– Мне надо поговорить, – сказала себе Кира, выйдя из дома.

– Что, ты всё-таки решила, что неопределённость предпочтительнее уничтожающей однозначности?

– Не про это. Я хотела поговорить про… – она не смогла закончить мысль; она разучилась произносить её имя даже внутри своей головы.

– Что, сложно назвать по имени?

– Почти невозможно.

– И что ты хочешь обсудить? Думаешь, что она могла тебе соврать?

– Что?.. Нет. Нет, не думаю. Мне кажется, что это правда.

– И какие у тебя доказательства? То, что она, к примеру, заказала ему список косметики перед отпуском?

– Да, и что во второй день, когда он показывал мне крышу, он, судя по всему, вернулся обратно к ней. Может, они общаются только в курилке.

– Кстати, насчёт общения в офисе: и он, и она сидят в других помещениях. Может, они целыми днями там воркуют. Ты просто не видишь.

– Всё может быть…

– Так про что ты хотела поговорить?

– Про то, что я никогда не была недовольна своей внешностью и никогда себя ни с кем не сравнивала.

– А теперь что? Недовольна и сравниваешь?

– Да.

– От этого будет только хуже.

– Я надеялась, вдруг у тебя есть совет… – вздохнула она.

– Перестать это делать. Как – не знаю.

– Ладно, проехали… И почему?.. Почему она выбрала именно такую формулировку? Почему с ходу не сказала, что они встречаются?

– Эффектный удар ниже пояса.

– Похоже на то… А знаешь, что? Знаешь, что я думаю? Что мне не стоило говорить, что я слушаю. Всё было хорошо, пока я не сказала правду.

– Ух ты, ух ты, посмотрите-ка, – скептически вернула её рациональная часть, – И что поменялось бы от того, если бы ты как обычно соврала? М? Время бы тут же поехало вспять и поменяло прошлое? Или реальность внезапно бы переформатировалась по твоему хотению?

Кира вздохнула. Пора было отпускать рой тревожных мыслей обратно в свой улей. Нужно было начинать день. Но, как она ни старалась сконцентрироваться, реальность оставалось вязкой, а глаза двигались настолько медленно, как будто делали ей одолжение. Утренний мысленный эксперимент до такой степени выжал её душу, что ей казалось, будто у неё больше не осталось эмоциональных сил. Тем не менее, когда она увидела, что Макс направляется к её столу, у неё по привычке заколотилось сердце, и она начала оживлять в голове все сценарии сегодняшнего разговора, которые она пыталась придумать вчера вечером и сегодня утром.

– Привет. Поговорим? – спросил он сразу, как подошёл.

Несмотря на разнообразие подготовленных сценариев, в её сознание тут же выпрыгнула мелкая обида за его вчерашнюю последнюю фразу; обида требовала немедленного удовлетворения.

– Привет. Думаешь, сегодня со мной будет проще?

Обида возликовала и убежала с поля боя, оставив растерянную армию заранее подготовленных солдат разгребать последствия. Но эта реплика, кажется, не потянула за собой никаких последствий.

– Пожалуйста, – мягко попросил он.

– Хорошо. Куда пойдём? – спокойно спросила Кира, – Только не на крышу, – тут же добавила она, вспомнив, кого они могли там встретить.

– Куда обычно, тогда.

– Мне надоело это место.

Кира услышала лёгкое, но настойчивое покашливание. Быстро обернувшись, она увидела, что Тина стояла у копировального аппарата: это устройство было к Кире ближе, чем любой другой рабочий стол.

– Если пройти ещё дальше, там будет диванчик, – осторожно предложила Тина.

– Спасибо… – пробормотала Кира и тут же встала со своего места.

– Я хотел сказать, что… – начал Макс, как только они тронулись с места.

– Давай не на ходу, – перебила его Кира.

– Как скажешь, – спокойно ответил он, – Я, кажется, понял, что она имела в виду.

– Ты про что?

– Про то, что там правда будет неплохое место.

