Остроглаз теперь в НС, подумал Дымок, и что я за это получил? Внутреннее кровотечение и множественные травмы, от которых, скорее всего, сдохну без врачей и лекарств. Чёрная мошкара снова замелькала перед его глазами и принялась жалить. Последняя мысль, которую он запомнил, была:

Где, чёрт побери, моя птица?

Доктор наук Бенджамин Брайан Римплер, шестидесяти двух лет от роду, председатель комитета по вопросам жизнеобеспечения проекта ПерСт, сиречь главный по Первой Станции в пятой точке Лагранжа, упёрся коленями в белый ковёр из настоящей шерсти посреди мебели с мягкой обивкой, вознося молитвы затянутой в латекс чёрной богине.

Её звали Гермионой. Герм для друзей, Госпожа Гермиона для Римплера в моменты ролевой игры. Римплер платил ей двести новобаксов в час, чтобы облегчить душу.

Она была высокая, чуть светлая для негритянки — до тёмной бронзы — амазонка с крашеными медными волосами и губами, подведёнными белой помадой. Веки тоже белые. Это резко контрастировало с её прикидом — костюмом БДСМ-госпожи из чёрного латекса, туго обтягивающим промежность, с непременными ботфортами и клипсами на обнажённых, припудренных тальком сосках. Вокруг одного соска завивались тёмные волоски. В паху тоже красовался густой слой пудры.

Груди Гермионы весело колыхались при малейшем движении, точно стремясь вырваться из латексной оплётки, а в особенности — когда она стегала раба автомобильной антенной, держа её правой рукой в шипастой перчатке за специальную чёрную пластиковую рукоятку. Перчатка была не простая, а с нейроконнекторами в шипах, замкнутыми на чувствительные точки черепа. Римплеру нравились эти мультяшные детали, а Гермиона проявляла лучшие актёрские таланты среди всех станционных шлюх. Впрочем, повелительная властность голоса плохо сочеталась с акцентом уроженки Квинса. Но, когда Гермиона отдавала Римплеру приказы и стегала его антенным хлыстом, акцент этот терял значение. Оставалась только сладостная вспышка боли, погружавшая его в иллюзию.

Она снова стегнула его, на этот раз больнее. Римплер испустил непроизвольный стон, потому что поверх боли накатило головокружение.

— Погоди, — пробормотал он. Профессионалка повиновалась и отступила. У неё не возникало вопросов, каково тут истинное распределение ролей.

Подлинным хозяином был Римплер. Бледный лысый — бритый налысо — коротышка с крупными набухшими синими венами, начинавший толстеть. Глаза его сейчас плотно сомкнулись.

В отличие от большинства жилых помещений Колонии, апартаменты Римплера в центре админской секции состояли более чем из двух комнат. Если считать ванную, то из трёх. На открытом пространстве у Римплера был ещё домик, но он им не пользовался.

Римплер придал стенам ванной косоугольную форму, отключил сиявшие обычно на них виды Биг-Сур, что в Калифорнии, убавил освещение, влив в него чувственный розовато-красный оттенок. Из потайных динамиков зазвучали Страсти по апостолу Луке Пендерецкого.

— Ладно, продолжай.

Гермиона покосилась на часы и скорчила гримасу. Блядь, да когда наконец старый пердун кончит? Тычется ей в киску, как слепой щенок, пока она хлещет его по узловатому позвоночнику, плюёт на лысую голову, обзывает мерзким тараканом... и у него до сих пор толком не встал!

— Ты свою роль бы хоть выучил, маленький подонок! — проскрежетала Гермиона, наградив его очередным рубцом между костлявых плеч.

Римплер механически пробормотал извинения. Гермиона была права. Он и вправду не мог сконцентрироваться на игре. Ум его блуждал, отдельные фрагменты его словно бы отрывались от целого и образовывали чудовищные, увенчанные ментальными телекамерами островки самостоятельного сознания; предательские высеры разума ополчились против хозяина и сардонически оглядывали его, поставляя исчерпывающие унизительные доклады мятежной половине личности.

