— Что ж, — говорит он, — пока всё по плану! За окном светит луна, и мы только что наслаждались множеством поцелуев, и вот он я, стою на согнутом колене…

Моё сердце начинается бешено колотиться, когда я вспоминаю его слова тем утром, когда мы проснулись в роще.

— Кажется, не хватает только необычайно большого драгоценного камня, — продолжает он. — Но постой, что это тут у нас?

Из кармана, вшитого в подкладку его камзола, он достает небольшую блестящую вещь. Его улыбка становится шире.

— Как удачно, что у меня с собой оказалась такая драгоценность!

Он протягивает мне кольцо, в котором действительно сияет бриллиант грандиозных размеров. Всё, что я могу — беспомощно глазеть на него.

— Будь моей женой, Розалина, — шепчет Бенволио. — Выходи за меня.

Я заглядываю в его глаза, такие добрые и до безумия красивые, и верю, что время может остановиться. В горле у меня пересохло, а колени предательски дрожат. Когда молчать уже невозможно, я осторожно беру руку Бенволио в свою и...

... И мой ответ — одно слово.

Верону я покидаю в сопровождении не кого иного, как Петруччо, чьи ребра благополучно срослись с тех пор, как Ромео притащил его в дом Джузеппы. Шрамов на его симпатичном лице не осталось, с чем я поспешила его поздравить.

В пути нам всячески помогает его слуга — обаятельный и разговорчивый малый по имени Грумио. Эти двое исторгают поток шуток и дружеских оскорблений, пока мы движемся на восток. Их болтовня развлекает и успокаивает меня, помогая смягчить отчаяние, которое я увожу с собой в Падую.

Петруччо едет туда, чтобы увидеть мир и найти себе богатую невесту. Я — чтобы забыться хоть в чем-нибудь.

У синьора Монтекки оказались связи в Падуанском университете, и он договорился, чтобы «племяннице его дорогого друга-Капулетти» разрешили посещать лекции. Конечно, предварительно он покрутил пальцем у виска, недоумевая, зачем мне это. Полагаю, он обиделся на меня за то, что я отказалась становиться женой его племянника.

Мысленно я готовлюсь к тому, что мне придется пропускать мимо ушей подобные замечания весь следующий год. Определенно, я стану диковинкой. Впрочем, едва ли мне есть до этого дело.

По прибытие в Падую мы втроем, пыльные и уставшие, и едем прямиком в дом друга Петруччо, дворянина по имени Гортензио, чья семья любезно согласилась меня принять.

Когда мы достигаем пункта назначения, Грумио выгружает мои вещи, а я делаю небольшой реверанс Петруччо.

— Спасибо за приятную компанию, — улыбаюсь я. — Это была чудесная поездка.

— Это тебе спасибо, моя прекрасная целительница.

Он галантно кланяется и целуют мою руку, а потом, смеясь, ловит за талию и притягивает в свои объятия.

— Ах, красотка, я буду молить всех святых, чтобы они направляли тебя в твоем достойном занятии. Учись хорошо, и удели особое внимание исцелению раненных сердец, ибо ты точно разобьешь их здесь не мало.

Его замечание — просто невинная лесть, но я не могу не думать о Джульетте.

Грумио достает из сумки грубо нарисованную карту и объясняет мне, как добраться до университета.

— Это недалеко, госпожа, — уверяет он меня.

— Спасибо, Грумио. И до свидания.

Я поворачиваюсь к Петруччо и целую его в щеку.

— Удачи, друг. Буду рада услышать новость о твоей свадьбе. Надеюсь, ты найдешь себе здесь достойную даму…

— Богатую и красивую, прежде всего!

Я шлепаю его по руке.

— Умную, прежде всего!

Петруччо смеется.

— О да, пусть будет красивой, богатой и умной, ведь чем умнее добыча, тем приятнее охотнику ее укротить.

Мы расстаемся, и я сворачиваю за угол. Останавливаюсь, чтобы перевести дух и успокоить. Где-то здесь находится университет, в котором меня ждут великие умы и великие возможности. И самая главная из них — занять свой разум хоть чем-нибудь. Забить его до основания и не думать обо всем, что произошло в Вероне.

