С этими словами я помог ушлёпкам клыкастым договорить с лордом Феасом об расширении городской защитной стены, строительстве новых каменных кварталов и обустройстве каменных дорог, да сточных канав. Гришару давно была пара вырасти во что-то большее, стать по-настоящему крупным городом, столицей запада Вингфолда! А племенам орков нужно было как-то выживать вместе, слишком много голодных ртов прибыло, слишком много приплода… я помог, ох бедовая моя башка, я не знал, что творил тогда, руководствовался радушием, общей выгодой, хотел, чтобы город который я превратил в свой дом, и дом детей моих да предков, стал по настоящему хорошим местом… договор с лордом и орками был подписан, в Гришаре началась полномасштабная стройка, и с каждым днём орки становились всё более значимыми и важными существами в городе, и вскоре три племени слились в одно огромное по имени Иг-Рамж, у них появились свои боевые школы, где ныне обучаются все стражи Гришара, за исключением личных людей лорда, так же у них появились свои зодчие, каменщики и кузнецы, и самое главное – у них торговые водные пути, самые безопасные во всём Вингфолде!
С каждым днём орки крепли, но вместе с тем креп и Гришар. Мой дом. Но следом начались и напасти, медленно, как небольшой снежным ком, что постепенно разросся в лавину. Сначала их шаманы, некоторые из них ведали в травах, начали торговать дешёвыми, очень дешёвыми зельями и припарками, и не смотря на скверное качество и некоторое число заболевшего от них люда, эти средства стали пользовать большой популярностью среди народа, что многократно снизило заработок моей семьи, ведь это единственный наш промысел – мы отменные травники и зельевары, многие растения мы выращиваем сами, конечно ещё и исцелением занимаемся, но тут… лишь немного, хилы ряды наших целителей и ведающих – и десятка не наберётся. А меж тем, удар по мошне денежной нам был нанесён серьёзный, и я лично пошёл договариваться с тогдашним их вождём Кугараем.
Приняли меня вполне радушно, не забыли видимо о моей помощи, однако… не согласился Кугарай ни на какие мои предложения, ни уменьшить продажи своего товара, ни работать сообща, на всё был дан отказ и слова весьма простые и грубые: нам самим жить надо, это торговля и нет здесь друзей. Ну что-ж, я запомнил и пустил весть по всему Гришару, что орочьи шаманы торгуют откровенной дрянью, а так оно и было, и пусть помогало на время, однако болезни возвращались обратно с новой силой… так вот я и пустил весть, что это откровенная дрянь, и что покупать её у орков не стоит! К тому же ещё и слушок пустил, что эльфы никого, кто дрянь у орков покупал, принимать не будут, лечить не будут, и элексиры продавать тоже не станут! И ведь подействовало, тогда моё слово ещё чего-то да стоило.
Однако… орки не забыли, и не одобрили, и ведь и так злата у них сверх меры, так им ещё и чужое подавай! Погань! Явились ко мне послы от Кугарайя, мол поговорить хочет вождь, страшно желает. Ну я и явился, приняли меня ещё радушнее чем в прошлый раз, Кугарайя весь таки и сиял, говорил, что всё это недомолвки наши не стоят и ломанного медяка, и предложил сотрудничество, которое я и предлагал ему несколько дней ранее, и дружбу племён, да такую, что аж породниться предлагал! Я-то до этого так и не мог понять, что делает орчёнок в комнате, а оказалось, что это старший сынок Кугарайя, который оказывается питал к красивым эльфийкам страсть, и очень желал заиметь к себе в будущий гарем мою дочь Сибиллу… ох и верещал он, когда я разъяснял ушлёпку что я с ним сделаю, если он только попробует подойти к моей дочери! Кугарайя же молчал, зыркал злобно на меня, но молчал. На том и порешили – больше друг к другу не лезть, и годы дальше шли своей чередой. Друзьями мы тогда ещё не были, но и врагами тоже.
Но позже… одной нехорошей ночью, поймал я в своём доме воришку, здоровенного, злобного ушлёпка с длиннющими клыками. Эльфийку выкрасть пришёл старший сынок Кугарайя, да только не в те покои свернул… я споро спеленал его корнями, для острастки срезал ухо, перебил ноги и в рот запихал поглубже шишку еловую, чтобы пососало дитя да о поведении своём поразмыслило, так и отправил домой в повозке с двумя ослами запряжённой. Кугарайя на утро просил у меня извинений и заверил, что между нами по-прежнему дружба, и ошибка всё то была, сынок юн и глуп… я простил. И вновь покой.