Вспышки боли перестали ослеплять его разум, как должны были, а, наоборот, привели в чувство. Включилось нечто вроде эйдетического восприятия, услужливо подстилая иронизирующей части ума слепяще-белый фон для призрачных картинок. И он увидел своё творение на мыслеэкране болевых сполохов. Узрел Колонию, величественно обращающийся ПерСт, технологический тотем, сходный с перенесённым в космос идолом острова Пасхи. Космос был чёрен и бесконечно пуст, бриллиантово сиял и лучился немыслимыми энергиями. Космос бомбардировал станцию высокоэнергетическим излучением по всему спектру. Перед мысленным оком Римплера промелькнули, как на чертеже, тысячетонные конструкции ПерСта, мили первоклассной электронной начинки, миллионночиповые вычислительные кластеры, тысячи компьютерных мозгов, управляющие тысячами стянутых воедино сегментов, и роящиеся посредь всего этого, во чреве исполинского машинного организма, точно бактерии кишечной палочки в пробирке, люди — независимые от хозяина-ПерСта и вместе с тем взаимосвязанные. Он увидел системы жизнеобеспечения, фильтры и воздущные регенераторы, десятки резервных модулей, призванные в случае катастрофы противостоять вечно грызущим станцию снаружи клыкам стылого космического вакуума, и атмосферную заслонку от солнечного ветра. Он представил себе конструкцию Станции, будто на экране инфракрасного сканера, с залитыми красным и жёлтым светом горячими участками и более холодными синими, с ослепительно сияющими на солнце панелями фотоэлементов...

Он прокрутил в уме посекционную сборку комплекса, отнявшую двадцать лет. Медленный процесс этот в памяти Римплера немыслимо ускорился, сегменты Колонии наплывали друг на друга и оседали, тянулись в космос, точно отростки кораллового рифа, внутри которого вместо рыбёшек сновали инженерные челноки. Станция начала разрастаться с секции A. В те времена ПерСт напоминал скорее атолл, одинокий островок в безбрежном море. Затем появились секции B, C, D, а теперь готовилась к стыковке секция E. Годы кропотливой работы, материализующей бриллиантовое совершенство технологии.

И это он, Римплер, разработал проект, надзирал за его воплощением, наращивал вокруг себя годовыми кольцами. Вокруг себя! понял он с ужасающей, омерзительной ясностью. Он уподобился раку-отшельнику, бегущему от собственной наготы. Колония была всего лишь защитным панцирем Бенджамина Брайана Римплера.

В детстве он восхищённо наблюдал за плывущими в небесах спутниками. Мальчишку очаровывало величие небосклона, одолевали мегаломаньяческие фантазии подвесить туда собственную звезду. На планете становилось всё теснее и дискомфортнее, человечество с самоубийственным энтузиазмом вгрызалось в экосистему и пожирало её. Подросшего Римплера это пугало. Он возмечтал обзавестись альтернативным, самодостаточным миром, экосферой, управляемой по разумным принципам, где человек получил бы второй шанс найти общий язык с природой и ответ на вызовы демографического взрыва — ибо то должен был оказаться лишь первый искусственный мир в цепи себе подобных.

Во всяком случае, так он твердил себе и журналистам. Колония примет и накормит бедных. И действительно, большую часть населения ПерСта составляли низкооплачиваемые технари. Выглядело это благородно. Никакого эгоизма, что вы...

Но теперь он понимал, что Колония — монументальный памятник его самолюбию. В навязчивом стремлении возвести его он убил собственного сына.

Здесь, в эксклюзивной жилой секции, где сила тяжести составляла 2/3 от нормальной, а существовать можно было с известным комфортом, Римплер, казалось, каждодневно влачил на себе тяжкий груз Станции, отдавая, впрочем, себе отчёт в невротической природе этой иллюзии. Каждая система жизнеобеспечения, каждый резервный модуль и воздушный шлюз представлялись доктору патетическими анальными затычками.

Он откинулся на пятках, посмотрел на Гермиону снизу вверх и вдруг устыдился собственного пристрастия к паразитическому времяпрепровождению.