Он сделал паузу, наслаждаясь пьяными осцилляциями аккорда, и заорал:
— Эй вы, напыщенные уроды! Испугались гитары?
Так громко, что в усилителе затрещало. Но они его, несомненно, поняли. Ещё громче:
— ВЫ! ДА, ВЫ, ГЛИСТЫ ЧЕРНОЖОПЫЕ! ДА, ВЫ, СЕЛЮКИ С ПРОМЫТЫМИ ВОШКАМИ! ДА-ДА, ИМЕННО ВЫ, РАСИСТЫ-ГОВНОЖОРЫ, СВОЮ КУЗИНУ В ЖОПУ ТРАХАЮЩИЕ! ПОЗВОЛЬТЕ УТОЧНИТЬ: Я ГОВОРЮ С ТЕМИ НАЦИСТСКИМИ ЧЛЕНОСОСАМИ, КОТОРЫЕ СВОИ ЖОПЫ ВОН ЗА ТЕМ УКАЗАТЕЛЕМ У ВХОДА В МЕТРО ПРЯЧУТ! ВЫ ЧО, ГИТАРЫ ДО УССАЧКИ ИСПУЖАЛИСЬ? ДАВАЙТЕ, ВЫЛЕЗАЙТЕ НА СВЕТ, ЕБАНУТЫЕ УРОДЫ!
ВАшники ещё с минуту напряжённо совещались, потом командир фашистского отряда отдал приказ. ВАшники окружили Арку и обстреляли её из автоматов. Во все стороны полетели каменные осколки, поднялось и стало разбухать облачко пыли. Рикенгарп издевался:
— ДАВАЙТЕ, НЕ ССЫТЕ, ЛИЦЕМЕРНЫЕ СЕЛЮКИ!
Юкё выждал, пока неофашисты выберутся в зону поражения. Две ракетницы были готовы к бою. Юкё запустил их одновременно.
Перед Аркой, как великанские пальцы, взметнулись столбы пламени. Один, два, три. С утренних небес пошёл дождь из металла и бетонной крошки. Расцвёл и опал пылевой цветок.
Рикенгарп играл Найти и уничтожить от The Stooges.
Двенадцать бойцов ВАшного спецназа остались валяться перед Аркой, безгласные и недвижимые.
Ещё шестеро бежали к Арке — Юкё срезал их короткими точными выстрелами. Покатилась новая волна — бойцы искали укрытия в ямах от взрывов и оттуда пытались достать стрелка.
Юкё сновал по Арке, пригнувшись совсем низко, но продолжал метко стрелять. Угол обстрела у него был куда лучше, чем у фашистов.
Гитара Рикенгарпа мрачно завывала и ревела над полем боя, не смолкая ни на миг.
Юкё обстрелял площадь Звезды из M83, попал в командирскую палатку, и та загорелась. Ещё череда выстрелов из М83, и ещё. ВАшники в панике бросились кто куда, разорвав строй.
За горящей палаткой, в сорока метрах перед собой, Остроглаз увидел желанный вестибюль станции метро.
— Бежим! — заорал он. — Это шанс! Давайте, давайте!
Он схватил Клэр за локоть и поволок за собой. Сзади бежали Бонхэм и Курланд. Предстояло пересечь неприкрытый пешеходный переход. Они почти достигли метро, когда перегруппировавшиеся часовые их заприметили.
— Ложитесь! — заорал Остроглаз. Они с Клэр залегли за вывороченным из асфальта фонарём.
Бонхэм бросился ничком, где стоял. Курланд в панике закрутился на месте, закричал, суматошно озираясь:
— Надо вернуться! Надо...
Выстрел разорвал его рот, выбил передние зубы, прогрыз носоглотку, вышиб мозги и раскровянил затылок. Он рухнул, как марионетка, которой ниточки перерезали.
Автоматчик стрелял из театрального киоска: ствол дымился в дыре между афиш, приглашавших на очередной спектакль в Le Opéra. Фашист засел в «слепом пятне», где Юкё было сложно его достать.
— ЭЙ, ТЫ ТАМ, В КИОСКЕ! — прогремел голос Рикенгарпа. Он деланно хихикнул в микрофон, и усиленный «маршаллами» смешок раскатился над площадью Звезды, подобно пушечному залпу. — ЭЙ ТЫ! ТЫ, С АВТОМАТОМ! ВЫЛЕЗАЙ, ЧЕРВЯК! ПРИБЕРЕГИ ДЛЯ МЕНЯ СВОЙ ЛУЧШИЙ ВЫСТРЕЛ, НАЦИСТСКИЙ ЧЛЕНОСОС!
Остроглаз усмехнулся. Автомат замолчал на целую минуту. Ствол дёрнулся и повернулся к Арке. Какой-то офицер заорал:
— Да оставь этого идиота! Стрелять в...
