И легкую заминку допустил он, прежде чем закончить:

— …хеленд Ар’Бранд?

Хоть и шатало его слегка, но рыцарь сделал твердый шаг вперед.

— Я признаю свою вину, — с достоинством ответил он, — Я призвал демонов и пытался убить Его Величество. Я сделал это по собственной воле, чтобы показать вам всем. Асканийцы и данаанцы — не друзья. И никогда ими не станут.

На секунды воцарилось ошеломленное молчание. И Ингвар почувствовал, как рядом с ним Линетта просто подкинулась от возмущения.

— Это ложь! — воскликнула она, — Он не действовал в одиночку! За ним стоял отец Бернар!

Однако голос её потонул в криках толпы:

— Убийца! Предатель!

— Колдун!

— Семибожник!

— Отродье Зверя!

— Данаанский выродок!

— Полукровка!

— Чужак!

Каждое слово, исполненное ненависти, казалось, вонзалось в тело Бранда подобно стреле, но несмотря на это, он стоял молча и смотрел прямо. Он не пытался более оправдаться.

Он принимал все предназначенные ему удары.

— Тихо! — крикнул Голос Короля.

И как по волшебству, толпа действительно затихла.

— Отец Бернар, — подал голос Этельберт, — Что скажет святая Церковь?

Предстоятель вышел вперед, и лишь теперь Ингвар смог увидеть, что церемониальный перстень первосвященника снова красуется на его пальце.

— Властью, данной мне Эормуном, — сказал отец Бернар, — Я объявляю, что этот человек продался Зверю и более не является правоверным эормингом. Он может быть отдан суду Вашего Величества и наказан в соответствии с законом.

— Да будет так, — кивнул король, — В таком случае, веление Эормуна ясно для нас…

И тут подал голос Ингвар:

— Брат… Ваше Величество, — поправился он, — Пересмотрите обстоятельства дела еще раз.

Он сделал несколько шагов вперед, испытующе глядя на младшего.

— Этот человек не мог действовать в одиночку. Он не обладает колдовской силой. Вам известны факты, указывающие на его сообщника. Не верьте слепо словам фанатика. Разберитесь в этом деле тщательнее.

— Нет, брат, — откликнулся король, — Дело уже решено, и истина установлена. Ар’Бранд действовал в одиночку и сам призвал демонов. Не стоит недооценивать его и пытаться принизить его вину.

— Но это ложь! — возмутилась Линетта, вставая рядом с мужем.

— Ты смеешь обвинять Его Величество во лжи?! — зашипела вдовствующая королева, — Какая дерзость! Стража!

Гвардейцы шагнули было к принцессе, — но шарахнулись назад, стоило зазмеиться в руке Ингвара лезвию демонского клинка.

— Кто сделает еще шаг, умрет, — предупредил кесер.

— Отставить! — почти одновременно с ним крикнул Этельберт, — Всем успокоиться! Прочь мечи!

И лишь после того, как оружие вернулось в ножны, продолжил:

— Я понимаю, как тяжело вам, Ваше Высочество. Вы через многое прошли и потому говорите необдуманно. Я прощаю вас и надеюсь, что в объятиях моего брата вы вскоре оправитесь от пережитого. Я в неоплатном долгу перед вами за ваши действия в Великом Соборе, но я не позволю никому подвергать сомнению мои решения.

Не делая паузы в речи, он вновь обернулся к Бранду.

— Хеленд Ар’Бранд, вам дается шесть дней и ночей на то, чтобы раскаяться в своих грехах и отмолить свою душу. По их истечении вы будете преданы огню на главной площади, ровно в полдень. И да будет Эормун милосерден к вам.

— Я следую Его воле, — откликнулся рыцарь, — В жизни и в смерти.

— Ты поступил как полный кретин.

Едва они остались наедине в королевском кабинете, Ингвар поспешил сказать брату те слова, что могли бы стоить ему головы, если бы их кто-то услышал.

— Это я-то? — огрызнулся король, — А сам? Зверь тебя надоумил полезть со своими возражениями во время суда. Знаешь, что могло бы быть, если бы ты и вправду кого-нибудь покалечил?

Ингвар безразлично пожал плечами:

— Калечить? Я не собирался никого калечить. Если бы кто-то из них протянул свои лапы к Линетте, я просто убил бы его.

