И чаяний.

Как ни странно, но понимаю.

А сила чужая течёт, пробирается глубже и глубже.

— Интересно… весьма интересно. Люди?

— Тоже очертания. Но тех, кто с даром, вижу ярко… у вас вот зеленоватый. Мятный. И чистый очень. Как и у… Татьяны… отчества, простите, не знаю.

— Танечка!

— Васильевна, — чуть смутившись, представляется Татьяна. — Татьяна Васильевна Одоецкая. Прошу прощения, что не представилась.

Запомним. Сомневаюсь, что столкнёмся в будущем, но почему бы и нет? На правильных знакомствах мир стоит.

— Приятно познакомиться, Татьяна Васильевна.

Она почему-то хихикает…

— Сканируй, — строгий голос деда прерывает смех. — Пациента…

И руки убирает, но место их занимают другие, узкие ладошки Татьяны Васильевны. Её сила пробирается внутрь и щекочет.

— Больно? — интересуется Афанасий Николаевич.

— Щекотно.

— Это случается… у охотников источник силы свой, а потому часто их дар как бы это выразиться… вступает в конфронтацию? Не совсем верно. Скорее уж он весьма чувствителен к проявлениям иных даров. Да и сил на лечение вашего брата требуется много больше. Что скажешь, Танечка.

— Странно, — голос её становится непривычно серьёзен. — Отслоение сетчатки, конечно, имеет место быть, но не только оно… есть также поражение зрительных нервов.

А это приговор.

Был бы, если бы Савка полагался на одни лишь природой данные глаза.

— И ещё…

— Погоди, дорогая, — Афанасий Николаевич оттеснил внучку, а потом коснулся Савкиной головы.

И Савка ухнул в сон.

Вот же.

— Ни к чему пугать мальчика… жаль, очень жаль… перспективная находка, но вот…

— Деда?

— Что, дорогая? Увы, мы не всемогущи.

А я вот не уснул. Но тело окаменело, оцепенело даже. На сонный паралич похоже, и ужас в душе вызывает такой же. Но я заставляю себя успокоиться, потому что этот паралич явно искусственного происхождения. Афанасий Николаевич Савку усыпил, чтобы тот лишнего не услышал.

— Но ведь это же… это же… неправильно! — выпалила Танечка. — И что, мы ничего не можем сделать?

— Кое-что можем… хотя и не стал бы силы зря тратить, но уж больно случай удобный. Редко когда встретишь пациента со столь серьезным поражением мозговых структур. А тебе надо практиковаться.

— Это ведь не горячка…

— Дорогая, давай изъяснятся нормально. Мозговые горячки оставь сельчанам.

— Это не менингит.

— Скорее уж не только менингит. Взгляни. Вот здесь что видишь?

Лежим.

Дышим.

И слушаем. Просто слушаем. А о том, что услышали, будем думать после.

— Ну…

— Татьяна!

— Извини. Множественные очаги поражения нервной ткани в лобных долях мозга… как он вообще ходит? Разговаривает?

— Именно, дорогая. Именно… как? С другой стороны, история знает множество примеров удивительной выносливости человеческого тела. Но ты смотри глубже… и не столько на физическую составляющую. В конечном итоге эти очаги стабильны и не распространяются.

Хоть что-то хорошее.

— Какая… странная… может, это дар?

— Интересно, что при поступлении мальчика проверяли. Всех и всегда проверяют на наличие дара, но ни малейших признаков он не выказывал. Тогда как сейчас не ошибусь, сказав, что он достиг стадии третьей.

— Я думала, что первая…

— Третья, как минимум. Он бессознательно оперирует энергией, компенсируя силой физические дефекты. Явление нередкое и в медицине уже описывалось… и если верить тому, что я услышал от любезнейшего местного целителя.

По тону Афанасия Николаевича было ясно, что именно он думает о любезнейшем местном целителе.

— … то развитие это спонтанное и бурное, от первых признаков до нынешнего состояния прошла пара недель.

— А такое возможно?

— При сильном даре… который должны были бы заметить.

— Но не заметили… почему?

— Думаю, здесь совпало несколько факторов. Мать мальчика неодарённая, поэтому некоторые симптомы могла и не заметить. Затем случилась болезнь…

— Дарники ведь редко…

— Редко. И заметь, вот, большое тёмное пятно в левой затылочной части. Это явный след от удара. И субдуральной гематомы, причём такой, что она сама по себе приговор. Думаю, тогда-то дар и сработал, защищая носителя. Случилась лихорадка…

— Та самая горячка… но менингит? Эти ведь поражения, они не от гематомы.

