– Хорошо, – кивнула Даша, поправив парню подушку и вытерев холодный пот с его лба. – Я останусь. Только не знаю, о чём говорить.

– О матче, – прохрипел Игорь. – Что за херня там произошла? Бладжеры взбесились… не понимаю, ты ведь поймала снитч! Почему блядские мячи не упали в корзину?

– Я не знаю, – ответила девушка. – Никто не знает. С этим не могут разобраться уже восемь дней.

– Сколько?!

Игорь снова дёрнулся, чтобы сесть, и снова, побледнев, рухнул обратно. Даше на миг показалось, что парень потеряет сознание, и она уже хотела позвать кого-нибудь из медиков, но Игорь был стабилен. Отдышавшись от внезапной нагрузки, он хрипло спросил:

– Ты сейчас шутишь?

– Тебе не сказали? – удивилась Даша; лекари всё утро колдовали над парнем, и уж о том, какой сегодня день недели, могли и поведать.

– Они только чушь какую-то несли, про мозги мои, про гематому, я половину не понял. Восемь дней… – Игорь облизал сухие губы, после чего посмотрел на девушку внимательным, хотя и несколько мутным взглядом. – Голубева, ты серьёзно? Я восемь дней пролежал в коматозе?

Даша усмехнулась:

– Воронцов, проведи по лицу. Твоя щетина скажет, что я не обманываю.

– Не могу, руки слабые. – Игорь вяло улыбнулся в ответ. – Придётся поверить на слово.

Даша аккуратно прикоснулась к ладони парня:

– Чувствуешь прикосновение? Мою руку?

– Да, – Воронцов медленно повернул голову в сторону Даши. – Чувствую.

Игорь не помнил, чтобы физически ему хоть когда-нибудь было хуже, чем сейчас. Его лихорадило, голова пылала от боли, а картинка в глазах плыла настолько, что невозможно было ни на чём сконцентрироваться дольше пяти секунд.

Но рядом была Даша. Она держала его за руку, убирала пот с его лба и смачивала водой потрескавшиеся губы. Как ни странно, от этого становилось легче. Девушка не утомляла и не раздражала Игоря, даже несмотря на его тяжёлое состояние. Может, просто потому, что он её любил. Может потому, что она пришла одна. Ромы и Беллы нет – наверняка придумали какую-нибудь ересь, чтобы оставить их с Дашей наедине. Чёртовы интриганы!

Парень улыбнулся собственным мыслям, а Даша, решив, что улыбка предназначалась ей, улыбнулась в ответ.

– Я тебе должен. Булочки, – пояснил Игорь, поймав непонимающий взгляд. – И кофе.

– Пока я не начну перевешивать метлу, – рассмеялась девушка. – Не зря же мы выиграли! Я корицу люблю.

– Тогда капучино и рогалики. Знаю пекарню.

Игорь снова улыбнулся, а Даша радовалась перемене его настроения. Пожалуй, всё налаживалось.

Поздним вечером около одиннадцати часов Павел Гохман сидел у фонтана напротив академии и думал о том, что спокойно ему явно не доучиться.

Даша в своё время взбесила Павла тем, что вмешалась в его с Игорем личную вражду, но сейчас Павел не мог не признать, что после того, как Воронцов перестал доставать его ежедневными издёвками, жить стало намного легче. Особенно теперь, после окончания Стандартных Курсов Колдовства, когда они виделись раза два в неделю на обобщённой боевой магии да на сглазах. Однако какая-то часть его подсознания будто бы инстинктивно ещё избегала – если не боялась! – случайной, пусть и мимолётной встречи с давним врагом, и когда Воронцов исчез на целый месяц, Павел разве что не напился на радостях. И вот любая радость имеет конец – сегодня этот гад появился на парах, бледный, как вампир, с обритой, как у уголовника, башкой и с рожей настолько замученной, будто он весь этот месяц пробухал в дешёвом трактире. На затылке у Игоря багровел свежий рубец.

Гохман краем уха слышал, будто бладжер проломил Воронцову череп, едва не отправив парня на тот свет. На матчи Павел не ходил – его раздражала многоликая орущая толпа, – но глупо не верить слухам, когда Игоря то и дело шатало в сторону, Огнев не нагружал его сверх меры и постоянно спрашивал о самочувствии, чем явно раздражал. Павел улыбнулся: ему было неприятно ловить себя на мысли, что он желает страданий человеку, но с другой стороны, ему нравилось наблюдать, как Воронцов то и дело трёт виски, стиснув челюсти, словно от пульсирующей боли.

