Мёртвого человека.

Очень и очень давно мёртвого. Фильмы про зомби? Не то, чтобы я любителем был, но видать случалось. Вот прям классика почти передо мною. Огромный звероватого вида мужик и в живом виде, должно быть, ужас внушал. А теперь и подавно.

Метелька за моею спиной всхлипнул сдавленно и рот руками закрыл, чтоб не заорать.

Я же смотрел.

Да, здоровый…

И такой, будто вздувшийся изнутри. Такое с утопленниками бывает, когда в воде полежат. Брюхо треснуло и кусками гнилого каната изнутри кишки вываливаются. Но мертвецу плевать.

Идёт, бычок, качается.

Покачивается.

Неспешно.

Лицо тоже раскурочено. Вместо левого глаза — дыра, да и части скулы не хватает. С другой стороны лица кожа вздулась, пошла трещинами.

Смотреть тошно.

Но смотрю. Запоминаю. Если это из Теней, то Савке надобно знать, потому что, чую, с тварями подобными работа его и связана будет. Правда, Савка от этого не в восторге.

Совершенно.

Да и я как-то… на что опыт большой, и мертвяков видать случалось всяких, а тут мутит. Главное, тварь держит в руке что-то тёмное, трепыхающееся и жрёт.

— Назад, — Еремей револьвер убрал. — Сейчас попробуем отойти… если получится, идите… к Мозырю… возвращайтесь. Скажете, старый выхлест в гнилом доме завёлся.

Метелька делает шаг назад. Он готов сорваться на бег.

— Тихо, — шипит Еремей. — И под ноги глядите, чтоб не грохнуться.

А у Еремея в руке тесак появляется. Впрочем, нападать на тварь он не спешит. Пятится медленно, и мы с ним. Вернее за ним. Или перед, если пятимся? Главное, стал так, чтоб заслонить нас от твари.

— Выхлест — тварь засадная. Далеко ходить не может, пуповина не пущает… нам бы только из круга выбраться…

Какая?

Хотя. Вижу теперь. Кишки тянутся и, пусть их в человеке много, но не настолько, чтоб в самый дом. Точно пуповина.

— Но мы далече зашли… — бормочет Еремей. — Благо, тут ещё не освоился… только пришёл, видать. Ещё и сети не раскинул…

— Сети?

— Пуповина… после… расходится в стороны, что сеть паука. Кто наступит, тварь сразу и…

Нас выхлест словно и не видит. Он стоит, жуёт то чёрное трепыхающееся, и головою поводит в сторону. Влево. Вправо.

Вправо.

Влево.

И ноздри его раздуваются, будто запах уловил. А глаза… так, смотреть в глаза не станем. И на тварь тоже. Не напрямую… попробую боковым, глядишь, тогда и не заметит.

Мы пятимся.

И дальше пятимся. Всё ещё пятимся. Ухает сердце, то ли моё, то ли Метелькино. Колотится часто-часто. А чем ближе столбы старой ограды, тем сильнее тянет бежать.

И не только меня.

— Он… он нас не видит, — говорю Еремею шёпотом, когда до поваленного забору добираемся.

— Не видит, — Еремей отвечает уже в голос и спокойно. — Твари тут слепые, как мы там. Особенно по первости. Дальше уже приноровятся, кто как… Метелька, беги… предупредишь там, а мы пока побудьма.

— Я…

— Что сказано? — затрещина, отвешенная Еремеем, обрывает вялые возражения. И Метелька срывается на бег. Главное, что движение это заставляет выхлеста дернуться. Он даже подаётся, будто ощутив, что где-то рядом люди. И я толкаю тень в другую сторону.

Её он должен увидеть скорее.

Тень не слишком тому рада, но она подчиняется, вытягиваясь из укрытия. Когтистая лапа осторожно подползает к длинному канату-кишке…

Почему, к слову, выхлест-то? Ладно, после поинтересуюсь. Главное, что движение тени не остаётся незамеченным. Выхлест оборачивается и резко, чтобы после, пригнувшись, опёршись одною рукой на землю, заворчать. Его голос низкий и утробный, пробирает до самых печёнок.

— Как его убить? — спрашиваю у Еремея шёпотом.

— Это ты охотник.

— А там вы… встречали таких?

