— Нет, — бормочет Бенволио. — Эту часть не видел.

Не могу понять, что выражает его лицо. Гнев? Презрение? Что с ним случилось? Я чувствую острую потребность извиниться, хоть и не знаю, за что именно.

— Прости, я просто… думала, вы друзья…

Что-то вспыхивает в глазах Бенволио, и он крепко сжимает мою руку в своих ладонях.

— Меркуцио — самый злобный и нахальный мерзавец из всех, что видела Верона, — быстро говорит он. — Я это точно знаю, потому что мы действительно друзья. И мой тебе совет, держись от него подальше, если не хочешь найти свое сердце разбитым.

Пламенность его речи застает меня врасплох, но через секунду до меня доходит, в чем дело. Я смеюсь и порывисто обнимаю Бенволио.

— Ты так мило переживаешь за меня, прямо как старший брат! Но не нужно, правда. Я сама разберусь, в кого мне влюбляться, а в кого нет.

Несколько долгих секунд Бенволио просто смотрит мне в глаза. Наконец он вздыхает и подносит мои пальцы к своим губам.

— Завтра вечером, на пиру, — тихо говорит он, — прибереги танец для меня. Пожалуйста.

— О, конечно, я с удовольствием с тобой потанцую, — киваю я.

Не говоря больше ни слова, он поворачивается и топает прочь через площадь.

Ни вчера, ни сегодня я ни о чем не могу думать, кроме этой девушки. Невероятная, неземная… Она сама взяла меня за руку. Сама обняла меня! Кажется, меня до сих пор преследует ее запах — гвоздика и немного розовой воды.

Мой разум занят только ею. Готовясь к пиршеству у Капулетти, я представляю, как встречу ее там. Будет ли она еще прекраснее? Едва ли это уже невозможно, но она наверняка наденет дорогой наряд, который подчеркнет голубизну ее глаз.

Ее нежная ладонь опустится на мою руку, когда мы закружимся в танце и я... Я смогу прижать ее к себе. Еще раз почувствую близость ее тела.

Если, конечно, к тому времени мне не переломает ноги какой-нибудь Капулетти.

Возможно, я уговорю мою красавицу тайком сбежать из зала и прогуляться под Луной. Смогу подойти к ней ближе, вдохнуть ее запах… Коснуться ее волос. А может даже поцеловать ее, если она каким-то чудом прошепчет:

— Да, Бенволио, поцелуй, меня, пожалуйста.

Тогда я сделаю это настолько нежно, насколько это возможно. Вложу в этот поцелуй всё мое восхищение ею.

Однако моей первой задачей будет узнать великий секрет ее имени. Я усмехаюсь и качаю головой. Господи, Бенволио, ну ты и дурак. Столько возможностей было спросить, а ты попробовал только пару раз.

Ромео и Меркуцио уже ждут меня снаружи. Я поправляю дублет, провожу рукой по волосам и надеваю маску. Позолоченная, из тонкого гипса, эта штуковина будет хмуриться от моего имени весь вечер.

На пути к двери я вижу отца, который сидит у слабо горящего очага, и меня колет стыд. Этот вечер он проведет в одиночестве, как и многие другие. После того, как матушка умерла, он так и не смог оправиться от потери.

Я касаюсь его опущенного плеча, и он вздрагивает. Когда отец видит меня в яркой маске, он почти улыбается.

— У тебя всё хорошо? — задаю я глупый вопрос.

— О, я в порядке, — лжет он. — Ступай на своё торжество, повеселись! Я так понимаю, это маскарад?

Я киваю, и маска бьет меня в подбородок.

Отблеск веселья смягчает глаза отца.

— Наслаждайся молодостью, сынок. А в чей дом ты идешь, напомни?

Я на миг пугаюсь, но сразу нахожусь с ответом.

— В дом, полный красивых дам!

Отец смеется и больше не задает вопросов, а я рад, что смог уклониться от ответа. Ни к чему его лишний раз тревожить. Я сжимаю его плечо на прощание и обещаю быть осторожным.

— В какого прекрасного мужчину ты вырос, Бенволио. Мать гордилась бы тобой.

Я отвечаю не сразу, опасаясь, что мой голос сорвется.

— Спокойной ночи, отец.

— А тебе веселой!

