Процессия вступила в часовню. Ритуал начался.
Оккупанты перекрыли все дороги из иммигрантских гетто Двадцатого округа: алжирского, конголезского, пакистанского и прочих. В домах, выходящих на перекрёстки, угловые квартиры были реквизированы ВА, и там засели наблюдатели. В самих гетто ВА развернул кампанию повальной регистрации всех жителей, родившихся за пределами Франции или происходящих от иностранцев в первом поколении. Иммигрантам позволяли покидать гетто лишь при условии, что у них имелось разрешение на работу от ВА и фотокарточка с идентификационным чипом. Полицейские еженедельно прочёсывали гетто по спискам, предоставленным коллаборантами; «неблагонадёжных или потенциально опасных» инсургентов окружали и загоняли в грузовики за дорожными блоками, а потом увозили мимо КПП и наблюдательных постов, по озарённым луной и холодными зимними звёздами улицам.
Однажды вечером, в восемь часов тридцать минут по местному времени, оливково-серые четырёхтонные грузовики ВА, битком набитые узниками, неспешно ехали себе по рю Эрмель в сторону рю Орденер. У старой церкви напротив районного управления Восемнадцатого округа грузовики начали поворот. Старое здание некогда служило полицейским участком, а теперь, после бомбёжек, от него остались одни развалины. Большинство соседних улиц, проложенных под холмом Монмартр, тоже превратились в хаотичную мешанину архитектурных ошмётков. Фасады старых каменных домов кое-где уцелели, но за ними громоздились одни обломки. Сквозь выходящие на разрушенную улицу окна проглядывало тёмно-синее ночное небо, а морозный, алюминиевого тона лунный свет выхватывал из сумрака фасадные декоративные элементы и карнизы. Одну сторону рю Орденер уже расчистили от мусора. Грузовики проехали то, что осталось от станции метро.
В этот момент Стейнфельд, засевший в руинах управления, щёлкнул тумблером передатчика. Улица в десяти футах от передового грузовика встала на дыбы, навстречу водителю ударил фонтан горящего асфальта. Грузовик резко затормозил на краю кратера, и решётку радиатора лизнуло пламя. Водитель попытался развернуться, но второй грузовик только начал тормозить и не успел остановиться.
Из восточного выхода разрушенной станции метро выскочил Остроглаз, из западного — Юкё, а за ними Жан-Пьер и Рикенгарп. За Остроглазом появились Дженкинс, Уиллоу, Хасан и Симон.
Остроглаз хохотал на бегу: давно подавляемое нетерпение наконец вырвалось наружу. Он был вооружён гибридом ружья и гранатомёта M-83. Он повернул налево и залёг за фонарём, торчавшим из развалин у края тротуара, подобно одинокому дереву, чудом уцелевшему после лесного пожара. Бронированные стёкла в окнах замершего грузовика поползли вниз, со стороны водителя высунулось тупое рыло ружья, но Остроглаз уже прилаживал M-83 на металлическое ограждение импровизированного боевого поста и целился. В гарнитуре затрещало, раздался голос Стейнфельда, говорящего остальным: Не стрелять, пока не увидите, как они бегут от грузовика. Остроглаз...
Остроглаз выстрелил. Ствол подпрыгнул, переделанный гранатомёт издал резкое шипение, сменившееся роскошным, под стать фейерверкам на Четвёртое июля, БУМММ, от правого переднего колеса грузовика полетели клочья резины, а затем на месте колеса вырос и стал быстро разбухать огненный шар, колёсная рама приподнялась, точно грузовик был молодым бычком и вздумал огреть хозяина копытом, огненный шар на долгую секунду озарил мостовую и поддон грузовика, а потом грузовик осел в пламени, и от него в стороны растянулось дымное кольцо. Остроглаз видел, как выворачивается ось и вылетает из корпуса двигатель, выдирая на своём пути капот; орошённый маслом движок напоминал детёныша первобытного зверя, только что вылупившегося из металлического яйца. От двигателя тоже пошёл дым, и язычки пламени стали лизать его.
Остроглаз почувствовал, как набирает силу, раздувается и лопается внутри, словно воздушный шарик, незримый пузырь возбуждения. Он снова захохотал, и все чувства обострились; холодный ночной воздух, казалось, осел на его руках и лице трескучей коростой. От смеси запахов гари, кордита, нитроглицерина и крови бешено колотилось сердце.
