Наконец, настала моя очередь поговорить с очкастой леди, сидящей за стойкой офиса, и я одариваю ее яркой улыбкой, когда делаю шаг вперед. Она не отвечает мне улыбкой, так как сразу переходит к делу.

— Имя? — Спрашивает она, уставившись в экран своего компьютера.

— Уитни Карлсон, — отвечаю я, подавляя тревогу, которая грозит подняться во мне, когда я понимаю, что буду говорить с компьютером, а не с человеком.

— Похоже, вы уже записались на курсы, поскольку это ваш второй год обучения, но оплата еще не произведена. Хотите заплатить картой, чеком…? — Женщина смотрит на меня, ее пристальный взгляд безразличен.

— Вообще-то, я надеялась поговорить с вами об оплате. — говорю я, и мой голос звучит более дрожащим, чем мне бы хотелось. — Вы предлагаете какие-либо, гм… планы оплаты или… отсрочки, или что-то еще?

Взгляд женщины становится холодным, ее губы сжимаются в деловую линию.

— Если вам нужна помощь, это то, что вы должны были обсудить с финансовым офисом несколько месяцев назад.

— Нет, нет. Не помощь. Последнее, что мне нужно, это начать накапливать проценты, которые я не смогу выплатить. Мне просто нужно немного больше времени. Разве я не могу заплатить часть сейчас, а остаток в следующем месяце или что-то в этом роде? — Я слышу отчаяние в своем голосе, и от этого у меня скручивает живот.

— Обычно мы не предлагаем рассрочки в Роузхилл. Платежи должны быть полностью оплачены при регистрации.

Я прикусываю губу, чувствуя надвигающийся отказ.

— Пожалуйста, всего несколько недель. Неужели нет никого, с кем я могла бы поговорить, и кто мог бы сделать исключение?

Женщина внимательно изучает меня несколько минут, ее взгляд блуждает по моему потертому, выцветшему гардеробу, и в ее выражении лица появляется намек на человечность.

— Дай мне минутку, — наконец говорит она, беря телефон и набирая номер.

Я жду, затаив дыхание, оглядываясь через плечо, когда слышу начало ворчливого недовольства, пока я задерживаю очередь. Я бросаю взгляд на мужчину позади меня, который шумит, ожидая со своим сыном, жалуясь на наглость некоторых людей тратить время всех на просьбы о милостыне. Жар окрашивает мои щеки, и я поворачиваюсь обратно к женщине за стойкой, заставляя свои глаза оставаться прикованными к ней с надеждой, пока я пытаюсь заглушить голос мужчины.

Более легкий женский голос доносится до меня из очереди рядом со мной, и я инстинктивно смотрю в ее сторону. Это симпатичная девушка с впечатляющими темными локонами, которые сохраняют красивый естественный рыжий оттенок. Она говорит с яркой легкостью первокурсницы, не беспокоящейся ни о чем, и по качеству ее одежды я уверена, что она не сталкивается с такими же финансовыми трудностями, как я.

Но мой взгляд задерживается на ней лишь на мгновение, прежде чем я замечаю мужчину рядом с ней. Он впечатляюще высок, мускулист, с аккуратно подстриженной черной щетиной, украшающей сильную челюсть. Он недостаточно стар, чтобы быть ее отцом, но обладает авторитетом человека, который привык отдавать приказы. И в нем есть что-то очень знакомое. Мне кажется, что я знаю его откуда-то, но не могу точно сказать, откуда. Может быть, я раньше обслуживала его в своем ресторане? Но это не точно.

— Хорошо, я поговорила с деканом, и я могу дать вам отсрочку платежа на неделю. — Говорит моя помощница, снова привлекая мое внимание к ней.

— Неделю? — Говорю я, и камень оседает у меня в животе.

Жесткое лицо женщины, кажется, смягчается от моего тона.

— Это все, что я могу вам дать. Надеюсь, это поможет.

Слезы жгут мои глаза, когда я осознаю, насколько это может быть близко. Я не знаю, смогу ли я собрать необходимую сумму за неделю. Две — да. Но одну?

— Большое спасибо. — Говорю я, заставляя себя улыбнуться, чтобы скрыть беспокойство.

— Удачи, — говорит она, отпуская меня.

