Мне и самой хочется наложить на себя руки, когда я понимаю, что своим безрассудством только ускорила ее смерть. Вырвала из ее груди этот проклятый кинжал, выпустив еще больше крови.

Дальше нужно быть осторожнее. Потому что если Джули уже не спасти, то ее Ромео будет жить. Будь я проклята, если позволю ему умереть! Кто бы там что не говорил, его я спасти сумею. Я поднимаюсь с пола, чувствуя тяжесть пропитанных кровью юбок, и приказываю Джузеппе дать мне ее сумку.

Она подчиняется, и я ныряю внутрь, перебирая бинты, колбы и склянки, пока не выуживаю со дна то, что мне в полной подходит.

— Отлично, — шепчу я, разглядывая густой сироп в маленьком флаконе.

Эту неприятную и драгоценную смесь, полученную из куста диковинного растения, целительница купила два месяца назад у незнакомца, приехавшего в Италию из Нового Света. Насколько я поняла по описанию, он прибыл из страны, которая позже станет Бразилией.

Пока Джузеппа приводит в чувства Бенволио, я хватаю Ромео за подбородок и заставляю его рот открываться, а потом выливаю сироп ему на язык.

— Давай, мой хороший, — шепчу я больше себе, чем ему. — Пей.

Я наклоняю его голову, чтобы жидкость прошла дальше и достигла желудка. Теперь нужно перекатить его на бок, чтобы он не захлебнулся в собственной рвоте и не перепачкал Бенволио, который приземлился рядом с ним.

Сироп эффективен — через несколько мгновений Ромео начинает тошнить. Он кашляет и тошнит еще сильнее, очищая свой организм от яда, который недавно проглотил. Я придерживаю его голову, стараясь игнорировать неприятные запахи и звуки, исходящие от него.

Когда Ромео заканчивает выворачиваться наизнанку, я достаю из сумки Джузеппы ткань и вытираю его рот. Теперь он дышит нормально, вполне приемлемо для живого человека, а синий оттенок окончательно исчезает с его губ.

Бенволио стонет рядом и приходит в себя.

— Розалина?

— Да, Бенволио, я здесь.

Он крутит головой и облегченно выдыхает, увидев меня рядом.

— Смотри под ноги, — предупреждаю его я, когда он пытается подняться. — Тут кровь и рвота повсюду, не поскользнись.

Ко мне подходит Виола и робко трогает за руку, кивая в сторону Джульетты.

— Она мертва? — спрашивает девочка.

— Еще нет, но умирает.

Ромео шевелится, издавая рваный стон.

— А он? — с тревогой спрашивает Бенволио. — Он в порядке?

Я наклоняюсь к лицу Ромео.

— Ромео? Ромео, ты меня слышишь?

Еще один стон, а затем его глаза распахиваются. Одно долгое мгновение он просто смотрит на меня невидящим взглядом, а затем, встрепенувшись, садится рядом и обвивает меня руками.

— Розалина! Ох, моя милая…

Бенволио хмурится.

— Милая?

Я отчаянно извиваюсь в объятиях Ромео, но его хватка на удивление крепка.

— Розалина, ангел мой, мне приснился очень странный сон…

Он начинает настойчиво целовать мою шею.

Кряхтя, Бенволио поднимается в полный рост, хватает Ромео шкирку и отвешивает ему такую мощную и звонкую пощечину, что мне становится страшно, как бы его голова не слетела с шеи.

— А ну собрался, быстро! — яростно цедит Бенволио сквозь зубы. — Открой глаза и вспомни, кого ты должен называть милой!

Он встряхивает своего кузена, но лицо Ромео непроницаемо.

— Подумай хорошенько, — злобно советует Бенволио. — Пир. Девушка. Балкон.

Глаза Ромео округляются.

— Джульетта! О, моя Джульетта! Значит, это был не сон? Всё это? Свадьба, убийства, мое изгнание? Яд?

С каждым словом он бледнеет всё больше.

— Джульетта… — шепчет он. — Моя жена, моя любовь… Я нашел ее здесь, мертвой…

— Не мертвой, — мягко говорю я. — Она была под воздействием снотворного.

— Значит, она жива!

— Пока что, — вздыхаю я. — Она убила себя, когда подумала, что ты умер.

Ромео в ужасе.

— Пойдем, — говорит Бенволио. — Мы тебе всё расскажем, когда покинем это отвратительное место.

