— Госпожа Розалина? — она бросает быстрый взгляд мне за спину и качает головой. — Вы опять были у этой ведьмы? Не стоит вам с ней обращаться…

Слово «ведьма» почти сбивает меня с ног, и пока этого не произошло, я быстро интересуюсь, слышала ли уже Джульетта о беде, которая случилась у таверны.

Кормилица испускает протяжный вздох.

— Да, да, этот ненавистный день, бесконечный, ужасный день. Клянусь, госпожа, сегодня солнце будто медленнее вращается вокруг этого мира. Господи, я слишком много повидала за этот день!

Она бросает свои мясистые руки мне на шею и начинает рыдать.

— О Боже! Мы потеряли нашего Тибальта, нашего смелого, милого Тибальта! Жизнь утекла из него через дыру, проделанную не кем иным, как мужем его кузины! Ромео убил Тибальта! Ужасное, ужасное преступление.

Значит, Анжелика тоже уже в курсе брака.

— Так новости уже сообщили Джульетте? — уточняю я, пытаясь как-то ненавязчиво заставить кормилицу отлипнуть от меня.

— Я рассказала госпоже, да. Рассказала, что Тибальта больше нет! И что Ромео изгнан. «Ромео, убивший его, изгнан» — вот, именно так я и сказала. А моя бедная Джульетта… О, будто демон вырвался из ее груди, вот так моя девочка рыдала!

Я наконец выпутываюсь из ее тяжелых объятий.

— Есть еще что-то, что мне нужно знать?

— Что-то еще, госпожа? О, да, я успокоила мою маленькую Джульетту, пообещав ей помочь встретиться с Ромео, чтобы он утешил ее, вот что еще! Он все еще в границах Вероны, вы знаете?

— Рада это слышать… — говорю я, а потом жалею о сказанном.

Если бы люди знали, что Тибальт не мертв, то Ромео могли бы пощадить, но… Монтекки не пощадят самого Тибальта. Пока нет. Бенволио, конечно, пообещал мне, что попробует унять гнев семьи, но вряд ли он будет стараться от всей души. Не то чтобы я его в этом виню.

Так что я решаю не говорить Анжелике про Тибальта, чтобы она не наделала глупостей в попытке угодить Джульетте. Но кормилица вопросительно смотрит на меня, ожидая, что я закончу мысль.

— Эм… я рада, что Ромео может попрощаться с Джульеттой, — нахожусь я с ответом. — Где он сейчас?

— Он в келье монаха, плачет, как женщина, корчась на каменном полу. Таким я его видела, по крайней мере. Бедный, как ребенок плачет, госпожа! Но, в сущности, он же и есть ребенок, как и моя Джульетта. Они ведь оба такие юные, зеленые, дети буквально! Но в браке они вырастут, уверяю, ведь они женаты, а это свято…

Боже, как же она много говорит. Я поднимаю руку, чтобы заставить ее умолкнуть.

— Вы говорили, что устроите им встречу. Как вы думаете это провернуть?

Кормилица лукаво улыбается.

— У моей Джульетты и ее Ромео будет брачная ночь, потому что я повешу веревочную лестницу, и Ромео поднимется по ней, чтобы найти и утешить свою супругу. Я буду следить, чтобы их никто не заметил под покровом ночи, а утром Ромео сбежит в Мантую, где будет жить, пока мы не исправим всю эту неразбериху и не приведем всё в порядок…

Что ж. Звучит как план. Лучше ведь, когда он есть, не так ли? Я призываю Анжелику отправиться дальше по ее делам, чтобы избавить себя от ее трескотни.

— И передайте Джульетте, — говорю я, — чтобы она… была осторожнее.

Вымотанная этим днем и его ужасными событиями, я спешу домой, чтобы закрыться в своих комнатах. Я так устала, что никаких сил на мысли и действия больше нет. К тому же, прошлая ночь тоже не была спокойной.

Там, в роще… Как бесконечно давно это было! Анжелика права, сегодняшний день тянется невероятно долго. Еще вчера Меркуцио был жив, пьян и зол, а Тибальт только этим утром приставал к Марии.

А теперь один из них мертв, а другой скорее мертв, чем жив.

Даже мое раздражение на Ромео сейчас вызывает лишь ностальгическую улыбку. Глуп он или нет, никто не заслуживает того, что с ним происходит. И я ловлю себя на мысли, что почти скучаю по его сладким речам. Хочу вернуться в сад Монтекки, где он так неискренне признавался мне в любви, пока Джульетта лопала вражеский виноград.

Я добираюсь до своих покоев и закрываю дверь. Теперь мое главное намерение — броситься на кровать и уснуть, но… Но спать этой ночью мне опять не суждено. Потому что мое окно распахнуто настежь, а рядом с ним, в пятне лунного свет, стоит…

— Бенволио!

Он прикладывает палец к губам, умоляя быть тише.

— Как? — я подлетаю к нему. — Как ты сюда попал?

Он сияет и кивает на окно.

— Там, внизу, лежит немного кирпичей, и через них можно забраться на нижнюю крышу, а уже оттуда втащить себя сюда.

Я улыбаюсь.

— Как находчиво с твоей стороны.

Мы стоим и молчим, слушая звуки ночи. Бен нежно касается моей щеки.

— Мне уйти? — шепчет он. — Только скажи…

Я ловлю его руку и прижимаю ее к себе покрепче.

— Нет, — тем же шепотом говорю я. — Останься и… поцелуй меня, пожалуйста.

Только сейчас я поняла, насколько мне это нужно. Мне так отчаянно хочется вернуться во вчерашнюю ночь, в нашу рощу, и остаться в том моменте навсегда.

Вспышка света в глазах Бенволио заметна даже в темноте. В следующий миг я оказываюсь в его руках, и он дарит мне свой поцелуй. А потом еще один. И еще. Когда его пальцы скользят по моей спине и ниже, я близка к тому, чтобы просить его о большем.

Но мы воздержимся.

— Не хочу рисковать…

— Я понимаю, — бормочет он мне в губы. — Я готов ждать столько, сколько скажешь.

Чувствовать его тепло здесь, рядом со мной — восхитительно. Ловить его дыхание. Слышать его вздохи. Целовать его — мягко, медленно и долго. В этом можно раствориться, забыв про все ужасы сегодняшнего дня.

Мы ненадолго засыпаем, а потом просыпаемся, чтобы еще поцеловаться. Его поцелуи —совершенство. Он клянется, что мои слаще, чем всё, что он когда-либо знал, и я ему верю. Чувствую правду в его словах.

Мы заставляем себя оторваться друг от друга только когда самые ранние ленты утреннего солнца проступают на горизонте. Бенволио крепко целует меня на прощание и выскальзывает в окно, одарив напоследок улыбкой. Я смотрю, как он исчезает, будто сладкий сон, а затем возвращаюсь в свою постель, чтобы вздохнуть. Чтобы уснуть.

На пуховой постели перед уютным огнем, в маленьком домике, мое тело лежит спокойно. А я парю над ним, наблюдая с воздуха. Мой дух — часть самого утра. Значит, я не совсем умер. Я существую в состоянии где-то между. Ни здесь, ни там. Ни жизнь, ни смерть. Это пугающе и странно, но всё же приятно и заслуживает изучения.

Целительница совершает безмолвное бдение рядом с моим телом. То и дело подходит, не выпуская банку с мазью из морщинистых рук. Я сразу почувствовал ее добро, и даже пытался ухватить ее за ладонь, но ни один палец меня не послушался. Никакого движения не происходит.

А когда она наносит густую мазь на рану на моей груди, я ничего не чувствую. Ни прикосновений Джузеппы, ни запаха мази, ни абсолютно ничего. Думаю, мне будет не хватать ощущений, если мое состояние продлится долго.

Окно. Оно открыто. Маленькая щелка, но моему духу, вероятно хватит и этого? Я переношу себя к окну и толкаю наружу, а там…

Там сад и восход. Я смешиваюсь с утренним жаром грядущего дня, наблюдая за солнечным пятном абрикосового цвета. О, цвет рассвета был бы идеален для летнего камзола! Да только какая мне теперь польза от одежды? Я больше утро, чем человек.

И, если честно, я не совсем понимаю, что мне делать. Чего ждут от меня здесь, на ветру, в ярком свете, везде?

Вдалеке видны галечные проселочные дорожки и неотесанные заборы, защищающие хижины и сады. Овцы бегут на пастбища. Ручей блестит. Прелестная картина, нужно признать. Но я всё-таки еще сохранил остатки себя, и меня больше влечет к городу, чем к сельской местности.

Поэтому через минуту (или мгновение?) я парю над шпилем Собора святого Петра, а потом отправляюсь к дому Капулетти. Окно Джульетты, моей милой сестрицы, открыто. Я заглядываю в него, ожидая увидеть ее нежный сон…