Удрученная ситуацией, я поворачиваюсь, чтобы выйти из очереди, и мои глаза встречаются с темными, напряженными, наблюдающими за мной. Красивый мужчина с сильной челюстью в очереди рядом со мной наблюдает за мной, и мое сердце трепещет, когда у меня возникает то же самое чувство, что я откуда-то его знаю.

Он что-то бормочет девушке рядом с ним и выходит из очереди, приближаясь ко мне. Запах сосны и сандалового дерева щекочет мой нос, когда он останавливается передо мной, его глаза не отрываются от моих, и мои ноги кажутся примерзшими к цементу, пока я жду, когда он заговорит.

— Мне жаль, но я не мог не подслушать твою ситуацию, и я подумал, что мог бы поговорить с тобой об этом.

Глубокий, музыкальный звук его русского акцента заставляет мой живот дрожать, и внезапно я вспоминаю, почему я его знаю. Прошло больше года с тех пор, как я видела его в последний раз, стоящим перед своим синим Ламборгини, смотрящим на весь мир, как греческий мраморный шедевр. И вот он снова здесь, превращает мои внутренности в кашу посреди приемной комиссии, пока его пронзительные глаза исследуют мое лицо.

Для чего, я не знаю.

2

ИЛЬЯ

— Это будет лучший год в моей жизни. Не могу поверить, что ты позволил мне учиться в Роузхилл, — изливает свои чувства Бьянка, пока мы идем по идиллическому кампусу, полному высоких, зрелых деревьев и грубо отесанных каменных зданий. Все в этом месте кричит о старине и классике, что сильно отличается от более промышленного города в Центральном Чикаго, где я безраздельно властвую.

— Я все еще не понимаю, почему это должен был быть этот колледж, — ворчу я, мои чувства настороже, когда мы шагаем по устоявшейся территории Маркетти.

Не то чтобы моей Братве строго запрещено находиться на территории правления мафиозной семьи, но это что-то вроде негласного соглашения, что мы пересекаемся как можно реже, чтобы избежать любых территориальных споров. И я знаю репутацию Маркетти как собственнических людей. Тем не менее, я не могу отказать своей младшей сестре в чем-либо, чего она хочет. И технически наш союз позволяет мне входить на их территорию, но это условный союз, которому я не всегда могу доверять.

— В Роузхилл лучшая театральная программа в штате! — Настаивает Бьянка, как будто не замечая моих опасений, пока она мечется по тротуару, словно она его хозяйка.

Став частью нашей семьи пять лет назад и узнав, какова жизнь под защитой моего крыла, явно вскружило ей голову. Хотя я говорил с ней о необходимости затаиться и не высовываться, если она хочет поступить в колледж Роузхилл, она кажется такой же яркой и откровенной, как и прежде. Какой бы раздражающей она ни была, я все равно люблю ее за это.

— Ну, тебе лучше стать следующей Идиной Мензел, если мы ставим на карту территориальную войну из-за этого.

— Пфф, — усмехается Бьянка. — Я не буду следующей Идиной Мензел. Я буду Джули Эндрюс, — хвастается она.

Тихий смешок вырывается из моей груди, несмотря на все мои усилия подавить его. В моем мире, полном насилия и опасности, приятно провести день, предавшись невинным детским мечтам Бьянки. Кажется, будто она появилась в моей жизни целую вечность назад, когда постучала в дверь семейного поместья и объявила, что она дочь моего отца и пришла его искать.

В то время как мой отец за свою жизнь произвел на свет кучу детей, оставив мне больше единокровных братьев и сестер, чем я могу сосчитать, Бьянка — единственная, кто нашел дорогу к нашей двери, и хотя моему отцу в то время было все равно, я сразу же проникся к ней симпатией. Я принял решение поселить ее и ее мать в хорошей квартире неподалеку и отправить в среднюю школу Энглвуда, чтобы я мог узнать ее получше. И хотя мой отец умер несколько лет спустя, так и не узнав ее получше, я считаю Бьянку единственной оставшейся у меня семьей. Она и ее мама даже переехали в главный дом ко мне после смерти моего отца.

Я знаю, что сказал бы мой отец об этом решении, если бы он был жив. И по большей части я дисциплинированно следую его примеру, чтобы держать людей на расстоянии. Вот почему моя мать была единственной женой моего отца, и хотя он мог бы платить за содержание любых внебрачных детей, которые появлялись из-за вращающейся двери любовниц, последовавшей за ее безвременной смертью, я был единственным, кого он пускал в свой дом.