— Нет! — восклицает Ромео.

Он уже смотрит туда, где лежит Джульетта.

Бенволио вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Не говоря ни слова, он берет Виолу за руку и ведет ее прочь из склепа, пока Джузеппа собирает свои инструменты и снадобья. Она тоже бесшумно уходит, а я возвращаюсь к Джули и становлюсь на колени рядом с ней. Склоняю голову на прохладные камни.

Рука Ромео по-братски ложится мне на плечо, когда он опускается рядом, чтобы присоединиться ко мне в этом торжественном бдении.

Бенволио

Клянусь кровью Святого Петра, это была самая длинная ночь в моей жизни. Я сижу в траве в церковном дворе и жду, когда Розалина и Ромео выйдут из склепа. Мы с Виолой пристроились под тисом, и девочка с любопытством разглядывает надгробия, пытаясь читать эпитафии по слогам.

Безмятежные звуки летней ночи наполняют кладбище. Прохладная темнота подобна призраку, но я чувствую, что рассвет близится.

Розалина скорбит, но когда она выйдет, я буду здесь.

Странно, но к вони привыкаешь. А когда от стояния на коленях мышцы почти атрофируются, на смену покалыванию в ногах приходит новый, горький вид комфорта. Мы с Ромео сидим неподвижно, глядя на Джульетту.

Слезы режут мои уставшие глаза и заливают щеки.

— Ты плачешь из-за нее? — тихо спрашивает Ромео. — Или из-за себя?

Я не знаю ответ и просто пожимаю плечами.

— Скажи мне кое-что, Розалина, — шепчет он, и в его голосе тоже слышны слезы. — Расскажите мне что-нибудь о ней, о Джульетте.

— Она твоя жена, — мягко напоминаю я ему.

— Да. Моя жена.

Я поворачиваюсь и вижу, как он в отчаянии проводит рукой по лицу.

— Моя жена, — повторяет он. — И всё же… Я не знал ее. О, но я так любил ее! И буду любить всегда...

— Прекрати! — внезапно свирепею я. — Не смей так говорить!

Он вздрагивает и непонимающе таращится на меня, но я не могу остановиться. Мой голос гремит в тишине склепа.

— Ты, проклятый восторженный дурак, не смей так говорить! Что ты знаешь о любви, а?

Я вскакиваю с колен с неожиданной силой и сердито смотрю на него сверху вниз. Тычу пальцем ему в лицо.

— Ты, Ромео, любишь только глазами! — продолжаю я гневную проповедь, а потом сужаю глаза и опускаю взгляд ниже. — Глазами и другими частями своей анатомии!

К его чести, мальчишка краснеет, но это не может меня успокоить, и я хватаю его за грудки.

— Любишь? Ты ее любишь? — трясу его я. — Черт возьми, слово «любовь» должно оставлять мозоли на языке! А ты им разбрасываешься направо и налево! Ваше с Джульеттой безрассудство — издевательство над самой идеей любви!

Ромео жмурится, а я отталкиваю его от себя, чувствуя, что мои силы на исходе. Между нами повисает тишина.

— Что ты о ней знал? — холодно спрашиваю я.

Он задумывается на мгновение, а потом грустно улыбается.

— Она любила розы. Я слышал, как она говорила о них.

— А еще она любила ездить верхом и неплохо знала греческий, и она... — я издаю смешок, больше похожий на всхлип. — Ей понравился ваш инжир.

— Я тоже люблю инжир, — шепчет Ромео, и в его тоне есть что-то одновременно утешительное и мучительное.

Мы снова погружаемся в тишину, которая растягивается на минуты. Пылинки кружатся в спертом воздухе.

— Я хотела ее спасти, — говорю я, не вполне уверенная, что произношу это вслух. — Но у меня не получилось. Ничего не получилось. Я не смогла спасти ее, не смогла оживить Тибальта, не смогла влюбить в себя Меркуцио, хотя чуть не свернула шею, пока пыталась. Чего бы я себе не вообразила, я ничего не смогла. И никто и никогда не сможет, потому что невозможно отменить смерть.

— Ну, — пожимает плечами Ромео, — мою смерть ты отменила.

— Ты не был мертв.

— И Джульетта тоже.

— Нет, она хуже, чем мертва. Она умирает.

Я опускаю голову на руки и тихо плачу.

— Как думаешь, почему она держится? — спрашивает Ромео.