Я уж стал готовиться к смерти, оно чем дольше живёшь на свете, тем медленней умираешь… так уж вышло, что смерть не торопится к истинным эльфам, а во мне крови поболее чистой, чем у многих других. Восемь веков я бродил по свету, и надо же так было статься, что когда слёг и начал умирать, вождь орочьего племени Кугарайя тоже отправился пировать к предкам, и на смену ему пришёл старший сын. Ушлёпок каких поискать. Цвагор. Я мучался в горячке, то и дело прося о стакане с водой, когда орки пришли в наш квартал. Устроили сечу, насмехались над моими старшими детьми, забрали самых красивых внучек, и столько золота, сколько смогли отыскать. Цвагор не простил обиды, по его разумению я тварь, которая должна страдать за прошлые грехи, но раз я умираю, то платить не мне, а моей семье. Так он мне сказал, лично. Коли бы я мог… так бы придушил засранца собственными руками. Да одна забота, не обделаться бы под себя… я… просил помощи, у нынешнего Лорда де Феаса, письмо слал вместе с моим старшим сыном, безухим, покалеченным, просил о помощи… да знаешь, людской век короток. Двое стражей, которые совсем недавно выпали из лона матерей своих и которые даже волосяной порослью на лице не обзавелись, теперь с важным видом обходят наш квартал с фонарями в руках, называя это собрание двух идиотов гордым словом «патруль». Вот и вся наша защита! — орёл вдруг встрепенулся, вновь взмахнул косматой башкой и один глаз его стал обычным, птичьим, а голос старческий потускнел, скрежет и боль прорезались в нём более явственно и горько:
— Я… просил помощи у гильдии, Кадий. Но ведь у авантюристов оно как… люд лихой за злато работать изволит, это же мы с тобой придумали правила гильдии, мы вместе с другими обосновали первое отделение в столице… тринадцать золотых героев, гордость короля… я отдал все сбережения, всё до последней монетки отнёс мой шустрый внучок Сиамор и в гильдии приняли заказ. Забрали моё злато… но ни один авантюрист не пришёл, никто не откликнулся на заказ. Хотя Сиамор меня клятвенно заверял, что задание вывесили, и бойцы расспрашивали про него у гильдейских администраторов, но никто не пришёл. Ни один вшивый авантюрист даже низшего глиняного ранга не явился в мой квартал. П-помощи… больше ждать… не откккаав…ва… по-ма…ги, Кади…
Орёл зашевелил башкой. Второй глаз стал обычным и птица отбежав от Кобольда на пару быстрых скачков, взмахнула крыльями и тяжело взлетела, золотой массивный амулет болтался на шее орла неприкаянно побрякушкой, отражая от тусклого солнца едва видимый блеск.
Дед Клавдий молча провожал орла взглядом. Джорджи смотрел в лицо учителя, выискивая там тени эмоций, но видел лишь бушующее пламя в глазах, и не мог до конца осознать, что означает этот огонь. До тех пор, пока не началась их погоня. Погоня со временем. Шестнадцать дней пути прошли чудовищно быстро, и они достигли Гришара, огромного каменного града, в землях которых не лежит снег, здесь поля устремляются вдаль серыми не очень ровными рядами. Здесь крестьяне по щиколотку в грязи ухаживают за скотиной и готовят посевы к скорой весне. Здесь дети, не боясь хищного зверя шарахаются по неказистым улочкам визжащей толпой.
И среди этого, такого странного после мёрзлых земель, радушия и покоя, двое странников ощущались как две грубые обветренные тени, как чёрные мазки потусторонних хладнокровных существ.
И пусть старый кобольд казался со стороны мёрзлой глыбой, которой неведом страх, тревога, и прочие людские чувства. За шестнадцать дней пути он почти ничего не ел, спал мельком и урывками, и не слазил с седла, меняя одного тяглового коня на другого, а если его конь сдыхал по пути, то он добирался до следующего поселения в спешке и брал новое животное, не смотря на цену, которую требовали с него иной раз крестьяне. И Джорджи всерьёз беспокоился за учителя, но не мог ничем ему помешать или возразить, его просто не слушали… всё равно что говорить с булыжником: выговориться можешь, но никто тебя не услышит, никто тебе не ответ. И учитель стремился дальше, как можно скорее достичь Гришара, успеть…
