Нет ни единого звука. Не видно птиц. Не летают стрекозы, не слышно мошкары.

Не видно ничего живого.

А здесь, с этой стороны, там, где зима с неба продолжает падать снег, а Джорджи не чувствует кончиков пальцев из-за холода. При этом болото почему-то не замёрзло, и у редкие скрюченных деревцев свисают листья с ветвей. И не следа мороза…

Джорджи задрал кверху голову, желая понять, куда девается снег и увидел почти прозрачный гигантский купол, укрывший собой топь. Там вверху снег встречался со стеклянной преградой, и проходил сквозь неё, тут же обращаясь туманом, влажной хмарью, что не долетала до земли, растворяясь в воздухе.

— Что это за болото такое? — озвучил он вопрос, занимавший все мысли внутри него.

Лапоух ухватился за дозорного неловко руками, и выглянул изо спины.

— ТВОЮ МАТЬ, ЭТО КАК ВООБЩЕ?! — Завопил Генти на всю округу звонким, абсолютном пьяным, голосом.

Джорджи уронил громкого придурка в снег, и ногу поставил сверху, на голову Лапоуха, предоставляя тому такую полезную возможность взбодриться.

***

Естественно, они вошли в это болото и что удивительно, не было никакой преграды, что не позволила бы им это сделать. И помимо них в это болото вошли и гоблины. Об этом говорили следы на снегу, которые вскоре затерялись в густой траве болота.

Джорджи отправил идти вперёд Генти, потому что тот достаточно взбодрился после принятия снежной ванны и потому что у Лапоуха теперь было копьё. Средней длины. С костяным наконечником, они подобрали его у одного из дикарок, а ведь среди мёртвых тел там валялись и женщины, хотя они выглядели не менее страшно, чем мужчины. Все с копьями, хотя мужчины с костяными топорами, ножами и луками с костяными наконечниками. Женщины же погали гораздо больше мужчин чисто внешне. Во-первых, своей внезапностью, ведь не место женщинам на поле боя… а вот эти конкретные дикарки, словно родились сражаясь. Те же шкуры вместо одежды. Лицо так же измазано сажей… но лица тоньше чем у мужчин, они скалятся даже после смерти, и они кажутся в разы злее.

Что может разозлить такую дикую женщину Джорджи не знал, и это теперь казалось не такой уж и важной вещью, тем более думать о дикарках не хотелось.

Что было куда важнее – У Генти появилось копьё. И он шёл немного впереди и проверял копьём почву на возможную болотную трясину, в которую они без труда могли провалиться. Ноги их и так утопали в вонючей воде по щиколотку.

Генти иной раз останавливался, не зная куда повернуть дальше, ведь тропинки ветвились, в разные стороны. И каждый раз Джорджи беззвучно рукой из-за спины Лапоуха указывал тому направление. Они словно поменялись местами и теперь Джорджи прятался за спиной Генти, чему Лапоух явно не обрадовался. Ноги его тряслись, и то и дело, на любой шорох он замирал и поводил копьём по сторонам, ожидая атаки, которой не последовало, ни разу… до тех пор, пока они не услышали звуки свары:

Шипение, странный грубоватый голос отдаёт команды, свистят стрелы, дрожит и булькает склизкая топь под чьими-то лёгкими ногами.

Джорджи махом задвинул Лапоуха за спину, и вручил тому Отрыжку.

— …жди здесь… — прошипел он Генти на самое ухо и медленно, очень не спеша, согнувшись у самой земли, он закрался вперёд, пока из-за повисших набок ветвей и зарослей кустов не смог разглядеть очертания боя. Ужас смешался в нём с удивлением и долей замешательства, он второй раз за день испытывал это чувство, но на этот раз он протёр глаза, прежде чем убедиться, что происходящее перед ним не видение, не морок, а настоящее.

Посреди болота на двух очень тонкий и высоких ногах стояла птица. Тёмная туша. За спиной два мощных крыла, усеянных густыми серыми перьями. Высокая длинная шея покрыта чешуёй и раздваивается, каждый отросток переходит в огромную змеиную башку, что никогда не замирает на месте, головы движутся, двойные языки высовываются из зубастых пастей, они шипят. Четыре жёлтых глаза с вертикальными зрачками и зелёным болотным сиянием пялятся на гоблинов.

