Он еще более тупой, чем я думала. Я смотрю на него пару мгновений, а потом без лишних слов оставляю его с этим списком наедине, молясь, что не встречу никого еще более мерзкого, пока буду искать свой дом.

*

Я кружусь по Вероне уже как минимум полчаса, и беспокойство накрывает меня с головой. К горлу подступает тошнота. Как бы я не пыталась развлечь себя мыслями о предстоящем маскараде, нарядах и огнеглазом Меркуцио, я вынуждена признать, что не знаю, куда идти. Заблудилась окончательно.

Тем хуже, что моя дезориентация вывела меня в какой-то гадюшник. Ноги гудят, а глаза слезятся, пока я стою посреди одного из самых сомнительных веронских районов. И я понятия не имею, как мне отсюда выбраться.

Не знаю, от чего меня тошнит больше — от головокружения или едкой вони, которой пропитан воздух. Шагу некуда ступить, чтобы не испачкаться. Дорога усыпана гниющими объедками, рвотой и кое-чем похуже.

Тревога грозит превратиться в панику, когда я понимаю, что если не выберусь отсюда в самом ближайшем будущем, то меня либо ограбят, либо ограбят и убьют. Это намерение четко читается в глазах потрепанных женщин, подпирающих собой стены, и их пьяных кавалеров.

Здания в этом районе стоят почти вплотную друг к другу, образуя узкие переулки в стороне от главной дороги. Их тени так и манят прохладой, но я ни за что туда не пойду.

От внезапного желания найти сопровождающего я чуть не срываюсь на истерику. Никогда еще я не чувствовала себя настолько жалкой и беспомощной. Мне нужен кто-то сильный. Мужественный. Сосредоточенный на том, чтобы меня защитить.

Если бы только Бенволио…

Стоп, Бенволио? Нет же, Меркуцио. Если бы толькоМеркуциокаким-то образом оказался здесь и снова спас меня. Вот кто мне нужен.

Но это пустое. Нужно сделать глубокий вдох и выбираться самой.

Осталось только определить правильное направление, чтобы не оказаться где-нибудь похуже. Хотя, хуже, наверное, только в аду.

Голоса приближаются! Я чуть не спотыкаюсь на ровном месте, когда слышу два голоса. Оба мужские. Они пронзают гнетущую и опасную тишину этого места, и проститутки приосаниваются, морща напомаженные губы, когда тоже слышат их.

Из-за паники я едва могу дышать. Что, если меня тоже примут за одну из них? Я нарушаю слово, данное себе минуту назад, и ныряю в ближайший переулок, молясь, что там меня не поджидает худшая участь.

Я моргаю, приспосабливаясь к полумраку, и жду, когда мужчины пройдут мимо. Они уже совсем близко. Каково же мое удивление, когда я вижу… Господи-боже, опять Ромео?! Серьезно?

А тот, с кем он говорит, не кто иной, как Бенволио. Взлохмаченный и добродушный, он поправляет мешок, перекинутый через его плечо.

Что они тут забыли? Пришли поразвлечься с падшими женщинами? Вот тебе и вся хваленая любовь Ромео.

Но я решаю подивиться мужскому лицемерию позже, когда они выведут меня отсюда. К черту, что они Монтекки! Будь они хоть приспешниками Сатаны, сейчас мне всё равно. Тем более, Ромео до сих пор не знает, что я в доме Капулетти. Бенволио не знает меня вообще.

Я почти делаю шаг из своего укрытия, чтобы привлечь их внимание, но замираю. Они так увлечены жаркой беседой, и говорят они… Обо мне!

— Повторяю, — вздыхает Ромео, — всевидящее солнце не видело никого прекраснее моей Розалины.

Звонкий смех Бенволио кажется неуместным в этом убогом месте.

— И я тоже повторю — она может быть сколь угодно красивой, но есть и другие девушки, не хуже. Чем так страдать, тебе просто нужно раскрыть глаза пошире, друг мой!

— Я видел достаточно женщин, чтобы знать, о чем говорю.

— Твоя Розалина, да и вообще любая дама в этом мире… Они... Ну, скажем, как свежая булочка! Булочка может быть вкусной, мягкой и восхитительной, но она просто одна многих в хорошо пропеченной партии. И завтра вечером ты в этом убедишься, вот увидишь.

Я задыхаюсь от возмущения, а мои руки сжимают в кулаки. Он в своем уме?! Сравнивать женщин с выпечкой! Меня — с булочкой! Сейчас выйду и покажу ему эмансипацию. Нахал!

