Лозневой хотел уйти, но передумал. Ему стало жалко старика.

— Поверьте, дорогой Борис Федорович, это как раз тот случай, когда даже всесильная общественность не вольна ничего сделать. Вы можете уволить с работы Вишневского, повысить в должности меня или, наоборот, отстранить от работы меня и сделать руководителем лаборатории Раису Васильевну, но вы не сможете ничего изменить в наших взаимоотношениях, не можете, потому что не можем ничего сделать и мы сами. Как оно идет, так пусть и идет.

— Ты, Олег Иванович, вроде бы уже и немолодой, и жизнь тебя стегала, а рассуждаешь как мальчишка. Никто не должен вмешиваться. Это по книжкам не должен, а в жизни всегда вмешиваются.

— Так это же и плохо! — выпалил Лозневой.

— Может, и плохо, но вмешиваются. Человек живет среди людей, а не на необитаемом острове. Хочешь не хочешь, а жизнь твою все равно судят люди. Может, неправильно, несправедливо, но все равно судят, от этого ты никуда не уйдешь и с этим надо считаться. Дело не в вас, а в детях. О них надо думать. Поэтому и говорю.

— Родители не душегубы, — пробурчал Лозневой. — И если бы знали, как наладить свою жизнь, то, наверно, сделали бы. В том-то и дело, что не знают и не могут. И никто не знает.

— Мистику, Олег Иванович, разводишь. Все проще, чем ты думаешь. В сватовстве на Руси тоже был свой резон. Родители выбирали детям жениха или невесту исходя из своего жизненного опыта, и не всегда эти браки были несчастливы. Сейчас некоторые женятся по объявлению, и статистика доказывает, что их браки нисколько не хуже других. Супружеская любовь и согласие приходят по-всякому, по-всякому они и уходят.

Лозневой молчал. То удушье и злоба на старика, которые вспыхнули в нем в начале разговора, прошли. Он мог уже слушать его спокойно, хотя и не был согласен ни с одним его словом. Старик рассуждал о том, чего никогда не знал или что давно напрочь забыл, и спорить с ним бесполезно. Но в его словах был и здравый смысл, когда он говорил о детях. Конечно же, теперь дело не столько в нас, сколько в детях. Он и сам давно знает, что именно так, но может ли понять это Рая? Если Рая действительно не встречается с Вишневским, то это могло произойти только из-за детей.

Сыромятников уже говорил о делах института. Он рассказывал о том, что сейчас, когда трубопроводы пошли в глубь Заполярья, в крупных северных городах по их проектам закладываются заводы по производству блоков и блок-боксов.

— Создается база для нового индустриального метода, — стараясь включить в разговор Лозневого, неестественно громко сказал он. — А с новым, как всегда, столько хлопот…

Олег Иванович плохо слушал Сыромятникова. Но Сыромятников наседал, надеясь отвлечь Лозневого деловыми разговорами от его мрачных дум.

— Завод блоков и блок-боксов строится в Тюмени, появятся они в других городах. Это, знаешь, на заводе монтируется целая секция газовых или нефтяных предприятий, и отсюда они пойдут на Медвежье, Сургут, Уренгой… Нам сейчас надо найти оптимальный рабочий режим экспедиций, которые будут устанавливать эти блоки на месторождениях в тундре. Многие настаивают на вахтовом способе освоения Севера. Предлагают вариант: работать двенадцатичасовыми сменами. — Сыромятников шагнул вперед и заступил дорогу Лозневому. — Отработав три полные недели, бригады вылетают на отдых к семьям на неделю. Как ты расцениваешь такой режим?

— Мы никуда не уезжаем и работаем ежедневно по десять, а то и двенадцать часов, — ответил нехотя Олег Иванович. Разговаривать ему не хотелось, но не таков был Сыромятников. Он вопрошающе нацелил на него свои колючие глаза и ждал.

— Надо создавать нормальные человеческие условия, — еле сдерживая себя, начал Лозневой, — человеческие. А если вы там решили осваивать тундру без городов, то валяйте, незачем и спрашивать…

— Не без городов, — недобро засопел Сыромятников, — а без мелких городов.

— Все крупные города когда-то начинались с мелких. И Москва вначале деревней была.