Но приказ запоздал; Остроглаз жестом показал Клэр оставаться в укрытии, потом прыгнул в сторону и запетлял, как заяц, думая на бегу: Может, уж в этот раз я узнаю, как это, когда мозги вышибают. Может, я самый крутой на свете кайф словлю.
Семидесятидвухмиллиметровые пули засвистели вокруг, вышибая искры из булыжников под его ногами.
Но он добежал до киоска, описал полукруг, нашёл дыру в стене, просунул туда рыло своего пулемёта и опустошил всю ленту внутрь. Ствол фашистского автомата бессильно поник, испустив последнюю вялую струйку дыма. Остроглаз просигналил Клэр. Они с Бонхэмом выпрыгнули из укрытия и понеслись к нему. Остроглаз вставил в пулемёт новую ленту. Юкё стрелял сверху, прикрывая от атак фашистов спуск на станцию метро. Размытые тени ВАшников вдали... свист рассекающих воздух пуль...
А потом они сбежали вниз по лестнице и очутились в укрытии.
— Вот чёрт, — ругнулся в отчаянии Бонхэм. — Вход что, завален?
— Это только кажется, — сказал Остроглаз. — Мы специально так устроили... Нажми вот тут. На камень, который краской извазюкан. Нажми на него, вытащи и полезай на ту сторону. Стена тонкая. Это просто камуфляж.
Бонхэм с Клэр полезли в лаз.
Остроглаз повернулся и взлетел вверх по лестнице — оглядеть усеянное металлическими осколками поле битвы у Арки, высмотреть Рикенгарпа. Вон там: крохотная фигура на самом верху Арки, её почти не видно в дыму. Зато слышно. Голос и гитара, усиленные крохотными «маршаллами», перекрикивали гул сражения. Остроглазу показалось, что это новая, оригинальная композиция. Слов он не слышал, но понимал, о чём поёт Рикенгарп. За эти годы он слышал песню в тысяче вариантов, но все они были в конечном счёте одной и той же песней. Гимном о том, каково быть молодым. То была песнь под названием Юность.
А потом с востока и запада покатились егернауты, разворачиваясь на ходу. Две машины нацелились на Арку. Воплощения неофашистской машины войны, символы смерти и жестокости. Машины-убийцы были высотой с пятиэтажный дом, в тени их мог затеряться целый парижский квартал. Остроглаз видел, как зубастые спицы-косы пятиэтажных колёс перемалывают всё на своём пути. Облака пыли окутали площадь Звезды, с небес опять пошёл каменный и кирпичный дождь. Неофашисты повеселели, собрались с духом и снова кинулись в атаку. Юкё методично поливал их огнём. Несколько фашистов упали, за ними ещё и ещё.
Пулемётные залпы и автоматные очереди заменяли Рикенгарпу ударные к его стонущей, наэнергетизированной электричеством песне. Рикенгарп врубил усилители на полную громкость, и скрежет наступающих егернаутов был бессилен заглушить песню. Даже более того: он её отлично дополнял.
Зрелище было монументальное. Егернауты наступали на Триумфальную Арку с двух сторон. Сойдясь, они вгрызлись в неё: сначала закрутились на месте, точно колёса увязшего в грязи «хаммера» для исполинов, потом куснули за углы и принялись методично крошить камень микроволновыми лучами. Пули Юкё рикошетировали от сиявших голубым огнём кос на спицах егернаутов. Металл со стоном вгрызался в камень, создавая хэви-аранжировку последних аккордов песни Рикенгарпа: ослепительные синие искры летят от кос егернаута, озаряют величественный памятник, точно пущенные снизу и заснятые в негативе молнии; стофунтовая голова валькирии срывается с каменной шеи, летит вниз, ударяется о каменную стену и разбивается на куски подле могилы Неизвестного Солдата; величественная платформа на верху Арки разламывается и начинает рушиться внутрь... и всё это время, не прерываясь ни на миг, Рикенгарп продолжал играть: соло такое быстрое, как только в человеческих силах, пронзительное и резкое, взлетающее к пределам слышимости; Рикенгарп стоит, попирая разрушение, на единственном уцелевшем фрагменте Арки; крохотная человеческая фигура, воплощение отчаянного протеста, маячит на небесном фоне; трещины подползают к нему... микрофоны ретранслируют на всю площадь скрипучий стон, с каким рушится, складывается, оползает монумент... финальный, отчаянный и яростный, аккорд гитары... последний, громоподобный гитарный аккорд! — и с ним последний автоматный залп с вершины Арки...
Арка обвалилась, и на миг вместо неё к небесам взметнулась колонна пыли, сцементированная в монолит оглушительным молчанием.
Молчание. Молчание. Молчание.
Гитары больше не было. Молчание.
Мои друзья мертвы, подумал Остроглаз.
Он не проявил никаких эмоций, но внутри у него разбухала грозовая туча.
Егернауты прошлись по остаткам Арки взад-вперёд, трамбуя монумент в прах. Окровавленный прах.
