Триумфальная Арка, эмблема Нового Сопротивления, символ борьбы с неофашистами, пала и развалилась в пыль; её сровняли с землёй. Триумфальная Арка погибла.

Но Остроглаз знал, кто настоящий триумфатор этого дня. Он повернулся и стал спускаться в туннель, и всё время, пока он шёл по лестнице, в ушах его гремел, снова и снова, последний аккорд гитары Рикенгарпа.

— У меня хорошие новости, Смок, — сказал Уитчер.

Частный лайнер Уитчера кружил над Манхэттеном уже полчаса, дожидаясь разрешения зайти на посадку в Квинсе, где расположен Международный аэропорт имени Кеннеди. В самолёте было чисто, светло и приятно пахло новой техникой. Не считая экипажа, находились в нём лишь сам Уитчер, его секретарь (этот дрых в спальной каюте) и Джек Брендан Смок со своим вороном.

На Смоке был лёгкий костюм из хлопка, цвета пепла. Ему эту одежду купили в ВольЗоне. Довершала костюм изящная черепаховая водолазка — стилистическая альтернатива золотой запонке.

Смок по-прежнему хреново себя чувствовал, но глаза его после лошадиной дозы лекарств и реабилитационной диеты уже прояснились. Ему вылечили некоторые зубы, а безнадёжно сгнившие вырвали и заменили имплантами. Выйдя на улицы Нью-Йорка, он вполне мог бы слиться с толпой респектабельных граждан. Но его не покидало чувство отчуждения. Потери. Он словно бы идентифицировал себя с оставленной позади катастрофой.

В самолёте имелся небольшой конференц-зал с широким обзорным окном. Смок подсел к бару и посмотрел вниз. Над Манхэттеном занимался скудный рассвет безветренного зимнего дня, и огни зданий острова неуверенно мерцали в предутренних сумерках.

Уитчеру было хорошо за шестьдесят, но он мог себе позволить услуги лучших эндокринологов, энзимологов и теломеразных вирологов, а посему выглядел сорокалетним. В длинных, до плеч, аккуратно подстриженных каштановых волосах кое-где просверкивала символическая проседь. Бородка у него была короткая, но тоже очень аккуратная. Он носил коричневый костюм с кожаными вставками на плечах. У него был широкий рот, плоский нос и глубоко посаженные карие глаза. Он мог выглядеть гламурно, пожелай того, но не хотел.

— И что это за новости? — спросил Дымок, не отводя глаз от города.

— Взгляни.

Уитчер щелчком ногтя отправил к Дымку по барной стойке распечатку новостной ленты. Он только что принёс её из кабинета в хвостовой части лайнера. Смок подцепил распечатку. Самолёт вильнул, и стакан содовой поехал по стойке. Дымок не стал его ловить, но бармен успел поймать стакан, прежде чем тот упал на пол.

Уитчер покосился на бармена и сказал:

— Джерри, ты, наверное, устал? Иди отдохни в спальной каюте, если хочешь.

Когда Джерри ушёл, Уитчер проговорил, глядя ему вслед:

— Чёрт побери, Джерри со мной уже двадцать два года. Он мне верен, если это слово вообще имеет значение. Нам нечего опасаться, но эти грёбаные экстракторы... — Он рубанул воздух пренебрежительным жестом. — Верность утратила смысл.

Дымок вчитался в распечатку, глубоко вдохнул, выдохнул. Усмехнулся.

— Стейнфельд, Остроглаз, Кармен, Уиллоу, Левассье, Эрнандес. Кто остальные?

— Вероятно, беженцы с ПерСта. Девчонка утверждает, что она дочь профессора Римплера. Клэр Римплер. Она теперь активистка НС. Говорит, что отца убили в Колонии. У нас нет никакой информации об этом от Админа, но другой беглец, Бонхэм, пытается нам сторговать кое-какие данные. Не уверен, что он играет по-честному, однако... Эти беглецы из Колонии нам пригодятся на прессухе.

Дымок повернул голову туда, где на полу стояла клетка ворона.

— Ты слышал? Стейнфельд, Остроглаз, кое-кто ещё... они прорвались!