В соседнем крыле – по крайней мере в его начале – не было офисных пространств: что было в его глубине, Кира не знала; крыло начиналось широким светлым коридором, одна сторона которого почти полностью состояла из оконного стекла, а другая была усыпана разнообразными дверьми в неизвестные ей помещения. Метрах в десяти от того заворота, который она уже начала ненавидеть, стояла перегородка, за которой находился небольшой и пухлый диван, обрамлённый парой больших раскидистых растений.

– Так вот, что я хотел сказать, – наконец-то начал Макс, когда они сели.

– Слушаю.

– Извини за вчера. Это было неправильно. У тебя явно что-то случилось.

Кира ожидала чего угодно, только не этого – только не понимания. Она ярче, чем когда-либо, ощутила, почему он ей – среди прочего – понравился: из-за сквозившей через его привычное лёгкое спокойствие обескураживающей уравновешенности; здравости; неконфликтности. На её лице отразилась абсолютная потерянность; она даже немного приоткрыла рот.

– Спасибо… – наконец-то выговорила Кира, – Да, мне правда нехорошо, – призналась она, – Но я… не хочу рассказывать.

– Ничего страшного, – не стал возражать Макс, – Это всё, что я хотел сказать. Я пойду, – он встал с дивана, но перед тем как уйти, добавил, – Я знаю, что тебе в ту же сторону, просто не хочу навязываться. Так что я… – он показал большим пальцем в нужное направление, – пойду, – закончил он и, дождавшись ей кивка, ушёл.

Кира испытала настолько противоречивые ощущения, что они, нивелировав друг друга, образовали внутри неё гудящую пустоту, которая минут на десять или пятнадцать обездвижила её, заставив опустить лицо в ладони и ни о чём не думать.

Выйдя утром из квартиры, Кира снова призвала себе на помощь ту свою часть, которая отвечала за хладнокровную логику.

– Мне очень нужно поговорить. Меня кидает от абсолютной апатии к абсолютному безумию. Не могу разобраться.

– В чём? В какую сторону тебя больше кидает?

– Не смешно, – устало ответила она своей неуклюжей попытке разбавить неудобную тему подобием юмора, – Почему он ни разу не сказал, что у него есть девушка? Даже не намекнул. Это как-то странно, по-моему. Я знаю, что ты скажешь: что мы уже это обсуждали; что он не любит рассказывать про свою личную жизнь. Но ты сказала, что мы можем найти ещё доказательства. Покажи мне. Мне нужно убедиться.

– В чём? В том, что он ничего не говорил про девушку, потому что он по жизни весь такой всё-скрывающий?

– Да.

– Зачем тебе нужно убеждаться в этом?

– Потому что либо так, либо он действительно скрывал свою личную жизнь, чтобы играть со мной.

– Понятно: первый вариант предпочтительнее. Хорошо, пошли.

Они сели на диван перед телевизором. Размытая фигура её разумной половины взяла в руки пульт.

– Посмотрим на твою первую здесь пятницу, – сказала она, начав перемотку.

– Так давно?..

– Да. Смотри.

– О, это наша первая прогулка… Да, точно, я увидела, что Марк мало того, что смотрит на нас, так ещё и звонит кому-то.

Её соседка нажала на «play». С телевизора донёсся её же голос:

– Хм-м… Он всё ещё стоит и смотрит на нас. И звонит кому-то, кажется. Что-то не так?

– Я просто знаю, кому он звонит и о чём они будут говорить, – ответил Макс.

– Майе?..

– Да. Любят меня обсуждать.

Её соседка нажала на «pause».

– То есть ты хочешь сказать, что так как он ничего не рассказывает даже своей семье, то они любят про него сплетничать?

– Именно.

– Но подожди. Этот звонок был больше про меня, чем про него. Смотри.

Она взяла пульт и, промотав вперёд, нашла свой первый диалог с Майей один на один – тогда, когда они случайно встретились в парке. Она нажала на «play»; зазвучал голос Майи:

– Ага. Помню, как-то в самом начале (в смысле, почти сразу как ты пришла) звонит мне и такой «прикинь, они с Максом гулять пошли».

– Я бы не назвала это прогулкой. Просто по пути было.

– М. Ну короче счастливый был выше крыши.

Она нажала на «pause».

– До этого она рассказывала о том, как много я значу для Марка. Так что этот звонок был больше про меня и про мой контакт с его семьёй.