Я спешу к двери и присоединяюсь к своим товарищам по маскам. Факелы в их нетвердых руках горят так же ярко, как их глаза. Меркуцио позвал с нами еще пять каких-то негодяев, которые уже напились и пахнут элем.

Мне приходится сделать над собой небольшое усилие, чтобы прогнать печаль, вызванную беседой с отцом. Я поднимаю свою маску наверх и как можно радостнее восклицаю:

— Ну что, к Капулетти?

— Да, к Капулетти! — кричит Меркуцио. — И да помилует Господь наши плутовские души!

Пока наша процессия направляется к стану врага, мрачный Ромео, ожидаемо, твердит о своей бессмертной любви к Розалине, а Меркуцио дразнит его байками о феях и мифической королеве Меб. Но я не могу сосредоточиться на его театральных речах. Вместо этого я поднимаю глаза к водовороту звезд и вспоминаю о моей безымянной красавице. Интересно, какую маску она наденет? Может быть, нимфы? Или богини?

Не думал, что когда-нибудь так сильно будут жаждать переступить порог Капулетти.

— Меркуцио, довольно! — врывается в мое сознание раздраженный голос Ромео. — Ты утомил своими фантазиями.

Кузен сбрасывает с себя его руку, а тот лишь усмехается.

— О да, фантазиями, друг мой! Сны, мечты, что легче воздуха и непостоянней ветра!

— Пусть этот ветер сдует нас отсюда и позволит затеряться в толпе, — говорю я. — Пока Капулетти не прозрели.

Мы почти у порога врага и можем услышать музыку, что льется из окон роскошной виллы.

— Кажется, ужин уже окончен.

— Чует мое сердце, эта пирушка ничем хорошим не закончится, — ворчит Ромео.

Когда кузен начинает причитать что-то про страшную безвременную смерть, мы с Меркуцио одновременно закатываем глаза. Я, конечно, тоже в последнее время меланхоличен, но таких мрачных пророчеств не потерплю. Только не этой ночью, когда я так близок к тому, чтобы найти любовь, каких бы испытаний она мне не сулила.

— Полно тебе, Ромео! — кричу я голосом надежды. — Бей, баран! Мы идем!

Меркуцио злобно хохочет и возглавляет наше шествие, и кузену ничего не остается, кроме как тяжело вздохнуть и пойти за нами.

Мы с Джульеттой собираемся на маскарад в ее покоях. Точнее, я собираюсь, а она печально вздыхает, сидя у зеркала. Я убедила ее надеть желтое шелковое платье с вырезом, который очень льстит ее не до конца оформившимся изгибам. Если бы не кислое лицо, она бы сейчас была очень красивой.

— Джульетта, ты чего? — спрашиваю я, пока служанка поправляет мои темно-синие юбки.

Говорят, такой наряд подходит к моим глазам.

Джульетта отворачивается от зеркала и улыбается.

— Отлично выглядишь, — говорит она.

— Возможно, но этот корсаж похож на орудие пытки.

Я втягиваю воздух, чтобы горничной было удобнее затянуть шнуровку на талии. Когда я уже привыкну к этому ужасу?

Джульетта встает, чтобы надеть на ноги атласные туфли под цвет платья.

— Ты сегодня мало говоришь, — отмечаю я. — Что-то случилось?

— О, нет… Или да, — она упирается локтями в туалетный столик и опускает подбородок на руки. — Не знаю. Я просто размышляла над тем, что мне сказала матушка.

Я фыркаю.

— Она велела тебе бежать, если заметишь Тибальта с бокалом в руке?

Джульетта пытается сохранить несчастный вид, но всё равно хихикает. Я знаю, что она вспоминает скромный званый ужин месяц назад — пока взрослые обсуждали торговые сделки, Тибальт предложил нам осушить огромные кубки бургундского.

Джульетта сделала три небольших глотка и уснула на скамейке, а я так впечатлилась местным вином, что выпила свою порцию, ее порцию и попросила добавки на радость кузену. Он потом галантно держал мои волосы, пока меня тошнило в саду.

— Нет, Роз, — качает головой Джульетта. — Вино — меньшее из того, что меня беспокоит.

Я подхожу к туалетному столику, чтобы взять сапфировое ожерелье и застегнуть его на шее. Затем беру свою маску с павлиньими перьями по краям, которую я буду держать перед лицом. Она покрывает мой лоб и скулы, но глаза хорошо видны через миндалевидные прорези.