— Выражаясь куртуазно, — внезапно произнёс Уиллоу, — есть отсюда другой выход?

Рикенгарп кивнул.

— Есть... где-то же он должен быть.

Уиллоу смотрел на завлекательный блёрб под статичным снимком двух мужчин, женщины и козла. Подошёл на шаг. Прищурился, разглядывая козла.

— Ищешь фамильные черты, Уиллоу? — поинтересовался Рикенгарп.

— Заткни ебальник, консерватор хренов.

Ниша почувствовала его присутствие: изображения пришли в движение, склонились друг к другу, принялись вылизывать гениталии и проникать в них; группа меняла очертания со странно показной искусственностью. Льющийся из ниши свет ещё покраснел, вылетела струйка феромонов, смешанная с амилнитритом: ниша пыталась заманить клиента.

— И где же тогда этот выход? — шепнула Кармен.

— Ы? — непонимающе глянул на неё Рикенгарп. — А! Ой, извини... то есть я не уверен. — Он посмотрел ей через плечо и понизил голос. — Птица за нами не полетела.

Юкё пробормотал:

— Электрические поля щипачей нарушили бы работу её систем наблюдения. Но всё равно нужно их опередить.

Рикенгарп огляделся, но он ещё был под кайфом и плохо соображал. Чёрные ниши и телесного цвета стены напирали на него, перекручивались, изгибались, словно на авангардистской картине в стиле кубизма...

— Я поищу выход, — сказал Юкё. Рикенгарп с благодарностью последовал за ним. Ему хотелось на воздух.

Они поспешили в узенький проход между щипачьих будок. Посетители медленно и задумчиво — или быстро, с преувеличенно беззаботным равнодушием — бродили от одной ниши к другой, читали блёрбы, сканировали картинки, сортируя в порядке близости индивидуальным либидо-индексам, и друг на друга не смотрели, разве что периферическим зрением, старательно соблюдая границы личного пространства.

Откуда-то долетала томная пыхтящая музыка, и свет красных ламп был того же оттенка, что капли крови на руке, выставленной под яркое солнце. Место это, однако, отличалось неумолимыми, почти пуританскими, негласными правилами. Там и сям между рядами эробудок сновали скучающие охранники, предупреждая гуляк: Не слоняйтесь тут без дела, можете докупить себе времени на кассе.

Рикенгарпу представилось, что галерея выкачивает из него сексуальность, словно ниши и впрямь были пылесосами и отводили куда-то в вакуум его оргонную энергию, оставляя его бессильным, аки евнух.

Надо отсюда выбираться.

Тут он увидел надпись ВЫХОД. Они поспешили к ней и под ней.

Они оказались на аллее. Огляделись, почти ожидая, что сейчас вылетит металлическая птица. Птицы не было. После ненасытно красной щипачьей галереи серый перекрёсток, вымощенный стиролбетонными плитами, казался почти монохромным.

Они прошли аллею до конца и постояли некоторое время, наблюдая за толпой. Будто на берегу бурного потока. Затем ступили в него. Рикенгарп, всё ещё под синемеском, воображал, что облекающая человеческая жижа сейчас промочит его до нитки, и, движимый слепым инстинктом, вёл их в сторону первоначальной цели.

«ОмеГаити».

Они протолкались через чёрные облезшие двери с шахматным узором в тёмную вонючую приёмную «ОмеГаити». Рикенгарп отдал Кармен свою куртку — прикрыть голые груди.

— Тут только мужики, — сообщил он, — но если не станешь выставлять напоказ свою женственность, может, тебя и пропустят.

Кармен натянула куртку и очень осторожно застегнула. Рикенгарп отдал ей ещё и тёмные очки.

Рикенгарп постучался в окошечко будки, стоявшей рядом с проходом в бордель. За стеклом маячили маленький телевизор с пузатым экраном и фигура человека.

— Привет, Картер, — сказал Рикенгарп.

— Привет, — улыбнулся Картер. Картер, по его собственному определению, был «модный хлыщ». Он носил серый костюм из флексикожи в стиле минимоно, имитирующий униформу команды боевого корабля, с белыми лампасами. Настоящие минимоно-зомбаки его бы на смех подняли за люминесцентные серьги, выводившие сериями мелькающих зелёных символов слова: Пошёл... ты... на хер... если тебе... что... не так... Пошёл... ты... Минимоно сочли бы серьги неуместно сетевушным элементом прикида. Впрочем, широкое жабье лицо Картера и так не прошло бы минимонский фэйс-контроль на истощённые запавшие физиономии. Он взглянул на Кармен.

