— Стратегия олдскульных террористов, — пробормотал Дженкинс. Отвернувшись от ревущей толпы, он закурил сигарету. Остроглаз продолжал наблюдать за стычкой, зачарованный зрелищем.
— Экстремисты-праворадикалы изобрели этот термин для обозначения деятельности леваков, да[23]. Но именно правые использовали террористические методы с наибольшей эффективностью. Террор и паралич деятельности государственных служб создаёт атмосферу напряжённости, удобную для подготовки праворадикального переворота. Обосновывает его необходимостью ликвидации левацкой угрозы. Agents provocateurs[24] внедряются в левые партии, поставляя СМИ богатый урожай терактов, взрывов, свидетельств заговора, а впоследствии «изобличают соучастников», идя на «сотрудничество со следствием»... В Европе действовали и другие экстремисты-праворадикалы, более ранние террористические группы. Одна из них, основанная в прошлом веке Стефано делле Кьяйе[25], сильно разбухла и в конце концов влилась во Второй Альянс. В двадцатом веке они были не очень-то хорошо организованы. Действовали без координирующего звена и даже без штаб-квартиры. Структурированы были слабо: так, круг друзей, неофашистов и нацистов старой закваски. Иногда им помогали ЦРУшники — в награду за яростный антикоммунизм. Американские спецслужбы после Второй мировой, как вы наверняка знаете, подобрали и пригрели под своим крылышком многих нацистов. Тех, кто оказался им полезен. Эти нацисты уцелели и постепенно стали сбиваться в правую организацию. Организация дробилась на фракции, а потому оставалась сравнительно маргинальна — пока не явился Крэндалл. У него своеобразный талант: он стал, как бы это сказать, наименьшим общим идеологическим делителем. Он всех собрал под своим зонтиком. И вот они здесь. Вы видите плоды их труда. Вот они перед вами.
Глядя вниз на беснующуюся толпу, наблюдая, как мелькают в воздухе флаги и окровавленные кулаки, слушая тупые хлопки ружейных выстрелов, Остроглаз переживал откровение. Личное, внутреннее откровение. Почва для него вызревала в его сознании уже много дней. Он часто задавал себе вопрос, почему остаётся здесь, со Стейнфельдом, почему помогает ему. Ходили слухи о тайном маршруте на ВольЗону, а там уже можно было заработать на билет назад в Штаты. Рискованное дельце, но всяко безопасней, чем ошиваться в Париже. Так почему он, спрашивается, ещё тут?
Потому что всю юность он провёл, сражаясь с чувством ирреальности окружающего мира, ощущением незначительности и бренности его. Отчасти в этом была повинна Сеть, продукт эволюции Интернета, отпрыск брака старой Всемирной Паутины и телевидения. Она изменила превалировавшую дотоле картину жизни среднего класса городской Америки, в которой вырос Остроглаз. Как изменила жизнь Лондона, довоенного Парижа, Токио, Дели, Кейптауна, Рио-де-Жанейро, Гонконга... Как исподволь, за десятилетия, начинала менять Россию и даже Китай. Стейнфельд считал, что именно подсознательный страх перед Сетью послужил истинной причиной политики подавления гласности, развёрнутой в России неокоммунистами. После Путина капиталистическая Россия погрузилась в яму новой глобальной рецессии, вступила на спираль анархии, и авторитарный режим, придя к власти, решил возродить коммунизм. Новые Советы нуждались в захватнических войнах за ресурсы для укрепления власти. Но они боялись Сети. Спутниковые группировки обернули Землю плотным одеялом передач на всех частотах Сети. Русские пытались ввести цензуру советского толка, но чёрный рынок ответил бумом нелегальных спутниковых модемов; процесс этот был неостановим.
Остроглаз отлично понимал, отчего они так боялись Сети.
Вот набирает популярность минимоно-звезда Каллайс. Следующим утром его портреты уже повсюду. Видео, голограммы; танцуют на рекламных щитах, пленяют очарованием печали с анимационных футболок, голопостеров, игровых очков, приборных досок автомашин, автобусов, поездов и самолётов; наконец, поют по обычному радио... А вот кто-нибудь вводит в моду новый стиль от цифрового кутюрье, разработанный для порождённого компьютерами человеческого подтипа: Повседневный Западный Стиль Подчёркнуто Грубоватого Мужчины. Повседневный Западный Мужчина!.. Политики превращались в ходячие рекламы марок одежды и сигарет, а будучи спрошен об истинных воззрениях тех или иных кандидатов, мало кто мог два слова связать.