— Верно. Это уже после… теоретическим мог быть и менингит. Организм ослаблен, а условия, в которых живут обычные люди часто… далеки от нормальных. Хотя нарушений развития я не вижу. Скелет сформирован нормально… был сформирован. Видишь, здесь и здесь?

— Ослабление зон роста?

— Именно. Вследствие дурного питания.

— Но кормили сегодня…

— Танечка, — с мягким укором произнёс Афанасий Николаевич. — Именно, что сегодня. Или думаешь, что тут каждый день так?

— Евдокия Путятична показалась мне женщиной достойной, — Танечка явно огорчилась.

— Она и есть достойная женщина. Просто ей… не повезло. Не нашлось никого, кто сумел остановить бы её вовремя, но что уж теперь… и нет, я не думаю, что она ворует у сирот. Она — нет. Прочие — скорее всего. В приюте изрядно людей и за каждым не уследишь. Кроме того платят тут мало, соответственно и работников найти непросто. И исходное финансирование тоже весьма… скромно. Она и так делает многое. Здесь чисто. Опрятно. Есть одежда и обувь, да и детей нельзя назвать истощёнными, несмотря ни на что…

Пожалуй, похвала от такого человека многого стоило. А ещё Савке повезло. Приюты ведь разными бывают. И в иных он бы просто не дожил до нашей встречи.

— Но возвращаясь к нашему делу… точнее менингиту. Взгляни на эти очаги ещё раз. Ничего тебя не смущает?

— Кроме того, что он жив?

— Кроме.

— Не знаю…

Меня вот смущает этот разговор донельзя.

— Не на каждый отдельно, скорее на картину в целом.

— Они… они симметричны! Точнее как будто рисунок.

— Именно дорогая. Именно. И рисунок, пожалуйста, запомни. Вечером нарисуешь и покажешь.

— Да, дедушка. Что это?

— Это остаточный след от проклятия. Весьма нехорошего проклятия, наличие которого как правило обнаруживают уже при вскрытии… если вскрытие проводят и тот, кто это делает, достаточно компетентен, чтобы отличить проклятье от менингита. Симптомы весьма схожи.

Дерьмо.

Мог бы — выругался б. Но я не мог.

— Получается… получается…

— Что кто-то весьма настойчиво желал избавиться от этого мальчика, — сила вновь потекла в Савку. — Сначала его ударили по голове, а потом и прокляли. Хотя, возможно, удар нужен был для отвлечения внимания. Или чтобы объяснить болезнь. Ту самую, как ты изволила выразиться, мозговую горячку.

— Но он всё равно не умер!

— Вот это и странно…

Сила распирала изнутри. Теперь я ощущал её явно и ясно, мятно-холодную, текущую по жилам и даже раздирающую их, давящую, будто вынуждена она протискиваться в узкие щели кровеносных сосудов.

— Очень странно… полагаю, дело в том, что сила проклятья была рассчитана на обычного человека, а дар уже очнулся… может, даже развивался некоторое время. Вышел на вторую стадию. И когда это вот случилось, то сила его направилась не в вовне, как должно быть при нормальном развитии, а внутрь.

— И этого хватило…

— Чтобы выжить и компенсировать некоторый ущерб? Как видишь… это лишь теория, деточка. Да и… смотри сейчас.

— Что ты сделал?

— Наполнил его своей силой. Теперь ты видишь?

— Это… это ужасно!

Что ещё более ужасного? И почему кажется, что Танечка того и гляди расплачется.

— Физические повреждения — это, безусловно, печально, но куда хуже то, что произошло с его тонким телом…

Эй, я хочу посмотреть!

Но кто ж покажет.

— Его как будто… смотри, здесь и здесь… и вот там… какие-то лишние нити.

— Не трогай.

— Почему? Может, если убрать…

— Он умрёт, — спокойно ответил Афанасий Николаевич. — Эти, как ты выразилась, нити, есть остаточный след от некого ритуала. Не думал… впрочем, не важно. Главное, если присмотришься внимательней, ты поймёшь, что он не позволяет тонкому телу вовсе рассыпаться… я бы сказал, что он связывает воедино душу и тело.