Но убийство моей матери руками соперничающей Братвы, когда мне было семь лет, преподало моему отцу ценный урок, который он передал мне. Любовь — это уязвимость, которую мужчины моей профессии не могут себе позволить. Поэтому, как и мой отец, женщины, которых я держу, — это просто развлечение, поблажки для удовлетворения моих более базовых потребностей. Прекрасные создания, которых я меняю каждые несколько лет, чтобы никто не мог слишком привязаться.

Моя единокровная сестра Бьянка — мое единственное исключение. Она давно пробралась в мое сердце, и теперь я начинаю понимать, почему практика моего отца держать дистанцию была такой несокрушимой. Теперь, когда Бьянка начинает учиться в колледже, прямо в центре территории Маркетти, я чувствую, как в моей груди закрадывается тревога. Этим итальянским наркоторговцам лучше не трогать ни волоска на ее голове, иначе я уничтожу их, с союзом или без.

Как сам дьявол, как только я думаю о мафиозной семье, передо мной, словно призрак, предстает не кто иной, как Дон Лоренцо, и его два младших сына-близнеца, яростно борющиеся рядом с ним. Они выглядят примерно ровесниками Бьянки, и если бы мне пришлось угадывать, они также здесь для регистрации первокурсников.

По бокам от семьи стоят несколько охранников, все явно итальянской внешности, хотя значительно крупнее своего более подтянутого и гибкого дона. Они могли бы больше соответствовать мне и моим внушительным рядам Братвы, когда дело касается размера и мускулатуры.

На мгновение, когда взгляд дона останавливается на мне и он целенаправленно поворачивается в мою сторону, я жалею, что не привел с собой свой собственный контингент людей. Но я сделал это намеренно, зная, что, если я столкнусь с Маркетти на их территории, лучше сделать это в одиночку. Привести своих людей было бы воспринято агрессией и, более чем вероятно, закончилось бы конфронтацией.

— Не молодой ли это Илья Попов, пахан чикагской Шулайской Братвы, — мурлычет Лоренцо Маркетти шелковистым голосом, который разносится через расстояние между нами.

Остановившись, я ощетинился от его уменьшительного имени, стиснув зубы так сильно, что сухожилия в моей челюсти лопнули, пытаясь сохранить контроль над своим темпераментом. Бьянка останавливается рядом со мной, и я чувствую, как ее взгляд вопросительно поворачивается, чтобы изучить мое лицо.

— Дон Лоренцо, — приветствую я, заставляя напряжение в моем тоне, когда он сокращает расстояние между нами.

Его сыновья прекращают свои драки, приближаясь, и их одобрительные взгляды останавливаются на Бьянке, что еще больше меня раздражает. Мои руки инстинктивно сжимаются в кулаки, и я замечаю, как несколько телохранителей опускают глаза, признавая угрожающий жест. Черт. Я пытаюсь скрыть свой гнев, уважительно кивая близнецам Маркетти, прежде чем снова обратить свой взор на их отца.

— И кто эта прекрасная молодая леди? — Спрашивает Лоренцо, обращая взгляд на мою сестру.

— Это Бьянка, моя подопечная, — заявляю я, намекая, что она находится под моей защитой и с ней не стоит шутить.

— Рад знакомству. — Говорит Лоренцо, подхватывая ее руку и нежно целуя костяшки пальцев, пока румянец окрашивает ее щеки.

— Надеюсь, вам двоим понравится наш прекрасный кампус. Колледж Роузхилл — гордость и радость семьи Маркетти. Наша семья училась здесь на протяжении поколений. И, конечно, если милая Бьянка хочет поступить, я с радостью это разрешу. — Затем он протягивает мне руку в знак амнистии.

Несмотря на желчь, которая поднимается у меня в горле от его откровенной игры во власть, я крепко сжимаю его руку, зная, что сделать что-то меньшее было бы признаком глубокого неуважения. Пока мы пожимаем друг другу руки, Лоренцо тянет меня вперед, сжимая мое плечо, и наклоняется, чтобы пробормотать:

— Но не думай о том, чтобы вторгаться на нашу территорию, пока она здесь.