Ромео качает головой.

— Я согласился на эту авантюру, только чтобы доказать вам всем, что никто не заменит мне Розалину.

— Да-да, — ухмыляется Бенволио. — Как ты там сказал? Пойдешь туда, чтобы «назвать ее прелестной лишний раз»?

— Аминь.

Ромео размашисто кланяется своему другу и уходит прочь. Бенволио качает головой ему вслед.

— Романтичен до неприличия, — тихо усмехается он.

— В отличие от тебя! — говорю я, выходя из переулка. — Как ты посмел вообще? Как можно так говорит про женщин?

Бенволио роняет мешок, резко поворачивается и тянется к кинжалу на поясе.

— О, ну давай. Давай! — я упираю руки в боки, забыв о своем недомогании. — Порежешь меня на кусочки, как буханку хлеба, а?

Он застывает с оружием в руках и несколько раз удивленно моргает.

— Это ты, — шепчет он. — Героическая дева с площади. Ты защитила ребенка.

Его слова сбивают меня с толку. Кажется, я начинаю краснеть.

— Ты всё видел?

— Да, — кивает Бенволио.

Его взгляд наполняется таким благоговением, что мне становится неловко. Должна признать, он выглядит довольно милым… Я вздергиваю подбородок, вспоминая про свой гнев.

— Неплохо для куска теста, не находишь?

Он снова моргает.

— Прошу прощения?

Внезапно его лицо омрачается тревогой. Он хмурится и делает шаг ко мне навстречу.

— Тебя так сильно ударили, — говорит он. — Скажи, ты в порядке? Всё хорошо? Ты показывалась лекарю?

Его явное беспокойство удивляет меня. И трогает. Давно уже никто так за меня не переживал… Кроме Меркуцио, конечно же.

Пока я пытаюсь придумать ответ, Бенволио ловит мою руку и подносит ее к своим губам. Оставляет на моих пальцах легкий поцелуй.

— Я бы хотел узнать твое имя, — тихо говорит он.

Моя очередь удивленно моргать.

— Что, прости?

— Твое имя, — повторяет он. — Позволь мне узнать его, умоляю.

Его глаза встречаются с моими. Темно-карие, с золотыми крапинками. Теплые и глубокие. Очень красивые, по правде говоря.

Я не собиралась переходить на шепот, но все же это сделала.

— Ты знаешь мое имя.

Он пожимает плечами.

— Нет. Еще нет.

Через мгновение я понимаю, что он все еще баюкает мои пальцы в своей ладони. Я вырываю их, изо всех сил стараясь говорить с ним тверже.

— Вы с твоим другом только что говорили о…

Он усмехается.

— Говорили о некой Розалине, да. Это единственная девушка, о которой мой кузен может думать. Воображает, что влюблен в нее! Только что узнал у слуги ее дяди, что она Капулетти, и распалился еще больше. Утверждает, что она — самое прекрасное существо во всей Вероне, нет, даже во всем мире!

Его улыбка становится смущенной.

— Ясно, что не видел тебя даже мельком, иначе бы не говорил таких глупостей.

Я окончательно теряю дар речи. Мы молчим несколько секунд, пока Бенволио не озаряет какая-то мысль. Он оглядывается по сторонам.

— Эм… Могу я поинтересоваться, что ты здесь делаешь? — спрашивает он. А потом будто пугается своих слов и быстро добавляет: — Я имею в виду, что такая честная, благовоспитанная дама…

Я обреченно вздыхаю и признаюсь:

— Если честно, я заблудилась.

— Тогда хвала небесам, что они позволили мне найти тебя! Я выведу тебя отсюда.

— Буду признательна.

Он наклоняется, чтобы поднять с земли мешок, не отрывая взгляд от моего лица.

— Это я тебе признателен.

Чтобы не шлепнуться в обморок от умиления, я напоминаю себе, что пару минут назад он сравнивал меня и всех женщин с едой. Нельзя позволить его обаянию затуманить мой разум.

Но и продолжать с ним ругаться я не могу. Да и не хочу больше. Мы шагаем рядом и молчим, и я совершенно глупо бросаю на Бенволио любопытные взгляды. И отвожу глаза, когда он их замечает.

Странный он. Насмехался над Ромео за то, что тот излишне романтичный, но сам поцеловал мне руку и говорил такие милые слова, что любой Ромео бы обзавидовался.