Гоблинов трое. Трое из тех, кто ещё жив. Остальные тела, их больше пяти… их сложно посчитать, сложно вообще обратить на них какое-либо внимание, ведь бой продолжается. Двое из гоблинов с их странными мечами пиками замерли посреди мутной водной глади в гибких позах, их тела пошатываются, словно в каком-то диком танце. Их стопы светятся мутным непонятным светом, как и амулеты на груди. Они двигаются по воде, так словно бы это была земля, не проваливаясь ни на пядь, не утопая в ней, а отталкиваясь от неё перед прыжком. Два гоблина кружат вокруг болотной твари, стараясь не смотреть ей в желтушные глаза, они легко отталкиваются от воды, и прыгают в быстром рывке, что сменяется ударом. От одного из гоблинов тварь отмахивается крылом, второму удалось попасть, он воткнул свою пику на половину в пернатое тело, но не смог увернуться от пасти со змеиными клыками. Они вонзились в его плечо, и гоблин содрогнулся, амулет на его груди погас, его голова запрокинулась назад и он, весь трясясь, быстро утоп в трясине.

Из двух гоблинов, что кружили вокруг страшной птицы, остался лишь один, он пробурчал что-то громкое, гневное, но на языке чужом, для Джорджи непонятном.

Третий гоблин, что стоял в стороне выпустил стрелу. У него был такой же лук, как и у Джорджи. Дозорный подобрал лук с убитых гоблинов, поразившись работой неизвестного мастера. Лук был коротким, но сильно изогнутым. Тетива зависла под невероятным напряжением, но сделана из материала, что поддавался для натяжки легче сомовьего уса. И два конца лука закруглялись вперёд острыми кромками и оканчивались двумя металлическими концами. Как бы Джорджи не крутил этот лук в руках, он таки не понял как с него снять тетиву… тетива уходила куда-то под наконечник и не снималась, тёмный шип из металла не позволял это сделать.

Джорджи снял этот лук с трупа, так же, как и колчан с восьмью стрелами с тёмными наконечниками. Колчан был почти пуст и остальные стрелы Джорджи набрал у дикарей, у тех тоже были свои луки, и на первый взгляд сделаны не плохо, но… слишком массивны, слишком подозрительные материалы использовались для изготовления луков дикарей. Джорджи не мог поручиться, что кожа, которой обтянута рукоять, не была раньше человеком. И что жила для тетивы была взята у зверя… да и лук гоблинов понравился дозорному куда как сильнее. Теперь в его колчане тридцать стрел. Двадцать две с костяным наконечником и восемь из тёмного металла.

Джорджи сидел, затаившись с луком в руках, когда третий гоблин умудрился подняться и начать стрелять. Тот гоблин, что замер у птицы с мечом-пикой, тут же отпрянул, давая товарищу обзор и окно для стрельбы. Первая стрела прочертила борозду на морде одной из голов-змей. Вторая застряла в шее. А третья была отбита… но не крылом, а взглядом. Джорджи никогда не видел такое. Одна из голов, словно в прыжке вытянулась по направлению к стреляющему гоблину, и мутная, полу-стеклянная стенка купол заключила змеиную голову в своеобразную защиту. Стрела чиркнула по ней и отлетела в сторону, не причинив птице никакого вреда. И тут же глаза змеи мигнули жёлтой вспышкой, и стрельба гоблина прекратилась, его лапы разжались. Тело покорно повисло. Лук свалился прямо в болотную жижи и тут же утоп.

Последний гоблин продолжал сражаться. Он попытался напасть на уязвимое тело твари, всё это время она стояла неподвижно на тонких ножках и не двигалась с места. Раненая в шею голова металась из стороны в сторону, стараясь уцепиться клыками за гоблина, её глаза то вспыхивали жёлтым, то вдруг гасли. Из раны на шее птицы сочилась красная пульсирующая кровь.

Гоблину остаётся до уязвимой пернатой туши лишь несколько шагов. Вторая, здоровая голова отстраняется от тонущего в болоте лучника, и летит к гоблину, гневно шипя. Мерцающий барьер исчез. Змеиная голова уязвима со спины. Джорджи понимает, что гоблин сможет ударить, возможно даже нанесёт смертельную рану этой жуткой птице, но после этого здоровая голова настигнет его и впрыснет в его худое гибкое тело яд.