Клэр старалась дышать неглубоко, но вдыхаемый вонючий воздух смешивался с дымом от ржавых бочек с ГСМ, расставленных за баррикадой. Мятежные техники бравировали храбростью, грея руки над бочками и поплёвывая в пламя; плевки с шипением испарялись под смешки и добродушную ругань радикалов. Вентиляция частично вытягивала чёрный дым, но в основном он скапливался в коридоре, вился кольцами под потолком, усиливая возникшее у Клэр впечатление удушья.

— Прелестно, — проворчала Клэр, чуя во рту горькую желчь. Она приподнялась, выглянула в дыру между ящиков, натасканных повстанцами из разграбленного торгового центра ниже по коридору; двери магазинов валялись, сорванные с петель, из разорванных обгоревших занавесок там и сям торчали нелепо вскинутые и вывернутые головы витринных манекенов. В потолочном свете раскиданные по полу осколки стекла казались перенесёнными снаружи звёздами.

— Для полноты картины им остаётся разрисовать стены собственным дерьмом, — пробормотала девушка.

Чёрт подери, она же выросла в Колонии. Да, ей хотелось отсюда выбраться — она отдавала себе отчёт, что ей хотелось этого всегда. Но в каком-то смысле Колония была её частью. Многолетним домом. Аванпостом человеческого фронтира. Нельзя так обращаться со станцией.

Коридор D относился к главным на этом уровне. От пола до осветительной полосы по центру потолка было двадцать пять футов, а в ширину проход достигал пятидесяти. До возведения баррикад коридор D был постоянно запружён трафиком маленьких служебных электрических грузовиков или бусиков, велосипедов, трибайков или электромопедов. Сейчас в коридоре осталось только два грузовичка: они стояли нос к носу, встроенные в передовую баррикаду.

Дополнительной опорой баррикаде служил стыренный из плавилен на южном конце станции обломок астероида, который мятежники подтащили сюда тягачами и поставили на попа; от потолка скалу отделяло не более фута. Грузовички превратили в посты слежения. Вооружённые часовые открывали водительскую дверцу, залезали внутрь и, устроившись за рамой окна со стороны пассажира, вели наблюдение за коридором. Доступ в дальний его конец был перегорожен тыльной баррикадой в шестидесяти футах отсюда.

В торговом центре некогда располагался пост охраны, или Девятый полицейский участок, как величала его Белль. В первые же дни мятежа участок выгорел дотла и был заброшен, и так получилось, что запаниковавшие эсбэшники сбежали оттуда стремглав, позабыв уничтожить небольшой оружейный склад. В распоряжении мятежников оказалось четыре полуавтоматических газовых ружья калибра 30.06 с компьютеризованной системой целеселекции и ящик патронов к ним; кроме того, повстанцы нашли один пистолет калибра 0.22, а к нему тридцать разрывных пуль. Менее существенная добыча состояла из метательной установки для снарядов со слезоточивым газом и четырёх резинострелов.

— Большинство эсбэшников Колонии не любят огнестрела, потому что рикошетирующие пули могут повредить системам жизнеобеспечения станции, — говорил Бонхэм, сидя у костра на площадке, откуда открывался вид на открытое пространство. — Но стены очень прочные. Штурмовики слишком осторожничают. Мы — не обязаны. В большинстве мест ни пули, ни даже бомбы не причинят реального ущерба системам жизнеобеспечения. Станцию строили с запасом прочности на случай самых разных внутренних неполадок.

Вспомнив сейчас эти слова, Клэр задумалась, а не стоило ли их переубедить, что Колония-де более уязвима, чем им кажется. Впрочем, её, беженку из Админов, и так с трудом терпели. За Клэр и её отцом постоянно следили, и девушка чувствовала себя в безопасности только в присутствии Энджи.

Ну-ну, удачи, только и подумала тогда Клэр и не сказала ни слова.

Она застегнула воротник плаща и быстро сунула руки в карманы.

Холод, сочившийся снаружи в местах, где системы жизнеобеспечения были повреждены, сильно отличался от земной холодрыги. Он пробирал до костей, внушая ощущение абсолютной уязвимости, чреватой смертью. Окончательной и невозвратной гибелью.

