— Бога ради, перестань ты мямлить! — раздельно проговорила Кармен, глядя прямо на него. Глаза её могли бы проделать в нём пару круглых пулевых отверстий.

Но Стейнфельд неожиданно затрясся. Он молча дрожал всем телом, согнувшись пополам. После мгновения конфуза Рикенгарп догадался, что тот смеётся.

— Ннуу... — Стейнфельд пытался овладеть собой, но смех не давал. Минуту он с присвистом, хрипло сопел, потом прыснул в бороду, тряхнул головой, с усилием обуздал хохот и выпрямился. Лицо его раскраснелось. — Ну, я тебе скажу, это весьма, гм, цветастое объяснение, друг мой. И я превосходно понял, что ты имел в виду — это и пугает больше всего!

Кое-кто тоже смеялся, в основном англоговорящие. Франкофоны недоуменно озирались.

Даже уголок рта Кармен на миг зацепила усмешка.

Рикенгарп вообразил её такой, какой впервые увидел в клубе. С обнажёнными грудями и пикообразной причёской. Он хотел её. И понимал это. И осознавал, что никогда не осмелится к ней подкатить. Он допустил маленькую faux pas[45]. Он в неё выстрелил.

Стейнфельд поднял руку, и смешки прекратились.

Рикенгарпа обуяло странное смешанное чувство унижения и облегчения.

— Желает ли высказаться ещё кто-то из спонсоров гастролей молодого песнопевца и стихотворца? — осведомился Стейнфельд.

— Угу, — сказал Юкё, — я за него ручаюсь.

— Да-а, — протянула Кармен со вздохом. — Какого хера? Ну тогда и я. В смысле, если Юкё за него ручается, то и я тоже.

Она пожала плечами.

Рикенгарп аж обмяк от облегчения.

— Спонсоры, — сказал Стейнфельд деловито, — будут обучать, натаскивать и прочими способами вводить молодого человека в курс дела. Надо убедиться, не дилетант ли он часом или, как бы это удачнее выразиться, тусовщик. Фактически... не знаю, отдаёт ли он себе отчёт... — Стейнфельд уставился на Рикенгарпа. — Если молодой человек намерен возвратиться в Штаты и раззвонить там медийщикам о своём героическом путешествии вместе с бойцами Сопротивления, написать об этом несколько песен и привлечь к нам внимание, нам придётся этому помешать, убив его.

Рикенгарп встретил взгляд Стейнфельда и сглотнул слюну. Тот не шутил. Стейнфельд продолжал буравить его глазами из-под приподнятых бровей.

— Итак?

— Я понимаю, — ответил Рикенгарп. — Я бы в любом случае этого не сделал. Я понимаю также, почему вы думаете, что я на это способен.

Лидер НС посмотрел на Рикенгарпа оценивающим взглядом ещё долгое мгновение, затем кивнул.

Вытащил носовой платок и утёр бровь.

— А здесь жарко. Так, сперва хорошие новости: я принёс немного кофе и пару полезных фиговин возвращаю на склад.

За столом довольно зашумели.

Стейнфельд сделал знак доктору, который исполнял обязанности переводчика с английского.

— Il fait chaud ici...[46] — начал Левассье.

— Клод, только самое важное, пожалуйста, — сказал Стейнфельд.

Доктор коротко кивнул и перевёл слова насчёт кофе. Одобрительные шепотки стали громче. Закончив перевод, он подождал, пока Стейнфельд продолжит:

— Но насчёт провизии...

Стейнфельд сообщил, что пайку урезают на треть, зато выдавать будут дважды в день. Кроме того, у них заканчивалось топливо для буржуйки. Приходилось экономить на всём.

Ещё он рассказал, что фронт противостояния НАТО и русских стабилизировался милях в сорока к северу от Парижа. Обе стороны по-прежнему воздерживались от применения тактического ядерного оружия, а это значило, что угрозы радиоактивного заражения пока нет.

Французское правоцентристское правительство перебралось в Орлеан, миль за полтораста к югу от Парижа. Контролировало оно, помимо самого Орлеана, разве что Гиень и Прованс.