— Это раньше, а теперь сразу крупные строят: Тольятти, Набережные Челны. Сразу по триста тысяч жителей. Мы вот за такие города и в тундре. Таким будет Надым вместо десятка малых Надымов.

— Если за такие, — немного потеплел голос Лозневого, — то можно и подумать. Когда рабочий будет знать, что каждый месяц у него неделя отпуска и он проведет ее в семье, то сможет работать и больше. В тундру люди приезжают работать и заработать, а живут они там, на материке… — Лозневой махнул рукой в сторону горизонта. — Если уж решились осваивать недра Севера без капитальных поселений, то надо, чтобы люди работали, занимались тем, за чем сюда приехали. Но для этого тоже нужны условия. Не такие, конечно, как в городах, но чтобы рабочий мог нормально, в тепле выспаться, поесть, посмотреть телевизор, сходить в душ. А не так, как у нас: целый день человек на холоде вкалывает, а ночью дрожит в промерзлом вагончике. При такой жизни и месяц покажется годом. — Лозневой помолчал и добавил: — На тяжелых работах, а они часто бывают, лучше обычная смена. Здесь и за восемь часов так наломаешься, что еле до вагончика добираешься. Но и на тяжелых лучше работать полную неделю без выходных, потому что слишком накладно прерывать работу механизмов. Моторы, заглушенные на субботу и воскресенье, не заводятся. Да и рабочим выгоднее свои выходные отгулять в конце месяца дома в городе или приплюсовать их к отпуску. Эта механика проверена годами.

— Да-а-а, — протянул Сыромятников, — как ни ряди, а и вахтовый режим работы требует налаженного быта. Ты прав, Олег Иванович. Я был под Полярным кругом у нефтяников. Вот такие же, как у вас, вагончики, и рядом, прямо в снегу, расчищена детская площадка. Мороз за сорок, а несколько пацанов-дошколят катаются на санках и коньках, оказывается, живут семейные с детьми. Значит, и такой вариант надо учитывать.

— Это верно, — раздумывая, отозвался Лозневой, — видно, не все могут расстаться с семьей. И никакие, самые строгие запреты не брать в подвижные колонны жен и детей не помогают. Поэтому надо подумать и о комнатах для молодоженов, и о походных детских садиках, и о возможности молодому парню заочно учиться в техникуме или в вузе. Все это надо иметь в виду, когда вы проектируете кочевое жилье для вахт. — Лозневой спрашивающе поднял глаза на Сыромятникова, но, так и не дождавшись, пока тот ответит, заключил: — А крупные города в тундре действительно нужны как опорные индустриальные пункты. И Надым, и Сургут… Только и тех, кто в колоннах, кто на вахтах, забывать нельзя. Даже при идеальных условиях работы вахтовым способом, какие вы рисуете, мы здесь должны находиться почти двести пятьдесят дней в году. А это все же больше половины года. Да прибавьте летом мошкару, болота, грязь, а зимой пургу и морозы такие, что все костенеет, — вот и выйдет… Нет, надо, чтобы нашу северную жизнь проектировали те, кто здесь живет или будет жить.

— Вот для этого мы тебя сюда и послали, — отпарировал Сыромятников.

Но Лозневой, словно не слыша этой реплики, продолжал:

— Нам, руководителям, надо научиться искусству не мешать специалистам управлять хозяйством. И это не такое уже простое искусство.

— Так подключайся к делу со своим северным опытом! — рассерженно прокричал Сыромятников. — Подключайся!

— Не обо мне речь.

— Нет, о тебе. Ты брось мне мудрить. От себя и на Северном полюсе не спрячешься. Ты проектировщик, а газопровод и без тебя достроят.

Вечером Сыромятников заглянул в каморку к Лозневому и, увидев там Виктора Суханова, зашумел:

— А не пора вам, гости северные, восвояси? Надо и честь знать.

Лозневой поспешно смахнул рукавом куртки со стола, метнулся к тумбочке и, улыбнувшись одними глазами, пододвинул табуретку Сыромятникову.

— Рады бы, Борис Федорович, да грехи… — Он ловко разлил в кружки коньяк. — Прошу.

Сыромятников сердито отодвинул кружку.

— Привыкли все разговоры начинать с пойла. А я серьезно. Кадры институтские не намерен по стране разбрасывать. — И, повернувшись к Суханову, добавил: — Ты, Виктор, на этого бродягу не смотри, не смотри.