Грёбаные штурмовики, подумала Клэр, садясь на ящик. Грёбаные штурмовики МКВА отключили центральное отопление. У них-то были локальные теплогенераторы на солнечных элементах, но их мощности не хватало. Эти устройства предназначались для аварийных ситуаций.

То тут, то там оживал приятный женский голос какой-то Админши и призывал (на техниглише) разобрать баррикады и вернуться к работе, чтобы Админы могли снова включить отопление и приступить к очистке воздуха.

А чем занят её отец? Только и знает, что фыркать. Римплер трусцой подбежал к дочери, грея руки в карманах и высоко подняв воротник.

— Это экспериментальное устройство, — пояснил он. Профессор теперь изъяснялся по большей части non sequitur[50]. — Колония — огромный экспериментальный организм. Если что-то пошло не так, можно тем не менее многому научиться, наблюдая его гибель, и сказать себе: Ага. Ну как я мог это проглядеть? Это... — Он ткнул пальцем в баррикаду. — Это атеросклеротические бляшки. Ты спрашиваешь, почему меня всё это не возмущает, почему я не расстроен происходящим с моим творением — ведь это мы его создали, мы его вырастили, мы привили омелу на апельсиновое дерево... Я ведь когда-то гневался. Прегер меня частенько выбешивал. Помнишь? — Он фыркнул. — Иногда это чувство возвращается. Но это не обычный гнев. Уж кто я есть, а человек я утончённый. — Она видела, что поверх выданной мятежниками одёжки Римплер нацепил привычный грязный халат. Волосы его засалились, подбородок походил на кактус, утыканный щетиной, зубы пожелтели и начинали темнеть.

— Есть некое наслаждение в изысканном гневе утончённого человека. Гнев, витающий в небесных высях! Гнев, коим пишешь ты Будь прокляты все дети! на каждом воздушном шаре, запущенном из Венецианского дворца в Дисней-сити! Как знать, дорогая, может, стоило сделать это место огромным увеселительным парком... Да-да, в следующий раз обязательно... — Он побрёл прочь, будто ноги повели его по дорожке столь же прихотливой, как ассоциативная цепочка.

Клэр уставилась ему вслед. Ей отчаянно хотелось забиться в укромное место и выплакаться. Папа рехнулся, и я не думаю, что он когда-нибудь поправится.

Кто-то устремился к ней.

Она оглянулась. Это был Бонхэм.

Она опустила взгляд.

— В кафетерии микроволновка работает, — сказал Бонхэм.

— У нас есть горячая еда. Если хочешь, ступай туда. Твой отец уже туда пошёл.

— Спасибо, — ровным голосом ответила она, встала и повернулась, чтобы уйти.

— Ты несчастлива, — сказал он, и что-то в его тоне заставило девушку остановиться. — Но подумай: всё могло обернуться хуже. Мои техники хотели обменять тебя на заложников.

— Админы за нас и зубочистки не дадут.

— Так и Молт сказал.

Клэр глянула на Молта, сидевшего неподалёку, у разведённого в бочке костра, на драном матрасе. Он держал пистолет, из которого убил эсбэшников, и смотрел на замысловатое стенное граффити с видом археолога, задумавшегося над странным иероглифом.

— Я удивлена, что он вообще рот раскрыл, — фыркнула девушка.

— Нам пришлось его спросить. Он изменился. Он раньше был... изрядным болтуном. С тех пор, как мы тут оказались, он говорил дважды. Дважды. И оба раза — отвечал на вопросы. — Бонхэм покачал головой. — Вот что сделали с ним пытки.

Клэр не ответила. Она ждала, пока её отпустят. Он тут был за главного.

— Ты хочешь убраться отсюда, — внезапно проговорил Бонхэм горячечным шёпотом.

Она уставилась на него.

— Да, выбраться из Колонии, — ответил он на её невысказанный вопрос. — Прочь отсюда. Вниз. На Землю.

Она продолжала испытующе смотреть на него. Он наклонился к ней. Он был невысок и сильно исхудал, а дыхание его отдавало разогретой тушёнкой.

— Клэр... я могу тебя вытащить. Я сам собираюсь туда.

Он дёрнулся было кинуть взгляд за плечо, потом сообразил, что выдаст себя, и прервал начатое движение.