Остальные территории либо были оккупированы русскими, либо попали под контроль местных марионеточных демагогов, которыми всецело вертели функционеры Второго Альянса. Во французской армии процветало дезертирство, провоцируемое жестокими децимациями. Французские войска в основном охраняли орлеанское правительство или занимались снабжением натовского фронта. Оставшиеся в Париже солдаты присоединились к полиции — то есть были поглощены Вторым Альянсом, ибо ВА курировал действия местной полиции. Радикальным французским националистам кинули косточку, назначив министром внутренних дел Ле Пена, который и взял на себя роль полицейского администратора.

Полицейские и бойцы МКВА проводили облавы на всех, кого разведка ВА причисляла к «неблагонадёжным или криминальным элементам», сиречь коммунистов, темнокожих иммигрантов (если тем удавалось подыскать преступления), евреев-левоцентристов и диссидентов всех сортов. Мародёров и обычных преступников ловили по остаточному принципу.

— Линия фронта во Франции пока пребудет в относительном спокойствии, — продолжал Стейнфельд, — если только русским вдруг не удастся нейтрализовать Звезду войны-2.

Звезда войны-2, американская орбитальная боевая, коммуникационная и наблюдательная система, представляла собой комплекс орбитальных боевых станций за «оградой» заякоренных спутников. Отставание русских в космических технологиях[47] пока что делало Звезду войны-2 неуязвимой.

— Источник в Пентагоне сообщает, — говорил Стейнфельд, — что русские намерены произвести серию запусков новых противоспутниковых боевых систем, нацеленных в особенности на Звезду войны-2. Если это им удастся, натовцам будет сложнее прикрывать тылы, а ещё в начале войны мы выяснили, что тылом своим они считают космос. Русские смогут десантировать войска с орбиты прямо в тыл НАТО... — Он сделал паузу для переводчика. Потом добавил: — В таком случае город этот снова станет полем битвы. Говоря точнее, он вскоре будет стёрт с лица земли. Если это произойдёт, бойцы ВА застрянут за линией войск НАТО. Мы последуем за ВА, куда бы те ни направились, и будем всячески подрывать их деятельность. Тем временем...

— C’est suffit![48] — воскликнул алжирец. — Мне вот что хотелось бы узнать: чего мы ждём? Мы ничего не делаем, только листовки печатаем... C’est merde! Почему мы не дерёмся с ними? Мы в них не стреляем, не взрываем, мы бережём оружие, как жадный ребёнок — игрушки! Понемножку, по чуть-чуть используем, то тут, то там. И больше ничего. Отчего же мы ждём? Э? Почему мы ждём, пока нас отстрапонят?

— Ответ очень прост, — отозвался Стейнфельд с холодной усмешкой. — Вы меня ждали. Ожидание закончилось. Я прибыл. И теперь мы переходим в наступление.

В коридоре D было не продохнуть от мусорной вони и давящего чувства постоянной угрозы. Белль сказала Клэр:

— Мы зовём это местечко Алфавитным Городом. Ну, знаешь, тот район в старом Нью-Йорке, где авеню именовались по буквам: A, B, C, D...[49]

Клэр сидела спиной к стене за баррикадой, вроде как на часах. Вместе с ней дежурили ещё четверо. Двое техников, взобравшись на приставные лестницы, заглядывали на ту сторону через проделанные в баррикаде бойницы. Внизу Энджи и Крис следили за пустым коридором, сидя в кабине грузовичка. Клэр знала, что Энджи втайне надеется кого-нибудь там увидеть. Какую-нибудь цель.

Клэр полагалось бы играть роль посредницы и девочки на побегушках для часовых. Большую часть времени она бегала туда-сюда, поднося кофе. Коридор был завален мусором, перемешанным и утрамбованным до полной неузнаваемости; из водомётных шлангов, которыми отгоняли толпу бойцы ВА до постройки баррикад, торчали скрученные трубками новостные листовки; когда Клэр совершала вылазки по коридору в поисках работающего туалета, под ногами хрустели и разламывались пустые пластиковые коробочки для еды. Вентсистема работала едва на четверть номинальной пропускной способности. Тут воняло, как после отрыжки огромного червя.