Отходим! кричал по рации Стейнфельд. Грузовики едут!

Остроглаз побежал сквозь дымные вихри. Увидел кого-то на коленях, человек пытался встать, лицо его закрывало дымом, но... это один из наших, понял Остроглаз и помог ему подняться. Хасан. Арабу прошило пулей ногу. Кажется, коленную чашечку раздробило. Надо будет скобку поставить... Двое потащились через поле боя, как участники забега с партнёром на плечах.

Спустились на разрушенную станцию подземки, где по стенам метались лучи фонарей и всё время приходилось уворачиваться от бегущих...

Кто-то ещё — это был Рикенгарп — подбежал помочь Остроглазу с Хасаном. Араб кричал от боли, взывая к Аллаху. Платформа станции, вагонетки, лужи света от ламп-переносок. Ожидавшие внизу помощники из местных уложили Хасана на носилки (араб долго кусал губы, чтобы не заплакать от боли, но всё же сломался). Группа устремилась по туннелю к замаскированному проходу в канализацию и наружу. Остроглаз думал: Как у меня во рту пересохло, как у меня губы потрескались. Как я хочу пива.

Когда они вошли в парадное главного дома Клауди-Пик, меднокожий мальчик исчез. Остался слабенький голосок, который неутомимо твердил Свенсону: Твой последний шанс, беги, прыгай в машину, выбей ворота, Стиски, беги же...

Охранник шёл впереди. Эскорт на экстракцию.

— Обычная ЦХ-экстракция, сэр.

Цереброхимическая экстракция.

Мы всего лишь отберём пробу вашей мозговой жидкости, сэр, через иглу, больно не будет, сэр, вам это не причинит вреда, память не пострадает. Мы просто хотим убедиться, что вы тот, за кого себя выдаёте, а не притворяетесь — вместе со всеми своими сотрудниками. Пожалуйста, сюда, сэр.

Они ещё до Службы пытались его проверить, но Свенсон шёл в списке последним, и поэтому они опоздали, да ещё один из слуг оказался бывшим членом компартии, и с ним надо было разобраться, даром что он ушёл от комми много лет назад и был Крэндаллу беспрекословно лоялен...

Почти полночь. Охранник зевнул и прикрыл рот ладонью.

— А нельзя подождать до завтра? — спросил Свенсон.

Охранник виновато покачал головой. Он не носил шлема. Что это означало? Более формальная процедура или менее формальная? У него пушка, стреляющая разрывными пулями: вот она, пристёгнута к бедру. Без кобуры. Он стоял спиной к Стиски. В доме почти все спят. Стиски... Свенсон... мог бы схватить охранника за горло, опрокинуть, отобрать пушку, угнать из гаража машину, выбить ворота и при некоторой удаче спастись бегством.

Так почему же он бездействует?

Ему казалось, что он всё ещё следует в процессии. Ему чудилось, что он всё ещё на Службе, лицезреет медленно вращающуюся молекулу ДНК; какое это было чудо, когда мальчишка по имени Джебедайя вышел к алтарю, и голограмма молекулы спустилась к нему, окутала его, заключила в себя, увлекла во вращение, и тогда гимн взмыл к высшей точке, а потом по кругу пустили деревянную чашу с дубовым листом, чтобы каждый пожертвовал немного своей крови, так что, когда очередь дошла до Свенсона... Стиски... Свенсона... дубовый лист уже плавал в крови...

— ...конец всем войнам, — говорил Рик Крэндалл, — когда все крови смешаются, и останется только одна раса. Разве может постичь разделение единственную расу? Конечно, нет.

Стиски, беги.

Неимоверная красота детского пения зачаровывала его.

Наша Нация — вот Его меч...

Всех объединяла не знающая сомнений, бездумная вера в Рика Крэндалла.

Я был мошкой в фонаре, подумал Свенсон/Стиски. Я был грязной полосой колёсных следов на белоснежном снегу. Я разделён внутри себя.

Беги.

Охранник открыл ему дверь, и он переступил порог, отдавшись воле судьбы. Слишком поздно. На техников он не смотрел. Он видел у койки Эллен Мэй: та энергично шепталась о чём-то с Сэквиллем-Уэстом, старик слушал её, неодобрительно хмурился и качал головой.

Она не хочет, чтоб они меня считывали, сообразил Свенсон. Она боится, что они экстрагируют все детали нашего с нею романа, она боится, что все узнают, чем мы с ней вдвоём занимались...

Бедняжка Эллен Мэй.

Размышляя о мёртвом мальчишке в канаве, Свенсон стянул майку и лёг на койку. Техники раскрыли сумки и чёрные чемоданчики, ему на лицо опустилась пластиковая маска со шлангом для дыхания, и он узнал, чем пахнет настоящий сон.

Он не заметил, как пришёл в себя. Маска соскользнула, он вынырнул из забытья. Экстракция закончилась. Ему чудилось, что голова стала воздушным шаром, который медленно надувают воздухом, и он из тряпочки разбухает до обычного состояния. По мере надувания в голове возникло новое ощущение. Боль. И ещё одно: тяжесть в груди.

Металлический привкус во рту. Комнату он воспринимал словно через желатиновую плёнку. Он услышал голос техника:

— ...быстрее обычного приходит в себя...

Но они его раскусили. Он видел это по лицу Эллен Мэй, которая с ужасом смотрела на него и мотала головой, твердя Сэквиллю-Уэсту, что произошла ошибка.

Он услышал собственный голос.

— Я предал вас ровно в той же степени, как предал Стейнфельда, позволив им экстрагировать себя. А я им позволил. Поймите это. Скажите Рику. Я мог бы увернуться. Я мог бы сбежать! Но я решил признаться.

Он видел, как охранник, стоявший у койки, тянется к поясу, отстёгивая наручники. Охранник левша. Пушка у него на левом бедре.

— Я был с тобой ласков, Эллен Мэй, — слышал он собственный голос. — Подойди и попрощайся со мной, пожалуйста. Я поступал лишь так, как меня научили. Поэтому просто подойди и попрощайся.

Сэквилль-Уэст пожал плечами.

Эллен Мэй шевельнулась, подойдя к койке слева. Справа от Свенсона раскрывал наручники охранник. Пелена спала с его глаз.

У меня руки толком не работают, подумал он, поднимая их обнять Эллен Мэй. Почувствовал касание влажной щеки. Но нет, руки работают нормально. Он умел обращаться с такой пушкой. Пэрчейз ему устроил курс тренировок по работе с оружием. Бедняга Пэрчейз, до него теперь доберутся.

Сэквилль-Уэст обходил койку слева с явным намерением оторвать от него Эллен Мэй.

В груди у него родилось ощущение: тонкий жалобный стон скрипки на высокой ноте. Скрипач перестал играть, но струнный стон продолжался, струна резонировала внутри, напрягалась, точно кто-то тянул её на себя, цепляя за колышек, струна готова была разорваться, она так натянулась, что готова разорваться, она сейчас... сейчас...

Он протянул руку и выхватил у охранника из-за пояса пистолет. Он услышал чей-то крик, просунул пистолет между собой и Эллен Мэй и дважды нажал на курок.

... оборвётся. Оборвалась.

Когда пули начали взрываться, он подумал: Может, надо было Сэквилля...

Он не успел закончить этой мысли, как его сразил удар грома. Грома, с каким падает на землю снежинка.

Клэр не была уверена, спала ли вообще. По идее, да, ведь отец исчез из спального мешка, и если бы Клэр бодрстовала, то заметила бы, как он уходит.

Клэр села и огляделась. Её окружали стальные и стекловолоконные панели кухни кафетерия. Вчера тут сделали уборку, поэтому в помещении было более-менее чисто, но воздух оставался спёртым. Свет приглушили на время сна. Энджи и Джуди забились в уголок и спали в одном мешке. Значит, они теперь любовницы. Ну-ну.

Вдруг у Клэр пол ушёл из-под ног от ужаса, но тут же накатила вспышка раздражения. Месячные. Она пошарила рукой: липкая, чуть влажная плёнка выделений. Твою мать! Спальный мешок перепачкается кровью: у неё не было ни смены белья, ни тампонов. Тампонов вообще не осталось. Она полезла в мешок и выудила оттуда припасённый рулон туалетной бумаги. Оторвала полоску и запихала между бёдер на манер тампона, вытерев предварительно кровь. Вздохнув, она развернула прыжкостюм, которым пользовалась вместо подушки, и улеглась было на него, но, поразмыслив, встала: вдруг воду не отключили, и получится постирать трусики?