Он заряжал следующую гранату, не шире пары сложенных вместе пальцев, когда Юкё открыл огонь по ВАшникам во втором грузовике — или, может быть, враги выстрелили в него первыми, трудно было сказать; в любом случае, пламя по обе стороны вспыхнуло одновременно. Остроглаз прицеливался и стрелял без единой мысли: ему не о чем было думать. Передок второго грузовика вспучился и взорвался.
От старого железного фонаря прямо над его головой полетели искры. Он на мгновение отвлекся... и понял, что его увидели, в него целятся, и этого прикрытия больше недостаточно. Ему опалило макушку. По рации прозвучал вопль Стейнфельда: Прикрыть Остроглаза!
Остроглаз краем глаза углядел, как Рикенгарп поднимается из засады и с воплем стреляет по грузовику из двуствольного автомата Узи-3, из обоих стволов; дверца кабины грузовика распахнулась, и наружу вывалился человек... А у этого гитариста яйца на месте, подумал Остроглаз. Он на четвереньках отполз назад, спрятался за кучей мусора, увенчанной крупным обвалившимся карнизом, и пули почти тотчас прошили кучу совсем рядом с его головой. Не лучшее укрытие, может, даже скверное. Он приподнял голову и увидел, как на другой стороне улицы из грузовика выскакивает штурмовик, наугад стреляет в Рикенгарпа сквозь пламя и султаны дыма от покорёженного двигателя, а Рикенгарп выпускает ответную очередь по задку грузовика. Девятимиллиметровые пули выбили фонтан осколков из мостовой у ног Рикенгарпа.
Голос Стейнфельда по рации заорал: Остроглаз, если ты не под огнём, беги назад к метро, обойди вестибюль и проследи, чтоб узников вытащили из...
Остроглаз был под огнём, но снялся с места и побежал, думая: Вот-вот я узнаю, как это, когда тебе стреляют из ружья в затылок. Возможно, он ничего и не почувствует, если пуля окажется разрывной. В таком случае нервная система взорвётся прежде, чем успеет донести до мозга информацию о ранении. Ну да-а-а, скорее всего, так и будет, держи карман шире.
Потом он оказался у задка грузовика, а впереди возник Юкё с кусачками для металла — набросился на цепь, которой были скованы стальные кольца. (Где Рикенгарп? Раскатистая очередь Узи-3 подсказала, что рокер обошёл водителя сзади и прикончил... вот Уиллоу кричит узникам у второго грузовика, чтоб выбирались наружу, но где, блин, охранники? Ухо востро, смотри в оба, эти парни должны быть...) Узники — тёмные лица выглядывают из кузова, глаза навыкате, дико озираются... И вдруг — человек без лица, боец ВА в полной броне, переводит ствол на Жана-Пьера. Маленький Жан-Пьер в чёрной кепке, с почерневшим от копоти лицом, забавный малыш, злится, как чёрт, если его обставить в шашки, и тут же требует новой партии. Он стоял между Остроглазом и штурмовиком. Жан-Пьер стоит спиной к ВАшнику. Юкё разворачивается, пытаясь выстрелить мимо Жана-Пьера. Вооружённый боец ВА целится в кого-то, в тени грузовика толком не видно, в кого; Остроглаз пытался выбрать нужный угол для выстрела; тёмная машинка для убийства в руках бойца плюётся белым огнём. Голова Жана-Пьера взрывается, осколки черепа разлетаются во все стороны, сметая с макушки кепку.
Юкё выстрелил, и штурмовика отбросило назад. Но он был в броне и тут же поднялся, переводя ствол на Юкё. Если в него сейчас выстрелить гранатой, на таком расстоянии взрыв прикончит и Юкё тоже, подумал Остроглаз.
Тут Рикенгарп прыгнул на штурмовика сзади, просунул ствол своего ружья под шлем... никакая броня тут не поможет... Голова в шлеме осветилась изнутри пламенем выстрела и перекосилась под странным углом... штурмовик сложился пополам и упал...
Узники врассыпную убегали к станции метро, Дженкинс и Уиллоу сгоняли их ко входу в подземку. Остальные вели спорадическую перестрелку с двумя другими бойцами ВА, засевшими в развалинах.
Остроглаз сконцентрировался на штурмовиках: вон они, прячутся за перевёрнутой каменной скамейкой и стреляют в какую-то невидимую цель. Он поднял M-83, зарядил гранату и выцеливал ВАшников до тех пор, пока внутри не прозвенел тревожный сигнал: Сейчас тебя заметят. Он выстрелил, скамейка опрокинулась на бойцов всеми пятьюстами фунтами камня и раздавила. Ебать, да тут себя сверхчеловеком почувствуешь. А потом блевать тянет, вот же херь.
