Лорд чуть наклонился набок и вытянул из кармана камзола позолоченный хронометр гномьей работы. Искусная вещь, камень в центре циферблата сверкает красноватым светом, и единственная роскошно изогнутая стрелка точно дублирует часовую стрелку городских часов. Уж что-что, а время правителю города нужно знать всегда, оно у него ограниченно в запасе и не может расходоваться по пустякам. На каждую встречу он должен прийти точно в назначенный час, а иначе и это будет расценено как уязвимость. А уязвимости Лорд Де Феас позволить себе не мог.
Хронометр показывает четверть второго часа тьмы, а значит, что у него ещё есть время до рассвета. Сегодняшней ночью он жертвует сном, ради чести рода и спокойствия в городе. Эта ночь вторая по счёту, со дня как его сыночек решил закатить ему столь тягостную проблему, решение которой, как был Лорд Де Феас ни выкручивался, неизбежно породит новые проблемы.
И сидя в затхлой пыточной, в ожидании заключённого эльфа, Лорд сильно завидовал беднякам, что живут в деревнях, на отшибе и которые за тяжкие проступки своих отпрысков, не редко решают проблему быстро и просто. Без лишних премудростей и моральных дилемм, если отпрыск убил невиновного, то отец крестьянин совершенно вправе отдать долг крови, жизнью ребёнка, что этот долг породил. Но Лорд де Феас себе позволить такого не мог, ведь тогда он сам окажется… уязвим.
И снова одно и то же – не показывай слабости, иначе тебя сожрут, но жить без слабостей… это всё равно что постепенно истачивать себя же изнутри, становясь хрупким и уставшим. Разве сможет он, возглавить город или хотя бы восстановить утраченный в один из прошлых вечеров, покой?
Вернулся Кастилл. Он вёл за собой на цепи мальчишку эльфа, тот испуганный озирался по сторонам, увидев пыточную что-то жалобное замычал. Говорить он не мог, во рту кляп торчит. Но мычит, без конца, и пялится в спину Кастилла, наверное ожидая, что палач к нему обернётся, вытащит кляп, и эльф сможет всё объяснить, как ситуация эта абсурдна, и что он, эльф, совсем не виноват и ему не место здесь.
Лорду неосознанно стало эльфа жаль. Однако его, сидящего в углу, паренёк не заметил, а Кастилл даже головы не повернул, и Лорд оставался сидеть в пыточной безучастным наблюдателей, пока эльфа усаживали в массивный стул, что залит бетоном прямо в пол и недвижим, как бы сильно человек в нём не метался. А эльф мечется и продолжает мычать, уже гневно, ведь его никто не желает слушать, а ему явно есть, что сказать.
Кастилл молча закрепляет тонкие запястья паренька в металлических держателях и замки защёлкивает у ног. Отходит чуть назад на пару шагов, как бы взглядом проверяя на прочность того, с кем сегодня предстоит работать. Сейчас палач выглядит отстранённым профи своего дела, настоящим мастером. Однако, они были давно с лордом знакомы, и Лорд де Феас знал, что Кастилл – очень ранимый в душе человек, и ему по настоящему больно делать с жертвами то, что делать приходится, ведь он ощущает чувства жертв как свои… и страдает вместе с ними. У Кастилла есть небольшой дар мага эмпата, внушать эмоции он не может, но душа его, как тонкий резонатор, ловит легчайшую тень чужих эмоций. И у этого навыка помимо ощутимых минусов, есть и великолепное преимущество, ведь Кастилл знает где жертве больнее всего, знает, как надавит и не переборщить, чтобы никто не сошёл с ума.
Но в этот раз всё иначе. Кастиллу не нужно выбивать из мрази правду, ему нужно заставить заблудшую овечку молчать. И такие ночи они ненавидели оба, и Лорд, наблюдающий в тени угла, и Кастилл, что сейчас вгонял под ногти паренька длинный толстые иглы. Он действовал осторожно, почти деликатно, так… чтобы не оставить на заблудшей овечке никаких следов, чтобы та, когда вернётся в табун, не смутила своими ранами хозяина эльфийского квартала, старого друида… когда же боги заберут его в мир иной?!
Эльф не мычит больше, с диким взглядом зверька он смотрит на собственные пальцы, в каждом из которых торчит по игле. Лорд буквально ощущает боль, что пронзила собой каждую щель душной комнаты. Какого же сейчас Кастиллу… он, впрочем, стоит вполне прямо, выполняет работу так, словно он ремесленник по выделки кожи, никто же не говорил, что кожа должна быть звериной и снята с уже дохлой туши.