Улыбнувшись мыслям, Гохман повернулся лицом к фонтану: мраморная русалка кокетливо моргала веками без ресниц, прикрывающими пустые глаза, и хлопала по воде тяжёлым каменным хвостом, то и дело разбивая корочку льда на её поверхности. Красивая статуя. Но не настоящая. Как эта полная луна в небе… нет, луна настоящая. Но недоступная. И от этого делается ещё обиднее. Уж лучше эта русалка – она хотя бы рядом. Хотя, у Павла даже такой пустоглазой русалки не было.

Гохман, тяжело вздохнув, встал с каменного бортика фонтана и потёр затёкшие колени. Постояв немного и посмотрев на прекрасную холодную луну, парень пошёл в сквер. Он тяжело сел на ближайшую лавочку – возможно и психосоматика, но Павлу казалось, что он так полностью и не оправился от травм, что в прошлом году нанёс ему Воронцов. Кости срослись хорошо, стоматолог вырастил новые зубы на месте прежних, но где-то в подкорке ещё сидела та боль и волна первобытной ненависти, что Павел ощущал, лёжа на полу, осыпаемый градом сильных ударов.

Как ни странно, но на Воронцова Гохман не злился. Злился только на себя. Он мог просто поговорить с Дашей, завязать знакомство, возможно, даже подружиться. Но всё испортил. Теперь надо относиться к этой девушке, как к полной луне – просто молча любоваться ею, даже не пытаясь заговорить. Всё равно это бесполезно. Все равно, что требовать ответа у бледного земного спутника…

Где-то рядом раздался шорох. Павел вздрогнул: сегодня полнолуние. Конечно, верфольф в академии – это глупость. Хотя, после Юлия Васева уже ничто не казалось нереальным.

Павлу захотелось убежать как можно дальше от этого места, причём немедленно, но какой-то настойчивый, высокий голос у него в голове шептал: «Сиди на месте. Не пожалеешь». Гохман никак не мог отогнать от себя эти гадкие мысли. Ну что, что он может здесь увидеть? Он не пожалеет, только если сейчас же встанет и убежит в общежитие.

Когда метрах в десяти показался огромный чёрный зверь, Павел едва не опустошил свой кишечник, но ужас от встречи с вервольфом настолько парализовал его, что он секунд на десять даже забыл, как дышать. Именно этого времени телу хватило на то, чтобы понять – зверь не был вервольфом. Он был собакой. Огромной чёрной псиной, отдалённо смахивающей на бракованного ротвейлера, но от того ещё более пугающего.

Павел судорожно выдохнул, всё ещё стараясь не шуметь – чёрт знает, насколько пёс миролюбив и миролюбив ли вообще. Но очень скоро парень понял, что осторожность почти излишняя, и пёс не видит его за ветками можжевельника.

Животное же, тем временем, стояло и крутило головой по сторонам, как будто оглядываясь. Вот он, вместо того, чтобы лечь на землю, подошёл к дальней лавочке и, запрыгнув на неё, развалился, свесив грязные лапы. Павел нахмурился – наглое животное.

Не то чтобы он прям не любил животных. Он находил зверей забавными и иногда даже думал завести какую-нибудь крысу, чтобы было радостно и ненапряжно, но всё же в иерархии «человек – братья наши меньшие» эти самые братья находились сильно ниже, чем находился любой из представителей двуногих. Поэтому Павел и решил, что последний, кто должен лежать на лавочке в студенческом сквере – это какой-то блохастый бродяга. Он выглядит спокойным – стоит показать ему хорошие манеры, а если зверь будет ещё и послушным, то можно даже прикормить.

Павел хотел встать со своего места, но у него ровным счётом ничего не получилось – к доскам словно приклеило.

А пёс поднял свою большую голову и посмотрел вдаль; Павел проследил за его взглядом и увидел компанию из трёх человек. Они подходили всё ближе и ближе, и вот в полутьме Павел уже мог различить шкафоподобную фигуру Каратеева, кудри Аванисян, собранные в хвост на макушке и в бледном свете луны напоминавшие воронье гнездо, и Дашу, спрятавшую короткие пряди своей забавной стрижки под капюшоном. Они подошли к лавочке, на которой лежал чёрный пёс. А затем Даша обратилась к зверю: