Гробовщик обдумывает мои слова и встает на колени рядом с трупом, чтобы осмотреть изуродованное лицо.

— Я не смогу такое исправить, — бормочет он.

— Нет, но вы можете скрыть это, правда? Простая накладка из шелка должна помочь. Но только убедитесь, чтобы она подходила к савану! Тибальт так любил моду…

Я пронзительно вою, и гробовщик морщится и энергично кивает.

— Да-да, я понял, он любил моду, я всё сделаю! Не плачьте, мы прикроем этот бардак.

Он встает, стряхивая пыль с колен.

— С вашего позволения, госпожа, я забираю этого беднягу, чтобы подготовить его к погребению. А второго господина позже заберет мой ученик. Он прибудет с деревянным гробом и сразу отнесет его на кладбище.

Во мне поднимается паника, а мужчина усмехается и чешет затылок.

— Бывает же, — смотрит он на Меркуцио. — Вроде и родственник герцога, а семья попросила похоронить без всякой пышности. В фамильном склепе, мол, места для него нет…

Меня пробирает дрожь.

— Хотите сказать, Меркуцио похоронят без почестей?

Внезапно я понимаю, что перешла на шепот. Как такое возможно? Его просто кинут в деревянный ящик и бросят в дыру в земле?

— Ну, — пожимает плечами гробовщик. — Зато это будет быстро, без лишних обрядов.

— Нет! — я топаю ногой. — Так не пойдет. Подготовьте свой лучший гроб — с атласной обивкой и отделанный золотом, я такие видела. И немедленно зовите священника!

Он пытается мне возразить, но я мотаю головой.

— Я за всё заплачу сама, присылайте расчет на имя Розалины Капулетти. Ни один ком земли не упадет на Меркуцио, пока всё не будет сделано, как надо. Вы меня поняли?

Он соглашается со мной коротким кивком головы.

— Как прикажете, госпожа. Что угодно за ваши деньги.

Он поднимает безымянный труп с земли и уходит, а я наконец могу отдышаться и спокойно сесть рядом с Меркуцио. Убрать прядь волос с его лба. Печально улыбнуться его красивому лицу в последний раз.

— Пожалуйста, веди себя прилично на небесах, — шепчу я.

Слезы царапают мне горло и туманят взгляд. Давят на ребра изнутри.

— И постарайся не спаивать ангелов! Присматривай за Бенволио, когда сможешь, потому что он будет очень по тебе скучать. Как и я.

Я наклоняюсь ближе, чтобы мягко и медленно поцеловать его в щеку. Воронье перо Тибальта становится тяжелым в моей руке. Усилием воли я заставляю себя засунуть его за пояс юбки… А потом смахиваю слезы и спешу к Джузеппе.

Целительница заботится о Тибальте. Она стремительна и серьезна, и Виола наблюдает за ней, как завороженная. Старая Джузеппа оттягивает сначала одно веко пациента, потом другое, чтобы заглянуть в его невидящие глаза.

По ходу осмотра она говорит будто сама с собой, делая замечания о состоянии Тибальта. Я поражен масштабом ее знаний и широтой сострадания.

— Его тело живет, — в итоге говорит она. — Сердце бьется, кровь горяча…

— Значит, его можно спасти?

Целительница делает паузу и смотрит на Виолу.

— Дитя, пожалуйста, принеси мне из сада стебель фенхеля и четыре одуванчика.

Она выдает девочке небольшую корзинку, и та, довольная, бежит к задней двери, чтобы отправиться расхаживать по саду.

— Фенхель и одуванчик? — уточняю я. — Ингредиенты для какого-то лекарства?

— Ингредиенты для салата, — усмехается Джузеппа. — Ребенку нужен ужин.

— А ему? — я указываю на Тибальта. — Что нужно ему?

Она проводит рукой по его лбу и печально улыбается.

— А ему нужно чудо.

Приходит Розалина и беседует со своей наставницей. Она старается быть сдержанной и серьезной, но я вижу следы от слез на ее щеках. Несомненно, эти слезы предназначались Меркуцио. У меня и самого жжет глаза, но плакать я не буду. Друг поднял бы меня на смех, если бы увидел, что я рыдаю по нему, как девчонка.

— Значит, не клинок Ромео довел Тибальта до такого состояния? — вмешиваюсь я в разговор, чтобы отвлечься от горьких мыслей.

