себя не отвечаю!

Он указывает на пассажирскую дверь. Сердце замирает, сжимается в точку, а потом и я вместе с ним. Черная дыра в открытом космосе, бесконечно одинокая. Слезы капают на одежду — только сейчас замечаю это и вытираю щеки.

У Тимы глаза пустые, как дыра в моем сердце. Это предельно жутко. Если бы он попросил — обняла бы его немедленно.

Он снова показывает на пассажирскую дверь, тычет в нее пальцем, будто приказывая. Напряжение звенит. Мои ладони потеют. Я качаю головой и… сдаюсь. Конечно, я его не перееду.

Он победил.

Тянусь и распахиваю дверь настежь.

Тим грозит пальцем и медленно обходит капот. Резко хватает дверь. Это лишнее, я бы не успела за реакциями профгонщика. Одним прыжком он усаживается в низкую супру. Мрачный, явно злой.

Что ж, заслужила.

Точка внутри меня взрывается. Мы снова в этой машине вдвоем. Понятия не имею, что делать. В прошлый раз мы отчаянно занимались любовью. Как-то быстро переглядываемся, находясь в секунде от конца света.

Широко открыв глаза, я смотрю перед собой.

— Хочешь убить — убивай, — говорю натянуто.

— Поехали, — бросает Тим.

— Куда?

— Куда ты там собиралась? Езжай. — Он пристегивается и откидывается в кресле. Скрещивает руки, молчит.

Через пару секунд я плавно жму газ. Лошадей под капотом — стадо до горизонта, зверюга супра будто сожрала их и сыто рычит. Я медленно выруливаю в сторону трассы. Тим берет пульт, опускает за нами ворота.

— Теперь налево. Дальше по прямой. Смелее, мы на главной.

Едва выкатываемся на безлюдную дорогу, он командует:

— Гони. Давай, девка, дури в тебе много!

— С чего ты взял, что мне это нужно?

— Это всем чокнутым нужно. — Тим добавляет насмешливо: — Потом будет моя очередь.

Я шумно вздыхаю, захлебнувшись эмоциями. Утапливаю педаль в пол, и нас прижимает к сиденьям.

Мы закатываемся на заправку, я останавливаю зверюгу у колонки.

— Что тебе взять? — спрашивает Тим.

Это первое, что он произнес за получасовое путешествие.

— Капучино с корицей.

— Окей. — Он протягивает руку, ждет. — Ну же, не беси меня.

Я все еще рассматриваю спортивный руль, оторваться от него не могу. Потом сдаюсь окончательно и возвращаю ключи.

Когда Тим выходит из магазина с двумя стаканчиками кофе, боль внутри меня затапливает теплой надеждой. Я уже сижу на пассажирском сиденье, провинившаяся и послушная.

— Спасибо большое, — бормочу скромно, когда он протягивает кофе и сэндвич.

Сам усаживается за руль. Быстро его поглаживает, будто здороваясь. Делает это как бы машинально, но я улавливаю и улыбаюсь. Тим относится к машине как к живой.

— Поешь. Голодные женщины — нервные.

— Слушай…

— Сначала поешь.

Мы выкатывается на трассу и едем прямо, я — подчиняюсь. Откуда-то и правда просыпается аппетит. Потом вспоминаю, что не ела с того самого момента, как мы узнали, что Шилов включился в игру. Я словно была сжата от страха и сейчас начинаю дышать глубоко.

Когда с сэндвичем покончено, Тим произносит:

— Раз трахаться не будем, рассказывай.

— Что?

— Все.

— Прости, эта выходка была глупой, и больше такое не повторится…

— Настя, — перебивает он. — В одном из наших разговоров ты посетовала, что это будет самое долгое похищение в твоей жизни. Были покороче?

Закрываю глаза. Он уже все выяснил. Я проговорилась, Тим получил зацепку и узнал о моем прошлом.

— Ты такое запомнил? Вау, — лепечу без радости.

— Я все про тебя запомнил. Давай ты исповедуешься, а я, как добрый батюшка, постараюсь понять твою выходку и решить, как с тобой поступить дальше.

— Тим… Я… я — беда. — Выдыхаю, радуясь, что удалось подобрать нужное слово. — Но тебя это не затронет, даю слово. Если вдруг нас спалят, я все возьму на себя. А тебе… просто не стоит лезть в мои проблемы. Поверь, я искренне хочу, чтобы ты поимел Шилова. Больше мне ничего не нужно.

Уже в своей клинике я буду смотреть спортивную передачу и болеть за тебя во все горло. Я хочу видеть твою победу. Я хочу орать как сумасшедшая, когда ты окажешься на пьедестале!

Тим останавливает машину на трассе и говорит:

— Выметайся.

Боже.

Прямо в черноту ночи.

— Тим…

— Ты рассказываешь или выметаешься.

— Тебе просто не надо это знать.

— Настя, твою мать.

— Ладно! — кричу. — Дай мне минуту!

Машина трогается. Некоторое время я любуюсь тем, как Тим ведет супру, уверенностью в его глазах, расслабленной позой.

— Хорошо… Когда мне было семь, меня уже похищали. Дважды. У папы был бизнес, построенный в девяностые. Наверное, грязный, я не знаю, он тачки привозил из Японии. Понятия не имею, он кого-то обул или его попытались, но однажды меня просто запихали в машину на улице. Папа нанял бандитов, чтобы меня спасти, и у них получилось. Но в процессе возникла идея: почему бы тоже не разжиться деньгами? Ошибки первых они учли. Перепрятали так, что ничего нельзя было сделать. Пока папа собирал деньги, я сидела в подвале. Две недели. Одна. Меня не били, не домогались, кормили… нормально. Когда все закончилось, я вернулась к обычной жизни. Считала так до девятнадцати лет. Потом мы с друзьями, — посмеиваюсь истерично, — пошли на квест, чтобы хватануть острых ощущений. Там было типа подземелье, холод, темнота. И на меня внезапно накатил такой ужас, что я думала, задохнусь. Я все вспомнила, весь свой детский страх. И не справилась.

— Черт! — выпаливает Тим. — При таком раскладе нам не стоит играть в похищение. Тупейшая идея.

— Последние два года я провела в Италии, в специальной клинике для наркоманов, хотя никогда в жизни даже траву не курила. Меня держали в полной изоляции без возможности выбраться. Мама и Шилов навещали раз в три месяца, но о том, чтобы забрать меня, не могло идти и речи. — Я изо всех сил стараюсь говорить ровно, но нос все сильнее щиплет. Хмурюсь и выдаю: — И я не вернусь туда без надежды.

— Настя…

— У него мое наследство! — снова повышаю голос. — Активы, оставленные отцом. Шилов пользуется средствами по доверке, одну из которых я неделю назад отказалась подписать. После этого поняла по его глазам, выражению лица и намекам, что нарвалась на очередной билет на юг Италии.

— Если тебя держат силой, почему бы не обратиться в полицию?

— И что им сказать? Я два месяца назад выписалась из психушки, мое слово против слова Шилова. Ты знаешь, какие люди у него на дне рождения собираются? Я смогу обратиться за помощью только к его врагу, но пока знакома лишь с одним.

Тим усмехается.

— Я просто хочу получить немного своих денег. Потому что сейчас у меня нет ничего! Он не отдает мне паспорт и права. Пробовала написать заявление об утере, но Шилов каким-то образом умудрился узнать об этом и забрал документы раньше меня. В паспорте даже подпись не моя теперь, я не могу ее повторить! И со следующим заявлением будет то же самое… Тебе смешно? Звучит как бред?