Так они захватили Триумфальную Арку.
Они пронесли музыкальное оборудование наверх по лестнице, скрытой в опоре Арки. Вытащили на обзорную площадку. Клэр с Остроглазом помогли Рикенгарпу подняться туда. Расставили всё по его указке, вытащили из футляра гитару. Рикенгарп сел между усилителей и, ко всеобщему изумлению, проворно присоединил их к гитаре вслепую. Холодный ветер трепал его волосы. По небу плыли серебристые облачка с угольно-чёрными краями. Настраивая гитару, Рикенгарп криво улыбался. Выглядел он ещё более слабым и бледным, чем обычно. Юкё устроился рядом с ним, изготовив к стрельбе ракетницы и автомат. Остроглаз приготовил им две дозы лекарственно-наркотического коктейля: синемеск, синтеморфин и энергетизирующие витамины. Просто чтобы продержались. Он смешивал снадобье в оловянной чашке, которую забрал у мертвецов.
Курланд молча смотрел на них.
— Забавно, что Арка стала символом НС, — пробормотал Рикенгарп. — В смысле... она же должна про Наполеона напоминать. Про грёбаного тирана.
— Она стала символом французской Республики, — ответил Юкё, закончив возиться со своим оружием. Японец сидел, откинувшись на спинку стула и смежив веки. Голос его звучал тускло и отстранённо. — Демократии. Мы её приняли, вот и всё. Арка наполнилась собственным смыслом. Фашизм же отрицает любую традицию. Раз люди согласны сражаться с нацистами, значит, традиционные символы полезны, и только-то. Арка воплощает культуру, традиции, нас. Не тиранию... для нас — нет...
— Рикенгарп, — сказал Остроглаз, отбирая шприцом раствор из чашки, — операция может вернуть тебе зрение. Ну, или протез поставим.
— Да брось ты, чувак. У меня половина тела онемела. Руки и пальцы ещё работают, но это ненадолго. У меня с мозгом что-то не так, Остроглаз. И всегда так было, — он усмехнулся, — что поделаешь. Тебе же лучше. Если мы с Юкё их не отвлечём, вам не пробраться. Ну а мы с Юкё — нам всё равно кранты. Он с этой Арки не слезет. Он как рехнулся, когда его друзей проутюжили. Эти самураи, етить вашу мать, крутые перцы! — В голосе Рикенгарпа прозвучало уважение. — И Юкё реально плохо, чувак, он долго не протянет. Он хочет к своим друзьям. И... — Он улыбнулся перекошенным ртом.
— И на самом деле причина в твоей группе, Рикенгарп, не так ли? Ты считаешь, что как музыкант ты кончился. А без группы ты себя не мыслишь. Группа сдохла, и ты тоже хочешь умереть? Рикенгарп, послушай, ну это же тупо...
— Нет, Остроглаз, — оборвал его Рикенгарп. — Ты не понял. Всё правильно я делаю. У меня чувство, что я всю жизнь ждал этого концерта.
— Гарпи...
— Ты меня слышал. Меня не отговорить. А теперь прикинь хрен к носу, — голос его зазвучал с прежним воодушевлением. — Егернауты, у них же камеры на стационаре, где оси сходятся, э? Когда им нужен классный кадр войск, марширующих к Триумфу Воли и прочей риффенштальщине, они эти камеры выдвигают и включают запись. Ты понял? Они всё снимут на видео и потом покажут по ящику — со звуком, чел, со звуком! Они покажут это в своём грёбаном неофашистском детсаду, в Калифорнии, покажут детишкам и воспитателям, и когда детки меня увидят, когда услышат, как я лабаю... они могут среагировать не так, как от них того ожидают фашики! Э?
— Кто его знает, Гарпи... — Он и на секунду не верил в эту чушь, но позволял Рикенгарпу выговориться.
— Я всегда мечтал попасть в прямой эфир, а теперь у меня будет такой синхрон, что закачаешься!
Он улыбнулся. Изо рта потекла кровь.
Остроглаз вколол Юкё с Рикенгарпом по дозе коктейля, обнялся с ними на прощание и молча спустился по лестнице. На пороге он оглянулся и увидел, как Юкё сматывает с куртки красную ленту и обвязывает ею голову. Затем японец опустился на колени и начал какую-то синтоистскую церемонию.
Остроглаз и беженцы прятались в куче покорёженного холодного чёрного металлолома военного происхождения. Они ждали рассвета, укрывшись за останками старой полугусеничной машины.
