— Блокада, — молвила девушка.

— Есть способ. Всё устроят. Если я кого-то возьму с собой... гм, это опасно, но у меня пропуск на стыковочную палубу. Есть способ.

— Зачем? Почему ты так рискуешь ради меня?

— Я давно за тобой наблюдал. — Он поколебался, ища слов, чтобы прикрыть неуместное желание. Не нашёл и сказал просто: — Я тебя хотел. Я тебя хочу. Сейчас.

Её сердце прыгало в груди. Желудок сводило спазмами и отпускало, сводило и отпускало.

Наружу. На свободу. Вниз!

Вот отчего стучало сердце.

Но — вместе с ним. От этого заходился в спазмах кишечник. В судорогах омерзения.

Он их продал. Она понимала это и едва не поддалась порыву раскрыть его.

Теперь она радовалась, что сдержала себя. Потому что ей хотелось наружу.

На волю.

— Я не могу больше выполнять их требования, — говорил Бонхэм. — Я получил предупреждение от одного человека на той стороне. Если продолжать в том же духе, ВА меня сцапает и промоет мозги. Суровая экстракция и психокондиционирование. Если применить другой способ, можно сбежать через чёрный ход. К НС.

— Что за НС?

— Новое Сопротивление. Антифашисты.

Она фыркнула.

— А они вообще в курсе, кому ты продался?

Его лицо покраснело, как помидор.

— Я... я должен был. Это место обречено. Мы с тобой это знаем. Я обязан был выбраться. Спасти себя.

Выбраться.

— И... чего ты от меня хочешь в этой сделке?

— Понимания.

— Хорошо, — кивнула она, впервые в жизни исполнившись ненависти к себе.

Вниз.

Спустя миг добавила мягко:

— Я правда хочу выбраться отсюда.

На Землю.

Сообщение предназначалось Уотсону, но Эллен Мэй была в комнате одна, когда оно прилетело на Клауди-Пик. Главная консоль стояла в гостиной. Глянцевые экраны выглядели чужеродным элементом среди деревянной мебели, оленьих рогов и барсучьих шкур. Эллен Мэй шла на кухню соорудить себе бутерброд, размышляя о предстоящей Службе, и в тот самый миг, как она проходила рядом с консолью, экран осветился, словно присутствие Эллен Мэй его пробудило.

Она глянула на сообщение. Зашифровано. В комнате никого, так что она спокойно ввела пароль. Консоль просканировала сетчатку и показала ей сообщение. Послание предназначалось Уотсону, и Эллен Мэй почти потеряла к нему интерес, но в последний момент углядела имя. Свенсон.

Она перечитала сообщение внимательнее.

Отправителем значился Пэрчейз. Он испрашивал присутствия Джона Свенсона в нью-йоркской штаб-квартире Worldtalk. Какая-то шишка из местных прознала про Свенсона; этот человек встречался с ним, высоко оценил и пожелал сделать постоянным посредником между МКВА и Worldtalk. Там считали, что встреча очень важна для скорейшего беспроблемного поглощения Worldtalk, и просили, чтобы Свенсон немедленно вылетел в Нью-Йорк.

Чушь какая, подумала она. С Worldtalk всё как по маслу идёт. Пэрчейз там на цырлах выдрючивается перед своим боссом, только и всего. Забыл, сучёнок, кому в действительности служит и перед кем отвечает.

Эллен Мэй удалила сообщение. При этом у неё аж волоски на шее дыбом встали. Её самодеятельность была противу всех правил. Рик бы не одобрил. Уотсон бы не одобрил. Сэквилль-Уэст попросту взбесился бы.

Не колеблясь, она отправила Пэрчейзу ответ: У Джона Свенсона здесь неотложная работа. Не беспокойте нас в дальнейшем, если не случится чего-то действительно важного.

И подписала: Крэндалл.

Ну, она же Крэндалл, разве нет?

Её переполнило злорадное удовлетворение. Она направилась на кухню сделать себе сэндвич, улыбаясь собственным мыслям.

Я прямо как шпионка из старых фильмов.

Свенсон сидел в часовне один. Снаружи белёсыми хлопьями сыпал снег. В сумраке снегопада казалось, что фигуры на витражах подрагивают, точно готовясь сойти со стёкол.

