— Идея почище жюль-верновских, — заметил Лозневой и, помолчав, оживленно добавил: — Хотя ничего неразрешимого в ней нет. Почему бы и не быть? Вот тогда действительно не нужно будет строить городов в пустынях, тундре, на болотах. Запустим таких стальных кротов из Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Свердловска и пусть тянут нитки туннелепроводов. А пока, дорогой Витя, нужны опорные города. Таким сейчас становится Надым. На берегу Конды растет город Урай. Север обживать надо… Обживать.
Глядя на распалившегося Лозневого, Виктор улыбнулся: «Ну, ожил мужик. Сел на своего любимого конька».
9
— Да проснись же ты, проснись… Ну вставай, — услышал Виктор сквозь сон.
— Ну, ну, да что ты как бревно?
Виктор опустил босые ноги с койки и кулаками потер глаза. Перед ним стоял Лозневой.
— Что стряслось?
— В отряде Миронова несчастье. Двое на пожаре обгорели.
Виктора словно ветром сдуло с койки. Через минуту он уже был одет.
— Кто обгорел?
— Грицай и Силин. Силин ничего, а вот с Грицаем худо. Кровь для переливания нужна, кожа для пересадки. У тебя какая группа?
— Не знаю…
— Грицаю, нужна первая. А с нею всегда мука. Давай поднимай ребят.
Через четверть часа из вагончиков на двор лагеря, где ревел тягач-вездеход, начали высыпать люди. Лозневой, расставив руки и пытаясь остановить газовиков, выкрикивал:
— Машинисты трубоукладчиков, экскаваторщики, бульдозеристы не едут. Виктор! Слышишь, твоих механизаторов не берем.
Но никто не возвращался. Ребята, подняв воротники курток и втянув головы в плечи, стороной обходили Лозневого и прыгали в кузов вездехода.
— Бесполезно, — махнул рукой Суханов, — все равно никого не вернешь. Давай трогай, пока весь лагерь не всполошили.
Чертыхаясь, Лозневой полез в кабину вездехода и уже оттуда басовито закричал:
— Кончайте базар!
В кузов успело вскочить человек двадцать парней, и вездеход, громыхая гусеницами, словно по горному ущелью, помчался по узкой просеке. Вековые сосны и ели, упирающиеся в самое небо, могучие кедрачи расступались перед вездеходом и, казалось, тут же смыкались позади машины. Так ехали километров десять, и вдруг просека выскочила на настоящую дорогу, и ощущение, что вездеход до сих пор мчал по ущелью, стало еще явственнее. Сразу посветлело. Уже дрожали и гасли, как искры костра, полинявшие звезды. На горизонте проступали очертания темного леса, а где-то за ним должен быть Ивдель.
Город только просыпался. Разбрызгивая грязные лужи, затянутые первым ледком, вездеход мчал по улицам. Перед мостом через реку, разделявшую город на две половины, вездеход резко сбавил ход. Здесь тяжелая машина не могла без риска проехать, пришлось свернуть к броду. Над скользкими валунами кипела вода. Ловко обходя каменные глыбы, вездеход медленно продвигался вперед. Вдруг Виктор почувствовал, как вода захлюпала у него под ногами. Люди в кузове зашумели, шарахнулись к бортам, стали взбираться на лавки, на кабину. Нарочито истошно завопили:
— Братцы, тонем!
Виктор узнал голос Грача. «Значит, вся великолепная четверка здесь». Прошли самое глубокое место, вода схлынула, и ребята соскочили с бортов и крыши кабины на дно кузова. Виктор начал спрашивать, у кого какая группа крови. Но, странное дело, как и он сам, никто этого не знал. Лишь Мишка Грач смог назвать свою группу. У него вторая.
«Ну этот всегда все знает, — восхищенно подумал Виктор. — А может, и врет?»
У городской больницы — несколько забрызганных грязью грузовиков, толпятся люди.
— Наверное, строители с железной дороги, — бросил на ходу Лозневой Виктору. — Пожар подходил к их трассе, вот наши ребята и кинулись тушить. А теперь они…
— Знаю я этого Грицая, — отозвался Виктор, — лез, наверное, очертя голову и угодил.
— Долго зорюете, соседи. Все подходящие места проспали, — встретили шутками железнодорожники газовиков.
В полумраке раннего рассвета две группы людей сразу смешались, заговорили возбужденно, громко и весело, будто их собрало сюда не несчастье на пожаре, а радостное событие. Вспыхнули огоньки сигарет. Покрывая голоса других, басил Арсентий:
— Кирюха! Ты-то чего здесь?