Worldtalk запустила ловкие невидимые пальцы в новости, телевизионные и печатные. Лепка и формовка данных. Фокусники и их марионетки служат особым интересам. Некогда существовало американское подполье — но уже никто не знал, где точно гнездится враг. Кто, скажем, ответствен за Депрессию Ликвидности, превратившую коттеджные городки в заброшенные свалки? Кто виноват в нарастающей пресыщенности населения США, склонного воспринимать страну осаждённой крепостью, которую стерегут легионы наёмных копов, джипси-копов, рентакопов, отряды закованных в униформу убийц, отделяя богачей от бедняков?
Сеть оттеняла доступную непосредственному восприятию картину. Пропаганда сторонников войны. Манеры речи, популяризированные персонажами телешоу. Расхожие фразочки, целенаправленно смоделированные телесценаристами. Медиа наводнены интеллектуалами-мошенниками, художниками-мошенниками, целителями-мошенниками. Мошенник на мошеннике едет и мошенником погоняет. Весь этот мусор сыпался из великого рога сетевого изобилия. Вот какая-то знаменитость ввязалась в скандал — и выясняется порой, что она и живым человеком-то не была, но чисто цифровым созданием.
Мимолётный, менявшийся день ото дня автопортрет нации. Люди стали пикселями в картинке из вайфайного сигнала.
И вдруг, в застывшем мгновении ока, пронизавшем ослепительной вспышкой его личный ментальный космос, Остроглаз понял, почему он решил остаться со Стейнфельдом и сражаться за Стейнфельда.
Потому что всё это...
... копы ВА в жукокрылых шлемах, столкновение с истинным хищником, с недвусмысленным воплощением зла...
... всё это было на самом деле.
Бонхэм стоял в очереди, созерцая перекрытую пластиковым щитом металлическую стену. Пилоты прозвали стены Колонии переборками, а раздражённые Колонисты обзывали пилотов переборчивыми болванами; с началом блокады это прозвище изменилось до переборчивых блокадников. Бонхэм считал стену стеной, даже когда работал на челноках, стыковавшихся со звездолётами; там переборки были стенами, и только-то. Он не любил жаргон НАСА, он не любил работать на НАСА, и он поклялся, что вообще бросит работать на кого бы то ни было вне Колонии. На такой риск он не подписывался. Русские вот-вот могут перейти от блокады к следующему логичному шагу: стрельбе по звездолётам, и в этих условиях Бонхэм отнюдь не собирался рвать жопу за ежемесячную лишнюю пригоршню новобаксов.
На одном уровне личности Бонхэм блуждал по цепочке гневных свободных ассоциаций. С другого, ярусом ниже, — следил за тем, как очередь протискивается в универмаг, и размышлял: Когда я туда доберусь, останутся рожки да ножки. Должен же я забраться туда допрежь их.
Он оглянулся через плечо, заметил Карадина с Калафи дальше по коридору, тоже в очереди. Просигналил им рукой: Я начинаю акцию протеста, вы со мной?
Карадин с Калафи выразили согласие. Они признавали его за лидера. Это хорошо.
Тогда Бонхэм глубоко вдохнул, выступил из очереди и подошёл к турникету, не обращая внимания на сердитого клерка. Обернувшись и поглядев на толпу, он истошно завопил:
— Люди! Хотите знать, что тут на самом деле творится? Они делают вид, что из-за блокады припасов в обрез, а сами Админы забирают себе всё, что хотят! Мы никогда не получим своего, если не возьмём его сами!
Очередь опасливо, неуверенно озиралась на него. Но кондиционер в коридоре работал хреново, они уже полтора часа тут простояли, очередь двигалась с проворством умирающей стоножки, а им всего-то и нужно, что купить туалетной бумаги да белкового концентрата, ну, может, немного кроличьего мяса или замороженного апельсинового сока...