Внутри было холодно; Свенсон прятал руки в рукавах. Он смотрел на витражи. Внимательно приглядевшись к одному из них, Свенсон решил, что там изображён Чарльз Дарвин. На другом — Грегор Иоганн Мендель. И как, интересно, уживается это с христианским фундаментализмом Крэндалла? С креационизмом?

Впрочем, Крэндалл и не пытался их скрещивать. Показное христианство Крэндалла сильно отличалось от странной веры, которую он исповедовал втайне.

Псевдохристианство Второго Круга имело много общего с загадочными друидическими ритуалами. Идеал его представлялся пасторальным. Интерпретация генетики граничила с культом плодородия. Интеллектуальным наполнением синкретическая вера была отчасти обязана социал-дарвинистам, но в большей степени — Ницше, Бергсону и Гейзенбергу. У неё была собственная мифология. У неё имелось видение будущего.

Существо, воплощавшее видение будущего по Второму Кругу, вошло в часовню в сопровождении Уотсона.

Это был мальчик.

Уотсон облачился в тяжёлое шерстяное пальто, и на плечах его таяли снежинки. Мальчик был одет в чёрную с серым униформу ВА, забавно подогнанную под его рост, скопированную с точностью до зимнего пальто и чёрных перчаток. Чёрная форменная фуражка Уотсона торчала из кармана его пальто, а мальчишка свою держал в руках. Они остановились в начале прохода, не доходя первого ряда церковных скамей со спинками, в нескольких ярдах справа от Свенсона. Огляделись. Уотсон осматривался так, словно посетил часовню впервые. Он стоял за спиной мальчика, опустив покрасневшую от ветра руку ребёнку на плечо.

В университете Джон Стиски написал статью о фашистской идеологии. Глядя на мальчика, явившегося с Уотсоном, он без труда вспомнил фразу английского фашиста Джеймса Барнса: Современное фашистское Weltanschauung[51] может быть сведено к одному слову — юность.

Его несколько удивили каштановые волосы мальчика. Он ожидал, что тот окажется блондином. Впрочем, видение земной чистоты американского фашизма Крэндалл построил на идеалах американской сельской глубинки, особенно западных штатов. Крэндалл собирал картины Фредерика Ремингтона. Ковбои на них часто изображались с каштановыми волосами.

Но эти синие глаза... о да. Остальные черты Крэндалл позаимствовал у другого своего любимого художника: Нормана Рокуэлла. С портрета умного, послушного, любознательного белого англосаксонского протестанта-бойскаута.

— Это ведь Дарвин, правда? — спросил мальчик, взглянув на витраж.

— Умница, — улыбнулся Уотсон.

Но когда он обернулся к Свенсону, улыбку сменил тревожный прищур.

— Джон, ты сегодня нездоров?

— Нет, со мной всё в порядке. Я просто задумался. Отвлёкся. Нам... столько всего ещё надо сделать.

— Я понимаю, каково тебе, — серьёзно сказал Уотсон и продолжил: — Осознание масштабов предстоящей работы повергает в трепет. Нам предстоит перекроить мир!

Свенсон догадался, что напыщенный тон этот Уотсон выбрал ради мальчика.

— А наш юный друг...

— Это, — гордо произнёс Уотсон, — не кто иной, как Джебедайя Эндрю Джексон Смит.

Мальчик скромно потупился.

— Наш новый младший служка! — добродушно воскликнул Свенсон. — Добро пожаловать.

И ему подумалось: Может быть, придётся его убить.

Джебедайя Смит был продуктом великого эксперимента Крэндала.

— Лучший кусок пудинга, — говорил Крэндалл, — вишенка на торте.

Джебедайя принадлежал к группе десятилетних мальчишек и девчонок, которых сотрудники ВА растили в Колтон-сити, своём «идеальном городе». Свенсон там никогда не бывал. Он лишь недавно достиг ступени посвящения, которая открывала доступ туда. Но фотографии видел. Это место напоминало Старую добрую Америку в Дисней-сити. Если не считать сторожевых вышек в отдалении. Колтон-сити выстроили в северо-западной Калифорнии, где «вероятность чрезвычайных ситуаций» была невелика.

Городок тщательно охраняли. Он был изолирован от внешнего мира, туристы туда не допускались. Девиз города гласил: Колтон-сити, красивый, уютный, безопасный город для христиан. Джеб и двенадцать его сверстников воспитывались в городском центре христианского образования. Джебедайя должен был «глубоко и искренне проникнуться нашими принципами».