Джузеппа качает головой.

— Уверена, она бы рассуждала так же, как ты, если бы всё знала. Но нет, ей нужно было жить. Прожить достаточно для того, чтобы… Увидеть всё это, — она вздыхает и кивает в сторону склепа. — Я так до конца и не разобралась, почему нарушился баланс, но…

— Если вы ничего не хотите делать, то это сделаю я!

Возможно, во мне взыграло чувство противоречия, но я не могу с этим совладать. Я выпрямляюсь и смотрю в лицо Джузеппы, ожидая, что она броситься меня отговаривать. Однако вместо этого она спрашивает:

— И что ты собираешься делать?

Я пару раз удивленно моргаю. И правда, что? Что бы я не делала до сих пор, всё выходило боком.

— Буду сидеть тут, — наконец говорю я. — Не сдвинусь с места, пока Ромео не приедет. Скажу ему, чтобы просто подождал пять минут, пока Джульетта проснется.

Джузеппа по-доброму смеется и кивает.

— Хороший план. А что потом?

— Эм… Потом?

Признаться, я никогда не задавалась этим вопрос. Полагаю…

— Потом, — продолжаю я, — они уедут в Мантую и будут жить долго и счастливо.

Или не очень-то счастливо, учитывая влюбчивость Ромео и совершенную неподготовленность Джульетты к жизни. Но они, во всяком случае, будут живы. Это ведь важнее всего остального, не так ли?

— А мы, — говорит Джузеппа, — останемся здесь, в Вероне, и будем наблюдать, как две семьи продолжат убивать друг друга. Ведь ты не оставишь им шанса примириться.

Это я-то не оставлю шанса? Я вспыхиваю от этих слов.

— Они могли бы примириться в любой момент, — шиплю я. — Достаточно кому-то просто быть умнее! Почему бы не использовать свадьбу Ромео и Джульетты как повод остановить это безумие?

Джузеппа пожимает плечами.

— Счастье объединяет только тех, кто любит, — говорит она, глядя прямо перед собой. — Те, кто ненавидит, способны объединиться только в горе.

Я открываю рот, чтобы возразить, но не нахожусь с ответом. Все возражения, которые я могла бы произнести, вдруг кажутся мне бессмысленными. Будто я сражаюсь с ветряными мельницами. Джузеппу мне не переубедить, да и какой смысл?

Наш разговор пробудил во мне вспышку ярости, но она оказалась лишь искрой, которая потухла в море бессилия. Зачем мне биться в закрытую дверь, если буквально никто не хочет ее открыть?

Джузеппа упирает ладони в колени и поднимается со скамейки с тяжелым вздохом.

— Что ж, — говорит она. — Удачи тебе в твоем бдении. Но если передумаешь, я жду тебя у себя, Ангелина. Тибальту всё еще нужен уход…

Я резко мотаю головой.

— Розалина, — говорю я. — Зовите меня Розалиной.

Она улыбается.

— Как тебе угодно. Тебя и правда от нее не отличишь. За исключением того, что она не знала того, что знаешь ты.

— А вы? — спрашиваю я. — Кто вы? Люди говорят, что вы…

Мне не нравится слово «ведьма», но вдруг?

— Ведьма? — заканчивает за меня Джузеппа, будто услышав мои мысли. И звучно усмехается. — Можно и так, но мне больше нравится слово «смотрительница». Но ты зови меня как хочешь.

На этом она поворачивается и медленно шагает прочь, оставляя меня наедине с моим выбором.

Бальтазар принес мне весть о конце света. О нет, это не конец земли или неба, Рая или Ада, нет. Те миры продолжают жить, вечные и неизменные, а вот мой мир кончается здесь и сейчас. Сегодня.

Начало конца — смерть Джульетты. Финал — моя собственная смерть.

Я забегаю в ближайшую аптеку и требую у толстяка за прилавком нарушить эдикты Мантуи, продав мне зелье, способное меня убить. Сначала он испуганно трясет рыхлыми щеками, но мешок с золотом быстро заставляет его переменить взгляды.

Он бросает вызов законам города, а я бросаю вызов звездам. Ибо если не могу жить с Джульеттой, я непременно умру с ней!