Мои ноздри раздуваются, а губы сжимаются в тонкую линию, и я заставляю свое лицо принять нейтральное выражение как раз вовремя, чтобы Лоренцо снова отпустил меня. Я не привык, чтобы меня заставляли сотрудничать, и это противоречит самой моей природе — не наброситься и не преподать урок этому пожилому человеку. Если бы его не окружали мужчины, которые выглядят хорошо обученными искусству боли, у меня было бы сильное искушение ударить его, но я не могу этого сделать. Нет, если я хочу обрести хоть какое-то душевное спокойствие в течение четырех лет, пока Бьянка учится в Роузхилл. Тем не менее, мой пульс ревет в ушах, когда мой темперамент грозит выйти за пределы моего самообладания.

— Это очень щедро с вашей стороны, дон Лоренцо. Я горда тем, что у меня есть возможность учиться в таком прекрасном колледже. — Говорит Бьянка, ее тон такой же легкий, как и рука, которую она сжимает под моим локтем.

Но этого мягкого, успокаивающего жеста достаточно, чтобы закрепить меня, и я позволяю ей вести меня мимо Лоренцо Маркетти и его людей, пока лукавая улыбка изгибает уголок губ дона. Мне отчаянно хочется что-нибудь ударить, но я благодарен, что Бьянка смогла так изящно отвлечь нас от разговора. Никому не пошло бы на пользу, если бы я ударил главу семьи Маркетти.

Молча я похлопываю по изящным пальцам своей сводной сестры, сдерживая свой гнев, и Бьянка снова начинает изливать свой восторг, хотя теперь ее тон более натянутый, как будто она пытается отвлечь меня от моего настроения, а не неспособна сдержать свои эмоции. Я позволяю ей отвлечь меня, и пока мы находим очередь регистрации, предназначенную для второй половины алфавита, и ждем своей очереди, напряжение медленно спадает с моих мышц.

Медленно я снова начинаю воспринимать мир вокруг себя, и когда мы приближаемся к началу очереди, я поворачиваюсь, чтобы осмотреть очередь рядом с нами, в которой находятся студенты и их семьи с фамилиями из первой половины алфавита. Именно тогда мой взгляд падает на темноволосую девушку, ожидающую в начале своей очереди.

Я сразу же узнаю ее, как ту девушку, которую я видел идущей по улицам Энглвуда больше года назад. Хотя ее рваные черные джинсы и кожаная куртка были заменены на гораздо более откровенные обрезанные шорты и черный топ, я узнал бы ее панк-роковый образ и уникальную тонкую стрижку пикси где угодно. Острые контуры ее поразительного профиля каким-то образом стали только красивее с того дня, как я впервые ее увидел, и теперь, когда ее гардероб выставляет напоказ ее впечатляющую фигуру, я чувствую, что меня невероятно больше тянет к ней. На ней те же поношенные армейские ботинки, что и в день нашей встречи, и каким-то образом они только делают ее наряд сексуальнее. Сочетание нежности и свирепости, ее внешность умудряется противоречить сама себе самым интригующим образом.

Воспоминание щекочет мне заднюю часть сознания, когда я вспоминаю, как я впервые увидел эту девушку. Уитни, как мне кажется, она себя называла. Я вез Бьянку домой из школы, хвастаясь своим новым Ламборгини моей младшей сестре, которая не могла заткнуться и говорила, как она хочет такую же машину на свой день рождения.

Я спросил Бьянку об Уитни, когда замедлился, чтобы последовать за ней, и Бьянка сказала мне, что они вместе учились в школе, что Уитни была на год старше ее, и она танцовщица. Не просто танцовщица — балерина. Мои губы изгибаются в улыбке, когда я вспоминаю, как мне показалось забавным, что кто-то, кто излучает флюиды «не связывайся со мной», может хотеть стать балериной.

Я также помню, как наш разговор так резко оборвался, когда один из моих мужчин из Братвы позвонил и сообщил, что моего отца застрелили. Воспоминание скручивает мне живот, когда оно, свежее и острое, врывается в мой разум, как будто это произошло только вчера.

С того ужасного дня у меня было полно дел, чтобы взять на себя роль отца как пахана. В возрасте двадцати пяти лет я был намного моложе среднего пахана. Даже намного моложе большинства моих мужчин. Это оказалось непросто, особенно с учетом того, что смерть моего отца ознаменовала начало конфликта с новой Братвой, которая двинулась на нашу территорию с юга. Я был настолько поглощен всеми проблемами управления империей моего отца, что у меня не было времени думать о той невероятно сексуальной почти совершеннолетней девушке, с которой я остановился, чтобы пофлиртовать в тот день. Но теперь, когда я провожаю ее взглядом до стойки, я чувствую то же самое необъяснимое влечение, которое заставило меня остановиться и поговорить с ней в тот холодный февральский день.