Однажды Бонхэм попытался взять Клэр за руку, но получил отлуп; девушка оттолкнула его и закрыла глаза. Лицо Бонхэма посуровело, но он промолчал, посидел ещё немного, перелез через борт машины, обошёл её и, укрывшись за перевёрнутым грузовиком, помочился в двигатель.
Остроглаз вгляделся в подсвеченный синюшным сиянием фонарика уголок лица Клэр и понял, что она проснулась.
— Представим, что мы прорвались, — сказал он. — Что ты намерена делать? Если мы отсюда выберемся, куда дальше? Глупый вопрос, как я понимаю: ты наверняка собралась домой в Штаты.
— Нет. Где штаб-квартира этих подонков? Второго Альянса.
— Военная штаб-квартира? На Сицилии, насколько нам известно.
— Так почему бы не ударить по острову?
— У нас не хватает людей и морского вооружения. Остров под охраной НАТО. Натовцы считают — или так утверждают, — что ВА — всего-навсего ЧВК, задачи которой исключительно миротворческие. Высококвалифицированные наёмники ООН или НАТО. Значит, нам потребуется дополнительно преодолевать натовский кордон. А натовцы нам, вообще говоря, не враги. Стейнфельд, впрочем, пытался разработать какой-то план, пока его не раскрыли.
— Он и разработает, рано или поздно.
— Угу.
— Мне нужен Прегер, — сказала Клэр леденяще спокойным голосом. — Если ударить по командованию Второго Альянса, мы сможем привлечь к суду Прегера.
— Кто такой Прегер?
— Когда выберемся из Парижа, расскажу подробнее.
До рассвета оставалось совсем немного. Истерзанная, зазубренная линия горизонта наливалась металлической синевой. Над площадью прокатилась первая, усиленная «маршаллами», нота: тот самый раскат огромного церковного колокола, возвещавший новое электрическое утро.
В десяти ярдах капитан неофашевского патруля изумлённо выдохнул:
— А это что ещё за херня?
Клэр чуть не разрыдалась от беззвучного хохота.
— Какую музыку он собирается сыграть? — шепнула она.
— В основном ретро-рок, двадцатый век... но не только, — пробормотал Остроглаз.
Рикенгарп для начала выдал Города в огне рок’н’ролла от Blue Öyster Cult[60], потом резко перешёл к Горящему Лондону от The Clash, а после этого — к соло-версии Белого света/Белого жара от Лу Рида. Рикенгарп прикрепил к усилителю микрофон, и по голосу его было ясно, что коктейль Остроглаза подействовал, как и требовалось. Рикенгарп отдавался музыке до остатка, выжимал себя до капли. Включился цифровой динамик, выдав нечто вроде боевого марша. Громоподобные раскаты эхом отдавались в полуразрушенных стенах зданий вокруг площади Звезды.
Было ещё достаточно темно, и Остроглаз повёл остальных по периметру площади, меж развалин и мёртвых фонтанов, к Елисейским полям.
Рикенгарп перешёл от Sisters of Mercy к каверу на Дырявую голову Nine Inch Nails.
— Голова моя в дупель дырявая, — орал он, — и черна, как твоя душа! Лучше сдохнуть мне шавкой легавою, чем признаться, как ты хороша-а-а-А-А-А!!!
Голос его гремел над Елисейскими полями и широченной истерзанной площадью Звезды. Гулявший по площади ветер украшал каждый аккорд Уличного бойца прекрасной, как распущенный павлиний хвост, звуковой дисторсией.
Остроглаз недоверчиво хмыкнул и поднял пулемёт.
— Господи, — пробормотал он. — Он их на полном серьёзе выманил!
Они прятались за опрокинутым выпотрошенным транспортным грузовиком. Остроглаз пролез в кабину и посмотрел на площадь через решётку радиатора. Там и сям, как грибы после дождя, возникали солдаты ВА. Фашисты в недоумении задирали головы к Арке. Но Рикенгарп мог неправильно просчитать их реакцию. Если не заглотят наживку, Остроглаз и Клэр обречены.
Рикенгарп, исполнив несколько композиций культовых групп середины 1980-х — The Clash, Dead Kennedys, The Fall, New Order, U2, The Call — перешёл к Реквиему от Killing Joke, а потом плавно переехал в девяностые с Иногда лучше умереть от Panther Modern[61].