— В этом весь ты, — закатил глаза Этельберт, — Творишь что хочешь, а мне потом разгребать последствия. Не мог я обвинить отца Бернара, понимаешь? Не мог! Он — опора Церкви и символ эормингской веры! Народ верит в него! И не простил бы…

— Иными словами, ты струсил, — сделал безжалостный вывод кесер, закидывая в рот кусок сыра.

— Я проявил благоразумие. Может быть, тебе это не понять, но я отвечаю не только за себя. Я не могу позволить себе всегда поступать по справедливости. Я король! И несу ответственность за стабильность в стране!

Последние слова Этельберт почти выкрикнул. Все это время он избегал смотреть брату в глаза.

И что-то подсказывало, — не потому что боялся приворота.

— Ты король, — согласился Ингвар, — Но проблема в том, что ты слабый король. Ты не можешь справиться с ситуацией, поэтому ты лишь усугубляешь её.

— А ты бы уж конечно поступил правильно, — ядовито ответил Этельберт.

Кесер поморщился, признавая частично его правоту.

— Да нет. Я понимаю, что правильного решения тут нет вообще. Но я знаю одно. Сегодня ты выпустил опасного демона. Я имею в виду, фигурально. Ты дал понять Бернару, что он может творить что хочет. И даже то, что едва не стоило тебе жизни, ты стерпишь. Более того, ты дал понять это любому, кто хоть немного поинтересуется обстоятельствами дела. Бранд-одиночка хорош для толпы, но и только.

Этельберт вздохнул. Он ничего не говорил.

Но молчал выразительно.

— Чего я еще не знаю? — спросил Ингвар.

— Ознакомься вот с этим, — ответил король, протягивая официальный свиток с коллективным прошением, — И скажи, что думаешь.

Ингвар ознакомился. И сказал.

К сожалению, в силу стеснительности биографов и вездесущих правил приличия, что именно он сказал, в историю не попало.

— Как-то так, — согласился Этельберт, — Половина из подписавшихся не принадлежат к фракции Церкви. Понимаешь? Поддержка у отца Бернара гораздо больше, чем мы могли себе представить. Если я пойду против него, очень скоро лишусь короны.

— Может быть, так, — задумчиво ответил Ингвар, — Или же кому-то еще выгодна его деятельность при твоем дворе. Но в любом случае, что ты планируешь теперь? Дать им понять, что будешь плясать под их дудку?

Младший брат прикрыл глаза и кажется, мысленно сосчитал до десяти.

— Отец учил меня, что мудрый полководец никогда не вступает в битву, когда все преимущества не в его руках.

— Меня тоже, — поморщился Ингвар, — Но только это чушь. Лучшие свои победы я одержал, когда противники считали, что все преимущества достались им.

Этельберт мотнул головой.

— Брат, пойми одну простую вещь. Пора наконец повзрослеть. Твое глупое бунтарство подходит подростку, но не взрослому мужу. Ты вечно мнишь себя одиноким волком, но знаешь, что: в природе одинокий волк — это отщепенец, которого не принимает стая. И общество людей работает точно так же. Ты не можешь бороться один против всех. Всех — все равно больше.

— Как минимум, кое-что это бунтарство нам уже принесло, — холодно ответил Ингвар, — Мир между Асканией и Данааном. Не будь моего глупого бунтарства, сколько бы лет еще продлилась война?

— И с последствиями этого разбираться тоже мне, — резонно возразил младший брат.

— Думаю, в данном случае это зеркально, — усмехнулся Ингвар, — Тебе приходится улаживать дела с дворянским собранием, а мне с женой. И я не уверен, что тяжелее.

Король усмехнулся в ответ:

— Считай, что ты пострадал за отечество. Но я понял твой намек. Несомненно, своим решением я обидел принцессу Линетту, и я постараюсь искупить вину и смягчить ее обиду.

Ингвар склонил голову набок.

— Брат. Линетта — первая красавица Данаана. Как ты думаешь, что с ней случается чаще: ей дарят дорогие подарки, или же ее пытаются убить, похитить и распять на кресте? Ты всерьез веришь, что твои подарки ее обиду смягчат?

— Так что, не дарить? — хмыкнул Этельберт.

— Дари. Но гораздо важнее другое. Если я прижму того, кто стоит за всем этим… Не мешай мне.