Бенволио

Интересно, как она себя чувствует? Достаточно ли тепло она одета? Удается ли ей поспать, или она мучает себя бодрствованием до глубокой ночи, изучая научные тексты?

Перед отъездом Розалины я попросил ее стать моей женой, но она отказалась. Видит Бог, мое сердце разбилось вдребезги, и был в отчаянии. Но я понял ее. Понял и принял отказ, как и то, что всё-таки я самый непроходимый дурак в Италии.

Нужно было подождать еще немного. Трагедия была слишком свежа, а боль Розалины — слишком глубока.

Но время должно всё исправить.

В письмах Петруччо мне сообщает, что Розалина преуспевает в Падуе, и я не удивлен. Она была обречена на то, чтобы вызывать восхищение и произвести должное впечатление на седых профессоров.

Сама она мне не пишет, и этому я тоже не удивлен. Но всё же мне больно, когда я представляю, что в своем стремлении забыть обо всем, что произошло в Вероне, она заставит себя забыть и меня.

Петруччо также поделился со мной радостной вестью, что Розалина подружилась с его возлюбленной — яркой и необычной девушкой по имени Катарина. Он признается, что эта Катарина — «самое строптивое создание из всех, что видел этот мир», и всё же он обожает ее, а она его.

Я искренне радуюсь за старого друга и тихо страдаю за себя. Розалина… Такая удивительная девушка. Нет, женщина! Не проходит и дня, чтобы я не возносил молитву Господу о ее возвращении.

А пока она не вернулась, я устремляю свои усилия на воспитание двойняшек. Кашель Себастьяна наконец-то ушел. Виолу пытаются научить танцевать, но она упорно предпочитает книги.

Золотые статуи Ромео и Джульетты недавно достроили, и они стоят теперь в центре города. Когда я прохожу мимо, то стараюсь не задерживаться в их тенях, которые падают, как мрачные воспоминания, когда солнце садится над Вероной.

Но воспоминаний не избежать, потому что их слишком много. О врагах. И о друзьях.

Меркуцио навсегда в моих мыслях.

А Розалина навсегда в моем сердце.

Верона, Италия, осень 1597 года

Я задержалась в Падуе дольше, чем рассчитывала. Прошло два года. Обучение шло хорошо, и меня расхваливали на все лады, но эти старикашки скорее провалятся сквозь землю, чем наберутся смелости и присвоят степень женщине. У меня нет в запасе несколько веков, чтобы ждать.

Но, в конце концов, я добилась именно того, чего хотела. Покоя в душе. Понимания того, что мне нужно. Так странно, что пришлось уезжать, чтобы обрести то, что судьба уже сама вложила мне в руки.

Я прибываю в Верону ближе к вечеру, и мое сердце трепещет. Тут всё как было раньше, но всё-таки всё по-другому. Никаких ссор и драк, никакой вражды, что витала в воздухе и грозила обрести физическую форму в новом кровопролитии.

Малиновый лист, первый предвестник осени, плывет перед моим лицом на прохладном ветру. Я иду на площадь через тот самый переулок, в котором жил Меркуцио. И впервые понимаю, что он, вероятно, более, чем кто-либо из нас дорожил бы этим миром. Дружбой между Монтекки и Капулетти.

Два года, проведенные вдали, заставили меня скучать по этому месту. Я немного блуждаю по площади, хотя дневная торговля давно прекратилась. Дом Джузеппы стоит без изменений, и я обязательно навещу ее завтра, чтобы отблагодарить за всё, что она сделала. И чего не сделала.

Мою безмятежность нарушают только золотые статуи Ромео и Джульетты. Несмотря ни на что я злюсь, когда смотрю на них, потому что всё еще считаю, что лучше бы они стояли здесь живыми, а не вылепленными из золота.

Я разглядываю изваяния достаточно долго, чтобы заметить, что это посредственная работа. Нос Джульетты слишком узкий, а подбородок Ромео, хоть и сверкает в закатных лучах, далеко не такой красивый, каким был на самом деле.

Интересно, где он сейчас? Свидимся ли мы еще когда-нибудь? Хотелось бы верить, что да.

Вздохнув, я иду дальше.