Пальцы закончились на руках и ногах.
У эльфа осоловел взгляд, а кляп во рту пропитался настолько, что слюна уже стекает по капельке из уголка его губ, минуя грязный кляп, слюна собирается в небольшой лужице в подоле просторной рубахи. Парнишка какой-то весь угловатый, а вещи на нём явно более старших родственников, слишком велики рукава у рубахи и просторен низ, что собрался на поясе комком.
Зелёные глаза в свете красных углей жаровен выглядят чернее, чем они есть от природы. В этих глазах сейчас едва-едва мерцает разум, лишь отголоски, но Кастилл действует аккуратно, не давит слишком сильно, опытный палач не позволит отголоскам угаснуть.
Однако ночь ещё не прошла. Четвёртый час тьмы, скоро начнётся утро. Но у них ещё два часа впереди. И Кастилл достаёт с пола ящичек с мелким инструментарием, копается немного… хотя это только для вида, ведь у мастера всё там разложено по местам и в поиске не нуждается. А может Кастилл устал, и эта ночь даётся ему тяжелее, чем кажется? По горбатой спине не понять, она как обычно сырая от пота, хотя на чёрной рубахе пятна не видать, но в пыточной уже едко пахнуло мужским духом.
Следующий инструмент назывался «мирная шапочка», это один круглый жёсткий кусок кожи, вогнутые вовнутрь на манер головного убора, вот только он с бахромой на концах, и с чуть больше десятком крючков. Кастиллу пришлось закрепить жёстко шею эльфа, чтобы тот не ёрзал, у него от вида нового инструмента открылось второе дыхание, и страх пробудился в глаза с новой силой. Однако, когда шею держат сразу два кожаных ремня, на основании и через подбородок – не пошевелиться от слова совсем.
И Кастилл возобновляет работу. Шапочка укладывается на мохнатую, цвета спелой пшеницы, шевелюру. А крючки, умелыми ловки руками мастера загоняются под кожу у черепа. Крючки не простые, сделанные специальной формы, они чуть подточены с обратной стороны, чтобы острыми гранями теряться о кость черепа, стоит только пареньку эльфу слегка шевельнуться… не столько больно, сколько до ужаса неприятно. Это сродни тому, как под кожей головы соорудили небольшое гнездо огненные муравьи. И они всё бегают там, и жалят… и жалят.
Лорд тяжко зевнул. Всё начинает восприниматься им весьма отстранённо, это конечно же недопустимо, он всегда должен быть собран и разумом свеж, однако две ночи без сна в те дни, когда каждый час отдаётся на решении чужих проблем. Тяжело.
Но пареньку эльфу не легче. «Мирная шапочка» уже полностью одета на него, а крепления с шеи напротив сняты, и он теперь мотает головой, изо рта его всё больше выливается слюней вперемешку с кровью от лопнувших от напряжения губ. Это первая заметная кровь, что пролилась за эту ночь. Кастилл же работал аккуратно, с пальцев парнишки упали лишь едва заметные капли, с головы же и вовсе не крупицы. Всё впитали светлые волосы, хотя на них не отразилось и пятнышка.
Кастилл сильно устал. Лорд тоже. У эльфа никто не спрашивает. Но сердца за него болит у обоих палачей.
Кастилл принялся снимать зажимы и замочки, иглы уже убраны, крючки аккуратно извлечены. Сталь столь чиста и даже обработана раствором лечебных элексиров, потому через пару часов все скрытые раны затянутся здоровой кожей, не будут болеть, но забыть их в ближайшее время эльфу точно не выйдет, особенно после основного инструмента Кастилла…
Мастер подхватывает трясущегося потного эльфа на руки, так бережно, словно это его родно дитя. Ставит аккуратно на ноги, но жёстко толкает на деревянный козла и стягивает кожаными ремнями. Эльф стоит раком, глазами направлены к уставшим глазам Лорда. А за спиной парнишки, слишком большие дня эльфа штаны, стягивает с него Кастилл, задирает слишком просторную рубаху повыше, края загибая за тонкие острые плечи. Парнишка очнулся от ослабляющего тело морока, его разум вновь пробудился и напитался кошмаром сверх меры, он таращится в глаза Лорда де Феаса, узнавая его, и осознавая, что стоит привязанный к деревянному креплению в похабной позе, а за спиной его стоит палач. И за всю эту ночь, пареньку эльфу не дали сказать ни единого слова, не задали ни одного вопроса. Лишь для этого мига, что бы обезумевший от страха и боли разум эльфа вдруг познал то, ради чего его сюда притащили, выкрав из собственной постели.