— Никаких девчонок, Гарпи.

— Это королева наркокартеля, — значительно сказал Рикенгарп и сунул в окошечко сложенную купюру в двадцать новобаксов. — Понял?

— Понял, но пусть не плачет, когда выйдет, — пожал плечами Картер и опустил купюру в карманчик угольно-чёрных пляжных шортов.

— Угу.

— Ты про Гири слыхал?

— Не-а.

— Он до кондрашки нанюхался «белого китайца». Моча позеленела.

— Ой, бля, — у Рикенгарпа по коже поползли мурашки. Костёр паранойи разгорелся снова, и, желая загасить его, он сказал: — Я всё равно никому ничего не собираюсь лизать. Я к Фрэнки пришёл.

— А, к этому барыге. Он тут. Собирает дань или что-то в этом роде. Но тебе всё равно придётся заплатить за вход, дорогой.

— Угу, — сказал Рикенгарп.

Он вытащил из кармана очередную двадцатку, но Кармен остановила его руку.

— Мы за себя платим.

И шлёпнула на стойку перед окошечком свои двадцать новобаксов.

Картер фыркнул и принял деньги.

— Да уж, а картель у этой королевы нереально прибыльный, горлышко разработано. — Он прекрасно понимал, как она это воспримет. — Рик, ты что, всё ещё лабаешь...

— Я завязал, — ответил Рикенгарп, сдержав накатившую боль. Кайф от «синего босса» уже прошёл, и ему казалось, что он вроде карточного домика — ткни, и сложится внутрь. Мышцы его судорожно подёргивались — так сучат ногами резвые дети, которых заставляют сидеть смирно на уроке. Он сломался. Ему требовалась очередная доза. Когда тебя пробирает, подумал он, видишь, как всё устроено сверху и спереди, когда на пике кайфа, видишь, как всё хитро устроено внутри. А когда свалишься с пика, то видишь над собой одни жопы. Надо бы это как-то в песню оформить.

Картер нажал кнопку, которая открывала проход, и ощерился им вслед. Внутри оказалось влажно, темно и жарко.

— Я думаю, тебе в синяк кокса или мета подмешали, — сказал Кармен Рикенгарп, проходя мимо шкафчика хранения с покорябанными ящичками. — У меня отходняк сильнее, чем должен был быть.

— Ну, наверное... А что он имел в виду, сказав, что у того парня моча позеленела?

— Положительный урина-тест на ВИЧ-3. Эта разновидность ВИЧ убивает за три недели. Роняешь в мочу тестовую таблетку, и если моча зеленеет, значит, у тебя ВИЧ-3. Против этого СПИДа ещё нет вакцины, и за три недели она не появится, так что...

Он пожал плечами.

— Что это за хитровыебанное местечко? — спросил Уиллоу.

Рикенгарп, понизив голос, ответил:

— Вроде мужских бань, только без пара. Бордель для гомиков. Но тут полно ребят, которые проигрались в пух и прах в казино и ищут, где перекантоваться до утра, так что ты не думай, они нормальные.

— Чё, в натуре? И как ты это всё разузнал?

Рикенгарп фыркнул.

— Хочешь сказать, я пидор? Ужос-ужос.

В затемнённом алькове кто-то рассмеялся.

Уиллоу о чём-то шептался с Юкё.

— Я этого не люблю. Грёбаные пидоры переносят миллион всяких болячек. Не хочу я, чтобы какой-нить говнюк на меня спермой брызнул.

— Мы просто пройдём через этот зал, и только, — сказал Юкё. — Никто тебя не тронет. Рикенгарп знает, что делает.

Хочется верить, подумал Рикенгарп. Может, Фрэнки устроит им побег с ВольЗоны, а может, и нет.

Стены были из чёрного прессованного картона. Лабиринт, как в щипачьей галерее, только в негативе. Свет более обычный, красный. Тут стоял характерный запах множества стеснённых тел, но на него наслаивалась сложная смесь вони: разные сорта сигар, лосьоны после бритья, дешёвый суп, а ещё — неизгладимый кисло-горклый запашок пота и спермы. В десяти футах над головой с тенями сливался потолок. Раньше тут располагалась кладовая, и оттенок клаустрофобии причудливо смешивался с агорафобией. Они шли по тёмным, хаотично петлявшим проходам; кое-где пол словно мхом порос. Размытые незнакомые лица поворачивались к ним с выражением приветливым, как у видеокамеры наблюдения.