– Как? Почтой?

– Ух ты, хочешь по старинке?

– Большой список?

– Так выслать?

– Как хочешь.

– Четыре-три, – медленно произнесла Кира и подалась вперёд настолько, что ей пришлось облокотиться руками о стол.

– Я не всегда улавливаю момент, когда мы начинаем играть, – ответил он и, в свою очередь, тоже подался вперёд, опёршись локтями о стол: пальцы их рук находились настолько близко, что почти что соприкасались.

Несколько мгновений они неотрывно смотрели друг на друга. Затем Макс быстро откинулся на спинку стула:

– Мне уже пора идти. Правда, – последнее слово он добавил как будто бы специально для того, чтобы она не подумала, что он от неё убегает.

– Да без проблем, – улыбнулась она, – До встречи.

– Обязательно, – Макс улыбнулся в ответ, после чего встал и торопливо ушёл.

Кира тоже встала со стула, но вместо того, чтобы уйти, осталась стоять и смотреть ему вслед; когда же он ушёл с крыши, она, слегка прислонившись к стоящему позади неё столику, продолжила глядеть в сторону выпустившей его двери. Она думала о том, что переломный момент действительно настал. Она признается ему сегодня же: это внутреннее заявление не было робким предположением, мысленной проверкой на смелость или красивой бравадой – это была непоколебимая решимость. Она уже придумала, как она это сделает: она найдёт, где он сидит, подойдёт к нему и сообщит, что очень хочет с ним поговорить. Они пойдут к тому месту у окна; там она скажет, что, скорее всего, по ней уже давно всё было заметно; дальше же она признается: «Если по мне ничего не было заметно, то я в любом случае сейчас всё скажу. Я думаю о тебе каждый день. Я счастлива в твоей компании. Я влюблена в тебя. Серьёзно». Она немного сомневалась насчёт последнего слова – «серьёзно»: она хотела добавить его для того, чтобы отделить свою влюблённость, которую она ощущала настолько глубокой, что не смогла бы избавиться от неё, не разорвав свою душу на несколько частей, от влюблённости обычной, рядовой, повсеместной. Наверняка же существовала влюблённость меньшего масштаба? Она была уверена, что существовала. Но слово «серьёзно» могло быть воспринято иначе – как «я не шучу» или «я не вру». И в том и другом случае это были желанные смыслы. Поэтому формулировка будет именно такой. Потом ей придётся слушать ответ. Но ничего – она была готова. Она чувствовала выпрыгивающее сердце, но это не было неприятно; она чувствовала беспокойство – но это было волнительно. Ничего не должно было помешать её планам.

– Привет, – произнёс знакомый голос, пронзив вязкий туман её задумчивости.

– Привет, – спокойно отозвалась Кира, не поворачивая головы; она была слишком поглощена своими мыслями, чтобы реагировать на Таню.

«Пусть играет, во что хочет», – безразлично подумала она; ей было не до неё.

– Я смотрю, тебе всё-таки нравится с ним общаться?

– Угу… – созналась Кира, всё ещё не оборачиваясь на неё и всё ещё смотря в сторону двери.

– Вы же только общаетесь, да?

– Да, – всё так же спокойно ответила Кира.

– М. Ясно. А я сплю с ним.

– Что?.. – Кира наконец-то повернулась к ней; она никак не могла понять смысл последней фразы: она услышала сами слова, но её сознание отказывалось принимать их значение.

– Я говорю, мы встречаемся, – пояснила Таня.

Кира смотрела на неё, не моргая. Раньше она не знала, что бледность лица ощущалась лёгким покалыванием внутри щёк: словно то, что раньше наполняло их, исчезло, оставив после себя какую-то непонятную тянущую впалость. Она, не отрывая глаз от лица Тани, слегка кивнула. Таня кивнула в ответ, развернулась и неспешно ушла.

«Ага. Всё-таки у него есть девушка…» – неторопливо и как бы боясь осознать услышанное, подумала Кира, – «Но она же говорила, что встречается с кем-то не отсюда?.. Кто она тебе – мать Тереза? Не могла соврать? Чтобы наблюдать за тобой и дальше? С другой стороны, я и так не исключала того, что у него могла быть девушка. Не она, конечно, а так, кто-то со стороны… Оказывается, одно дело – нехотя подозревать, а другое – узнать точно. Совсем другое дело. Совсем».

