— В общих чертах, — признал Эсквин, — Но если даже там не звучало этих слов, это не дает тебе права проявлять неуважение к главе Церкви. Боюсь, что слава победителя демона слишком вскружила тебе голову, племянник.

— Полагаю, мне вскружило голову нечто иное, — не согласился Ингвар.

Он промедлил, якобы делая паузу перед пояснением, — а на самом деле дожидаясь недостающих участников представления. Толпа вокруг становилась все гуще и плотнее, но особого гостя не могли не пропустить.

— Что здесь происходит? Из-за чего ссора?

Король Этельберт подошел стремительным шагом, сопровождаемый Вин’Эддифом и вдовствующей королевой. Как раз очень удачно. Все в сборе.

— А, вот и ты, брат. Я как раз ждал тебя. Дорогая мачеха, на этот раз я рад видеть и вас. В вашем присутствии я хотел бы задать вопрос святому отцу.

Жестом фокусника Ингвар извлек из рукава старый отрез когда-то красной ткани.

— Вы знаете, что это за вещь?

Отец Бернар нахмурился.

— Это фрагмент одеяния Святого Эормуна. Отданный мною вашей супруге ради того, чтобы она своим светом озаряла путь вашей душе. Насколько могу судить, вам известно об этом не хуже, чем мне.

Ингвар укоризненно цокнул языком.

— Эх, отец Бернар, отец Бернар. К столь драгоценной вещи вы могли бы присматриваться тщательнее. Вот тот фрагмент, что вы подарили Линетте.

Из того же рукава он извлек маленький кусочек обгоревшей ткани.

И толпа взорвалась гулом возмущения.

— Что это значит? — воскликнул отец Бернар, впервые за долгое время демонстрируя видимый гнев, — Вы осмелились осквернить святую реликвию Эормуна?!

— Объяснись, брат, — поддержал его Этельберт.

Ингвар широко улыбнулся, оглядываясь вокруг и убеждаясь, что завладел вниманием аудитории.

— Большой вопрос, святой отец, какая из реликвий осквернена сильнее. Та, что пострадала от огня… Или та, которая как раз уцелела. Потому что второй фрагмент покрова Эормуна я забрал у недостойного рыцаря, подосланного в мое поместье, чтобы убить меня.

Он больше не улыбался. Взгляд его, холодный и жесткий, был нацелен на священника, как острие стрелы, и адово пламя разгоралось в глазах все ярче.

Пламя, что казалось, готов было испепелить обидчика на месте.

— И вот теперь я вас обвиняю. Это вы отдали ему реликвию. Вы подослали его ко мне, чтобы убить меня и моей смертью развязать войну.

— Вы бредите, кесер, — спокойно ответил отец Бернар, — Любовь к семибожникам ослепила ваш разум. Если какой-то хеленд и пытался убить вас, не стоит связывать это с Церковью.

— Полагаю, мой племянник выпил лишку, — предположил Эсквин, — Простите его, святой отец. Не сомневаюсь, что немного проспавшись, он принесет вам свои извинения.

Ингвар прикрыл глаза:

— Занятная деталь. Я не говорил вам, что это был хеленд. С вашей стороны, как правоверного эорминга, логичнее было бы подумать, что это был риир. Значит, вы все-таки помните, кому и для чего отдали реликвию?

Зрители наблюдали за словесным поединком, переводя взгляд с одного участника на другого. Отец Бернар же недовольно нахмурился:

— Помню, конечно. Один из фрагментов покрова Эормуна я вручил молодому хеленду Ар’Бранду после того, как он рассказал, что столкнулся с демоном близ замка Мозаль. Я сделал это, чтобы ему сподручнее было защищать вашу супругу, но я никак не ожидал, что в нем взыграет данаанская кровь и побудит его использовать священную реликвию для предательства.

— Складно звучит, — ответил Ингвар, — И напоминает мне еще об одной вещи. Пожалуйста, отец Бернар, вытяните руки перед собой.

Предстоятель эормингской Церкви подозрительно смотрел на него, не спеша выполнять указание. Явно ничего хорошего он от этого не ждал.

Однако король Этельберт предпочел вмешаться:

— Действуйте, отец Бернар. Не бойтесь.