Ворон нахохлился и встопорщил перья жестом, похожим на пожатие плеч.

Дымок развернулся к Уитчеру.

— Как им это удалось?

— Стейнфельд называет этот приём «клешневой координацией». Ударные отряды атаковали из засады дорожный пост ВА в тот самый момент, как Стейнфельд и его спутники пошли на прорыв. Две трети парижских активистов НС вырвались из оцепления. Они сейчас где-то во французских Альпах. Список предположительных потерь прилагается.

Дымок кивнул. Он не стал читать списка.

— Сколько времени мы проведём тут, в Нью-Йорке? — спросил Дымок.

— Четыре дня. Нельзя задерживаться дольше — тебя опасно показывать публике. Конечно, ты получишь мощную охрану, но...

Дымок кивнул.

— Понял. А потом куда?

— Антильские острова. Маленький остров... увидишь, в общем.

— Этот парень, Кесслер, тоже там?

— Он? Да. С женой. Вы с ним будете работать вместе — по крайней мере, так надеется Стейнфельд.

— Стейнфельд во многих отношениях... весьма практичен. Но временами ведёт себя, как двадцатилетний пустоголовый студентик-идеалист. Взять хотя бы эту фантазию с перестройкой Сети. Он стремится вернуть СМИ людям. Пробудить массовое сознание одной глобальной вспышкой... — Смок покачал головой.

— Ты думаешь, это невозможно?

— Я вообще считаю, что любая социальная перестройка маловероятна — если ядерный холокост ей не поможет. Но... — Он слабо улыбнулся. — Но мы попробуем. Куда деваться? — Он снова выглянул в окно, посмотрел на Нью-Йорк.

— Уитчер, зачем тебе это? Прибыли оно не приносит. А ты не кажешься мне, э-э...

— Гуманистом? А я не гуманист. Я уважаю храбрецов, но... Мною в основном движут бизнес-мотивы. МКВА трижды пыталась отобрать у меня мою авиакомпанию. И компьютерный бизнес пыталась отнять — тоже трижды. МКВА — корпоративный хищник. Они первые полезли. Я просто защищаюсь.

Дымок покачал головой.

— Нет, ты не говоришь всей правды.

Кто такой Уитчер? Оскар Шиндлер двадцать первого века? Или кто-то другой, сокрытый под несколькими слоями маскировки?

Он попытался разглядеть в лесу небоскрёбов здание Worldtalk. Самолёт снова дал крен, описал круг по южной части острова, пошёл на снижение в сторону Квинса, и Дымку почудилось, что лайнер привязан к зданию незримой струной — а теперь подпрыгивает на её конце, словно детская игрушка.

— Ладно, — сказал Уитчер, — твоя взяла. Стейнфельд был прав: у тебя чуйка. Это действительно не вся правда. Когда-нибудь я, возможно, открою тебе истинную причину. В безопасной обстановке.

За барной стойкой включился телеэкран и показал искажённую «рыбьеглазную» картинку кабины самолёта. Второй пилот обернулся и посмотрел в камеру.

— Есть разрешение на посадку, сэр. Мы заходим на последний круг.

Уитчер кивнул экрану.

— Как раз вовремя. Убедитесь, что СБ на месте и встретит нас.

— Так точно, сэр.

Экран выключился.

Дымок сказал:

— Конечно, хорошие вести из Парижа одновременно означают и дурные. Это значит, что Второй Альянс подчинил Париж. Ещё одна завоёванная ими территория.

— Они уже давно её завоевали: слишком многие французы на их стороне. — Уитчер передёрнул плечами. — Остальная Европа тоже склоняется на их сторону.

— Очень многие французы не идут на сотрудничество с ними, — возразил Дымок вполголоса. — Во Франции остаётся Стейнфельд. И Остроглаз. И остальные. Они не сдались.

Самолёт пролетал низко над городом. Дымок краем глаза уловил оживлённое уличное движение. Городской организм жил полной жизнью.

— Этот город вполне себе жив, — пробормотал Дымок ворону. — Но ведь и Амстердам таким был... совсем недавно.