— Встречали… не там. Выхлесты из тех, что только тут встречаются. Там вон мертвяков сразу жрут. Это уж туточки тени изгаляются. Что до выхлеста, то он и там тварь непростая, а тут и вовсе. В голову бить бесполезно, как и в сердце или ещё куда… а вот те кишки — это не совсем кишки. С ними выхлест с тенью связан. Он сам по сути — мертвое тело, которое тварь заняла. Если из тела выбить, выманить, тогда его серебро возьмёт или пуля намоленная. А пока сидит, то… мертвяку ни сталь, ни серебро не страшные. Синодников звать, пока паутину в землю не зарастил. Да эти спалят тут всё, а после благословением…

Он морщится, потому что вариант явно не кажется Еремею удачным.

Ага, то есть надо как-то тварь из тела выманить.

— А ты увидишь? Когда он… тварь когда из тела вылезет.

— Нет.

— А как тогда… ну, люди на ту сторону ходят.

— А козлика с собой берут. Пока тень козлика жрёт, остальные и… надеются, что попали.

Дерьмо.

Козлика у нас нет. Да и что-то подсказывает, что тут козлик — не вариант.

— Как далеко он от дома отойти может? Физически?

— Чего?

— Сам… мертвяк. Тело. Кишки эти длинные?

— Да не так, чтоб далече. До ограды, мыслю, может и дотянет. Старый. Икушника недалече ж взяли. Он б держался на границе, чтоб силу тени тянуть и этому вон не попасться. А чего?

— И дальше он не шагнёт?

— Парень, не дури…

— Это не дурь, просто…

Не могу я отступить. Просто взять и уйти, оставив это здесь. Не знаю, отчего, раньше героизма особого я в себе не ощущал. Да и Савка, забившись в уголок, трясся от ужаса, но… сама мысль о том, чтобы оставить тварь и уйти была противна.

Более того, противоестественна.

Это как… как мысль о том, что надо на время прекратить дышать. Или вот сердце себе остановить.

— Охотник, — Еремей кивнул, будто бы понимая.

Я бы тоже понять не отказался.

Или это обратная сторона дара? Ладно…

— В общем так… он нас по-прежнему не видит, — я разглядывал тварь, которая сосредоточенно обнюхивала стену. Она явно почуяла близость моей Тени, и теперь волновалась. — Но резкое движение, думаю, заметить способен. Поэтому… действуем осторожно. Значит, пуля её возьмёт? Твоя?

— Если из тела выберется. Так-то бесполезно.

— Хорошо… дай, — я протянул руку.

— Малец…

— Ты ведь всё равно её не увидишь. А я увижу. И шансов попасть у меня всяко больше. Если, конечно, ты меня не хочешь пристрелить.

Тень попятилась, и выхлест снова дёрнулся, даже позабыв про кусок тьмы в руке. Он заворчал, закрутился на месте, пытаясь взять след.

— Добре… взводится сам, потому тебе только направить и нажать на спусковой крючок. Щелкнет и ещё раз. В барабане пять пуль осталось. Ему хватит и тройки, но не жалей… пули отолью ещё.

Револьвер оказался на диво тяжёлым, а ещё я теперь чувствовал заключённую в него силу, иного, отличного от моей, свойства. Трогать не стал.

— Отходим, — мы попятились за ограду, к тропинке, по которой и пришли. Выхлест снова обернулся. Он явно чувствовал присутствие чужаков на своей территории, но не видел.

Шаг.

И ещё один.

И я поднял камушек, который кинул.

Попал.

Выхлест, снова было повернувшийся спиной, — запах тени тревожил его куда сильнее смутных шорохов, — резко распрямился. Губы его вывернулись, обнаживши зубы и чёрный обрезок языка.

По ходу, умирал мужик долго.

Тяжко.

Ладно, это не моё дело. Моё — тварь, вид которой вызывал одновременно и отвращение, и странное возбуждение, желание немедля до неё дотянуться, уничтожить.

Убрать из мира.

— Эй, — я остановился на границе. А то мало ли, вдруг да сообразит, что это ловушка. — Как тебя зовут, тварь?

— Он не говорит, — заметил Еремей, впрочем, не отступая, впрочем, далеко. Он явно намеревался вытаскивать меня, если всё пойдёт не по плану.

— Я тебя вижу, — сказал я, мысленно велев Тени замереть. Сам же уставился на тварь. Вот изо всех сил своих уставился и…

Увидел.

То есть ту, что внутри.

Как видел клубок тёмных червей в Еремее. И тень. И теперь вот… тварь, просто тварь. Чёрный сгусток, обжившийся в распоротом животе и выпустивший тончайшие нити, которые пронизывали всё тело. И было очевидно, что тело это мертво. Но… тварь использовала его.