— А ты? — обрадованно отвечал ему высокий парень в темном бушлате. — Мы дорогу из Европы в Азию тянем…
— А я с газовиками. Как там наши леспромхозовские?
— А ну их, — ответил высокий. — Потихоньку расползаются. Где больше платят, туда и рвут. Теперь, брат, и у нас есть куда податься. Все больше на нефть народишко прет. На Конду, Самотлор, а то еще Уренгой какой-то открыли. Там, брат, такие куски…
Виктор брезгливо поморщился, обходя дружков.
— У этих одно на уме, где больше урвать можно.
— Почему урвать? — недовольно отозвался Олег Иванович. — Люди хотят больше заработать. При социализме это не возбраняется…
Виктор недоуменно посмотрел на Лозневого: «Что это с ним?» Они прошли через шумевшую толпу к дверям больницы. В приемном покое их встретила дородная черноволосая сестра. Она сразу поднялась из-за своего столика и, подойдя к Лозневому, стала заговорщицки шептаться с ним. Виктор выжидающе смотрел. Вразвалку подходил Мишка Грач, и за ним, словно за матерью-гусыней, подтягивались Игорь, Стасик и Вася. «Вся четверка, как связанные», — отметил про себя Виктор и тут же прицыкнул на них:
— Тихо. Сейчас нас пометут отсюда. — Он опасливо перевел взгляд на след, который оставили на полу щеголеватые туфли Грача. Подошел к нему и прошипел в самое ухо: — Пиж-жо-он… Ты почему сапоги не надел?
— Так в город же ехали, — с веселым удивлением ответил Грач.
— Пижон несчастный! Здесь только одна уважаемая обувь — сапоги. Уясни, если хочешь стать человеком. Тащи свой выводок к печке, обсушитесь.
— Ладно, ерунда, шеф.
Шептание Лозневого с сестрой окончилось, и сразу его обступили ребята. Он предостерегающе поднял свою широкую, как лопата, ладонь и направился к выходу.
— Все в порядке, — сказал он на улице. — Уже идет операция. Врачи отобрали десять человек из железнодорожников. Они сейчас в операционной.
— Это мы знаем, — зашумела толпа. — А с кровью?
— Кровь тоже нашлась. Наша помощь больше не нужна. Врачи передают всем спасибо и просят разойтись.
Толпа еще сильнее зашумела, задвигалась. Но никто не уходил. Стояли, курили, обсуждали подробности пожара. Лозневой знал, что в это лето их особенно много в тайге. Отряды противопожарной авиации не справлялись, и тогда на борьбу с пожарами бросали геологов, газовиков, нефтяников, железнодорожников — всех, кто оказывался поблизости. Один из пожаров подошел к трассе строящейся железной дороги. Пришлось прекратить все работы на этом участке и отстаивать лес и дорогу.
Три дня бились с пожаром. Бросили сюда всю технику с участка, а он все лез и лез, тесня людей. Объявили тревогу по всему району. Пришлось послать своих людей и Лозневому. Пожар загнали в болото и сейчас строго стерегли, не давая ему выбраться.
Лозневой прислушивался к разговорам и думал о том, что ему делать с приехавшими в Ивдель ребятами. Он понимал, что эта вынужденная поездка в город была для всех вроде неожиданной премией, какую они заслужили, работая в тайге. И сейчас собрать ребят, посадить на вездеход и увезти их опять в тайгу просто невозможно. Но он знал и другое, что значит для стройки потерять один день в такое время, когда установилась хорошая, сухая погода. Положим, то, что день потерян, он знал уже тогда, когда ребята садились в вездеход, поэтому и не хотел брать с собою механизаторов — самых нужных на стройке людей. Но тревога за жизнь пострадавших на пожаре вытолкнула мысль о потерянном дне. А сейчас, когда их помощь здесь была не нужна, потеря этого дня казалась ему недопустимой.
Стоит сказать, что надо возвращаться в лагерь, сейчас же каждый заявит, что у него в городе неотложные дела. Все в один голос начнут просить остаться на день. И не отпустить будет нельзя. А отпустишь, разбредутся они по городу, и весь день будет стоять стон на его улицах: «Гуляют газовщики», а уже к вечеру станут раздаваться из милиции звонки. И нужно будет ехать и выручать, и все равно найдутся такие, каких не выручишь, и выбудут они кто на неделю, кто на десять, а кто и на все пятнадцать суток. Но не лучше ли уж самому отдать ребятам этот день?