И я запрещу себе думать обо всем, чего мне будет не хватать на том свете. О смехе друзей и их похабных пьяных шутках. Об играх в карты и звоне монет, когда мы делаем ставки. Обо всех глотках крепкого вина, которые я не выпью, и танцах, которые не станцую.

Я сжимаю в руке склянку с ядом и убеждаю себя, что мне всё равно, что я больше никогда не обыграю Бенволио в бочче. Нет. Лучше умереть, чем пить вино, играть в карты и танцевать в мире, где нет Джульетты.

В конце концов, она, — моя жена, — единственный мир, который имеет значение.

Бальтазар жалуется, что поход из Мантуи в Верону будет утомителен для нас, ведь мы только-только приехали.

— Вовсе нет, — отрезаю я и велю ему седлать коней.

Пока он исполняет приказ, я наспех сочиняю записку для отца и матери. Когда Бальтазар возвращается, я велю ему передать послание, как только мы прибудем обратно.

— И что бы ты не услышал и не увидел, когда мы вернемся в Верону, не смей меня останавливать, — приказываю я своему верному пажу, зная, что он подчинится.

— Я не побеспокою вас, синьор.

Кажется, пока мы забираемся на лошадей, Бальтазар бормочет, что будет поблизости, чтобы я не натворил глупостей, но мои мысли слишком заняты милой и мертвой Джульеттой, чтобы я обращал на него внимание.

Я парю над кладбищем с тех пор, как прошли фальшивые похороны Джульетты. Не могу заставить себя уйти, да и зачем? Я хочу убедиться, что план сработает и кузина действительно проснется в назначенный час.

И всё же она еще спит. Во мне нарастает тревога, тем более что Ромео уже здесь. Признаться, он приехал раньше, чем я ожидал. Хотя нет, не так. Я вообще сомневался, что он приедет. А он еще и ночью прискакал. Что ж, пусть этот Монтекки докажет, что он стоит всех хлопот, которые взвалил на плечи моей семьи.

Он возится с какой-то ржавой мотыгой, выламывая тяжелые ворота склепа. И он не видит то, что вижу я — у нас еще гости. Не кто иной, как Парис, черт его дери! И почему все самые недостойные мужчины Вероны облепили такое сокровище, как Джульетта? Клянусь, судьба несправедлива к ней.

— Бросай свой преступный замысел! — кричит Парис, когда видит Ромео. — Ты арестован, и я сопровожу тебя на эшафот!

Хм, смело. Пожалуй, самая смелая речь, которую когда-либо произносил Парис.

Ромео пытается сделать вид, что не слышит его, но всё-таки не выдерживает ругани и в раздражении закатывает глаза.

— Бога ради, милый юноша, не искушай ты отчаявшегося человека. Не возлагай на мою голову еще одного греха.

— Я презираю все твои мольбы! Если не хочешь по-хорошему, бери оружие и дерись!

Ромео смотрит на Париса странным взглядом. В его глазах дикий покой. Горькая безмятежность, отдающая опасностью и безумием.

— Я вооружен, но только лишь против самого себя, — говорит он.

Что он имеет в виду? Я не успеваю понять, потому что Парис продолжает его проклинать, и тот не выдерживает.

— Что ж, будь по-твоему, драка так драка. И так мне пылать в аду.

Их мечи блестят в сияние луны. Парис сражается достойно, но Ромео ловок и быстр (уж кому, как не мне об этом знать?). Клинки сталкивают и отзываются эхом по кладбищу пару раз, а потом Парис падает, побежденный. Раненный острием того же меча, что превратил в меня в странное эфирное создание.

Кажется, Ромео вовсе не рад очередной победе. Он опускает голову, уронив оружие на порог гробницы.

У Париса остался один вздох, и он использует его, чтобы запросить дар у своего убийцы.

— Если ты милосерден, — хрипит он, — то вскрой склеп и положи меня рядом с милой Джульеттой.

К моему великому удивлению, Ромео соглашается. Может, он знает о чувствах Париса больше, чем я? Или в несчастье он утратил способность испытывать злость и зависть?

В любом случае, он тащит своего мертвого соперника туда, где лежит Джульетта. Я невидимо следую за ним.

Внутри склепа мрачновато. Мое собственное тело пролежало бы здесь столько часов, если бы Розалина не позаботилась о том, чтобы вместо меня в гроб положили какого-то самозванца. Жаль, что кузина не может почувствовать мою благодарность.