У неё немного закружилась голова. Она плохо чувствовала ноги: из костей, мышц и крови они превратились во что-то инородное, рыхлое и ненадёжное. Медленно оторвавшись от стола, к которому она прислонялась, Кира побрела к двери; спустившись по лестнице в коридор, она решила остановиться и осмотреться; чуть дальше, справа, была, похоже, какая-то дверь; она дошла до неё – да, это была уборная. Это было хорошо – ей нужно было уединение. Она включила свет, зашла внутрь, закрылась и оперлась спиной о стену. Она ни о чём не думала: что-то внутри неё защищало её – что-то возвело плотину, чтобы не убить её наводнением. Она чувствовала, что это было ненадолго. Ноги отказывались её держать: она съехала по стене на пол. Плотина не выдержала – её захлестнуло.

Всё произошло одномоментно, как взрыв. Она прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Она начала очень часто и очень много дышать, но воздуха всё равно не хватало – ей казалось, что она могла задохнуться. Её внутренности скрутило от безжалостного чувства безысходности; от ужаса. Одновременно на неё набросились панический страх, воющее отчаяние, удушающая ревность и ненависть. Она чувствовала, что её тошнит; что её очень сильно тошнит; что её могло стошнить; что её сердце колотилось так быстро, как оно, кажется, физически не могло биться.

Минут десять она сидела, парализованная внутренним взрывом. Затем, заставив себя опереться руками об пол, она немного подалась вперёд и начала принуждать себя медленно и глубоко дышать. Это нужно было пережить – хотя бы для того, чтобы тщательно всё обдумать. Она попыталась отрешиться от эмоций и начать последовательно размышлять о своей ситуации, но у неё не получилось: ворвавшись в голову, её мысли сгрудились в тучу уничтожающего стыда. На что она надеялась? У Макса всё это время была девушка. Она думала, что между ними как будто бы что-то проскальзывало? Глупая фантазия – у него всё это время была девушка. Ей казалось, что ему хорошо с ней? Разговаривать – да. «Ты надеялась, на что-то ещё, дура? Напрасно. Хотела признаться ему в любви? Представь, каким посмешищем ты бы себя выставила».

Вдруг в её голову ворвалась спасительная мысль: наличие девушки не могло однозначно заявлять о том, что ему не была способна понравиться другая девушка; это, в конце концов, не запирало его сердце на засов и не давало ему иммунитет от других симпатий. Наличие девушки не делало его пожизненно недоступным, как это могла бы сделать помолвка в девятнадцатом веке. Вслед за этой мыслью в голову ворвалось воспоминание о диалоге с Тиной: Тина рассказывала ей о том, что Таня работала здесь только пару месяцев. Когда был этот разговор? Тогда, когда Кира только начала здесь работать – то есть месяца полтора или два назад. Вряд ли Таня начала встречаться с Максом сразу же, как пришла на новое место; наверняка они сошлись через неделю или две после её приёма, а может быть даже через три или четыре; с другой стороны, даже если бы она и начала встречаться с ним в свой первый день на новом месте работы, то их отношения всё равно можно было бы считать свежими. Эта яркая новизна как раз-таки могла дать ему иммунитет от других симпатий – и, скорее всего, дала. Мысль, как выяснилось, оказалась не такой уж и спасительной. Кире стало ещё хуже. Она чувствовала себя опозоренной своим же поведением.

Такое неперевариваемое количество стыда не могло навалиться без последствий: включилась защита – гнев по отношению к тому, что его вызвало. Точнее, кто его вызвал. Как он посмел её истязать? Она была живым человеком с несогнутой гордостью – как он посмел унижать её? На секунду она его возненавидела; не дольше – не получилось. Гордость, тем не менее, говорила ей, что он не должен был знать про её страдания. Конечно, ей нельзя будет скрыть последствия этого удара; но если он спросит, что заставило её так измениться, она что-нибудь сочинит. Он и так причинил ей столько мучений, сколько, кажется, ей не причинял никто и никогда; поэтому про эту почётную роль он точно не узнает. «Слишком много чести для тебя», – разозлённо подумала Кира и встала. Прошло уже больше получаса. Нужно было приводить себя в порядок и возвращаться на своё рабочее место.