Целительница качает головой, указывая на рану.

— Из-за пореза он потерял кровь, но это не критично. Вы говорили, он упал?

— Да, — подтверждаю я. — Сильно упал.

— Ну, значит, его череп подвергся сильнейшему удару, и мозг повредился.

Я хотел было съязвить, что череп упрямого подонка слишком толст, а мозга внутри него нет, но Розалина любит своего кузена, поэтому я сдерживаюсь.

— Как же он продолжает дышать? — спрашиваю я.

Целительница кидает быстрый взгляд на Розалину, а потом тепло улыбается мне.

— Мозг — почти такая же удивительная тайна, как и бессмертная душа, синьор, — объясняет она. — Тибальт сейчас мертв разумом, но его телесная оболочка живет. Он… считайте, что его душа застряла между мирами. Это похоже на сон, от которого он уже никогда не проснется.

Я прочищаю горло, пораженный ее речами.

— И что же нам с ним делать?

Холод ползет по моей спине, когда я рассматриваю различные варианты.

— Не можем же мы похоронить его заживо, это убийство. Можно ли его выходить, чтобы доказать герцогу, что он жив?

— Я буду поддерживать его жизнь так долго, как смогу и насколько мне хватит инструментов, — говорит Джузеппа. — Но я ничего не могу обещать.

Розалина судорожно вздыхает, и я спешу ее утешить. Обнимаю за плечи и целую в щеку.

— Не отчаивайся, — мягко говорю я. — Вдруг душа Тибальта найдет что-то достойное жизни и решит задержаться здесь?

Но по сострадательному выражению лица Джузеппы я понимаю, что лучше бы душа Тибальта побыстрее нашла что-то, стоящее смерти.

Поздним вечером, после того, как Виола насытилась салатом и выпила большую кружку козьего молока, Бенволио отправился провожать ее домой. Джузеппа собрала им в дорогу мешок с едой и выдала пузырек с настойкой, которая должна помочь Себастьяну.

Я провожаю их до двери и желаю спокойной ночи. Хотя для нас с Бенволио эта ночь едва ли будет спокойной. До сих пор не могу поверить во всё, что сегодня случилось. И не могу перестать винить себя.

Целительница меняется Тибальту бинты, а я мрачно смотрю на эту картину.

— Он ведь не выживет? — тихо спрашиваю я.

Как будто я не знаю ответ. Вокруг шестнадцатый век, в конце концов. Век, в котором люди не выходят из комы.

С другой стороны, кому как не мне верить в чудо?

— Протянет еще пару дней, — вздыхает Джузеппа, продолжая перевязку, — а потом должен умереть.

Она поворачивается ко мне и печально улыбается.

— Не печалься, — говорит она. — Каждому здесь отведен свой срок. Некоторым людям… Им просто суждено умереть, когда приходит время. Мы не можем и не должны ничего менять в этой истории.

Я слушаю ее спокойные речи и почему-то не могу остановить тревогу, которая сворачивается у меня в животе, хотя Джузеппа просто объясняет мне христианскую догму.

Целительница встает, разгибает спину и подходит ко мне, чтобы мягко потрепать по плечу. Ее взгляд полон сочувствия и почти материнской заботы.

— Понимаю, наблюдать за всем этим довольно грустно, — ласково говорит она. — Смерть всегда ходит под руку с грустью, но ты же не хуже меня знаешь, что смерть — это вовсе конец, Ангелина.

У меня во рту вдруг становится слишком сухо, чтобы ответить. Поэтому я молча киваю, чувствуя, как учащается мой пульс.

— Всё идет своим чередом, — вздыхает она, пожимает мне плечо и уходит в сад, так и оставляя меня стоять с открытым ртом.

*

Я не дождалась возвращения Джузеппы. Вышла из ее домика на дрожащих ногах, и сама не помню, как добралась до Собора. Слишком много вопросов крутится в голове, но главный из них: «Кто она такая?». И откуда она знает мое прежнее имя?

Свежий вечерний воздух немного меня успокаивается, и я решаю, что в следующую нашу встречу не струшу и обязательно обо всем ее расспрошу.

Мои мысли про Джузеппу приходится отбросить, когда мне навстречу спешит круглая и суетливая фигура. Это Анжелика, кормилица Джульетты. Что она тут делает в такой поздний час?