Осторожно, будто в пасть льву, священник протянул старческие, узловатые руки. Несколько секунд Ингвар внимательно изучал их…

А потом резким движением сорвал со среднего пальца церемониальный перстень. Символ статуса предстоятеля эормингской Церкви.

Реакция не заставила себя ждать, причем со всех сторон сразу.

— Что вы себе позволяете!

— Племянник!

— Да как вы смеете!

— Объяснись!

— Святотатство…

Ингвар же слушал хор возмущенных голосов, и легкая довольная улыбка играла на его губах. Он привык к возмущению, привык к обвинениям. Привык быть чудовищем в глазах людей.

И может быть, поэтому именно ему пришла в голову мысль, чудовищная и кощунственная для любого правоверного эорминга.

— Вы довольно редко бываете на солнце, отец Бернар, — заметил он, — Но когда бываете, на вас всегда этот перстень, символ вашего статуса.

Небрежно подбросив на ладони церковную регалию, он продолжил:

— Вы носили её столь долго, что на вашем пальце остался след, полоска незагорелой кожи. Но придя в столь небогоугодное место, как «Пляшущая Форель», вы, разумеется, не могли выдать себя столь приметной вещью. Хоть покойный Хорса и хвалился тем, что не выдает тайн своих посетителей, никто не гарантировал, что какой-нибудь случайный свидетель не опознает кольцо. А опознав — не пустит слух, что предстоятель нашей Церкви приходил в бандитский притон, чтобы уединиться в дальней комнате с тремя малолетними данаанскими проститутками.

— Я должен выслушивать этот поклеп? — вопросил побагровевший от гнева первосвященник.

Король задумчиво кивнул:

— Брат. Остановись. Ты переходишь границы.

— Перехожу границы?..

Ингвар недобро усмехнулся.

— Нет, Ваше Величество. Границы здесь перешел не я. Вы допустили серьезную ошибку, отец Бернар. Именно на эту руку приземлялся демон-коршун, которого призвали, чтобы убить мою жену. Приземлившись на неё, он ясно видел след от перстня на пальце колдуна. А я впитал его воспоминания, — и со всей ответственностью заявляю, что этот след до мельчайших деталей идентичен тому, что оставил на вашем пальце церемониальный перстень первосвященника. Поэтому сейчас… При всех присутствующих, включая потомка и наместника самого Эормуна…

Короткий поклон в сторону Этельберта.

— …я предъявляю вам обвинение в черном колдовстве.

И стало тихо.

— Ты перешел границы, племянник, — подал голос Эсквин, — Тебе многое сходило с рук, но не подобное.

— Как мы все знаем, вы и есть единственный в стране практик черной магии, — указал Бернар, — И вы полагаете, что подобное обвинение от вас будет иметь вес?

Ингвар лишь пожал плечами:

— Я лишь привожу факты. И предлагаю Его Величеству рассмотреть их.

Этельберт хмуро смотрел на брата. В его взгляде так и читалось «Обязательно было делать это именно так?».

Но что-то подсказывало, что по-другому и вправду было нельзя.

— Отец Бернар, — сказал он, — Кесер Ингвар. Мы с вами продолжим этот разговор в моем кабинете. Без свидетелей.

— Тебе непременно нужно было поднимать шум на весь дворец?!

Таков был первый вопрос, который задал король, когда троица осталась наедине. Сняв корону и сгорбившись над столом, Этельберт массировал пальцами виски.

Гостям он присесть не предлагал.

— Нужно, брат, нужно, — сейчас, когда не было необходимости играть на публику, голос Ингвара выражал скорее досаду, чем веселье, — Я ведь прекрасно понимаю, что будь у тебя хоть малейшая возможность, ты предпочел бы замести это дело под ковер. А этого допускать нельзя: слишком серьезный оно приняло оборот. Поэтому мне пришлось поднять волну.

— «Пришлось», — передразнил его король, — Еще скажи, что тебе это не понравилось!

Ингвар хмыкнул:

— Поверь мне, брат. Если бы я выбрал тот вариант, который бы мне понравился, ты был бы доволен еще меньше.

Он допускал возможность того, чтобы решить вопрос, не привлекая короля. Напрямую, как привык. Однако первосвященник не стал бы сражаться на дуэли. А демон-змея могла не суметь устранить его тихо: слишком уж силен он был в колдовских искусствах.