— Окунь! Свежий окунь! — орет торговец рыбой прямо мне в ухо.

Я вздрагиваю от неожиданности. Отпрыгиваю в сторону и чуть не сношу собой телегу с кружевом.

— Мерлетти для ваших нарядов, госпожа? — улыбается мне девушка за прилавком.

Я возвращаю ей улыбку, но качаю головой. Денег с собой нет, и это обидно. Кружево чудесное — белое, тонкое и нежное, как зимние узоры на стеклах.

Рядом красавец-кожевник показывает прекрасные кожаные изделия. Они настолько же мягкие и податливые, насколько сам он крепок и силен.

Кажется, кожевник и кружевница строят друг другу глазки, и я, пряча улыбку, оставляю их за этим приятным занятием. Их флирт напомнил мне о Меркуцио, но на площади его уже нет. Сколько бы я не всматривалась в лица прохожих — ни одно из них не принадлежит ему.

Но мы всё равно должны встретиться, я это знаю. Хочу этого. Он мне понравился, даже очень понравился!

Сказать, что Меркуцио красив — не сказать ничего. Он более, чем красив. Огненные глаза, светло-русые волосы и мягкие губы, которые так легко касались моей руки… И он не только красив, но еще и достаточно умен, чтобы игнорировать драку. Но и достаточно смел, чтобы броситься в гущу событий и спасти даму с ребенком.

Я должна увидеть его снова, однозначно. Должна поговорить с ним.

К тому же, по крови он не Монтекки, хоть и водится с ними. Может, я смогу убедить его переменить сторону? Главное узнать его получше. Хотя, сейчас мне кажется, что я знала его всегда.

Проходя мимо ворот, где начинается кладбищенская дорожка, я натыкаюсь на родителей Джульетты.

— Доброе утро, Розалина! — бодро приветствует меня синьор Капулетти.

Он всегда такой веселый и добродушный, загляденье.

— Доброе утро, дядя. И тетя.

Я делаю осторожный реверанс и стараюсь не шататься.

Мать Джульетты окидывает меня настороженным взглядом и давит из себя улыбку.

— Розалина, ты такая смелая. Посещение рынка без сопровождения! Твоя кузина содрогнется при одной только мысли об этом. Джульетта не обладает твоим… вкусом к приключениям.

— Вероятно, однажды это передастся и ей, — отвечаю я, подавляя ухмылку.

Глаза синьоры Капулетти округляются.

— Нет-нет, не говорит так! Нам такого не надо.

Ее муж смеется.

— Розалина, — говорит он. — Ты будешь завтра на нашем пиршестве?

— Конечно, синьор! Я бы ни за что такое не пропустила.

Надеюсь, моя голова быстро пройдет. Не хотелось бы пропускать мой первый настоящий веронский маскарад из-за такой глупости, как сотрясение мозга.

Синьор Капулетти хочет сказать мне что-то еще, но осекается. К нам присоединяется молодой человек, который приковывает всё внимание отца Джульетты к себе.

— Парис, дорогой мой! — он раскрывает мужчине свои объятия и хлопает его по спине. — Как ты, мой славный друг?

Этот Парис высок и элегантен. Я уже слышала про него и видела мельком пару раз. Он завидный жених, ведь он королевских кровей и родственник герцога Эскала, и, судя по всему, каждая дама в этом городе мечтает запрыгнуть к нему в постель.

Однако Тибальт уверяет, что граф Парис «скучнее грязи». В детстве они дружили, но потом их пути разошлись, ведь Парис вырос настолько же серьезным, насколько Тибальт диким и храбрым.

И, в целом, слушая Париса, я склонна верить суждению кузена. Речь графа настолько усыпляющая, что я едва улавливаю смысл его слов. Кажется, они с синьором Капулетти обсуждают какую-то сделку — Парис хочет что-то купить, а отец Джульетты с радостью готов это продать. Но деталей так много, что для того, чтобы всё утрясти, потребуется остаток лета, не меньше.

Я стою рядом с ними еще пару минут, но не вижу смысла задерживаться дольше.

— Прошу прощения, — говорю я. — От жары разболелась голова.

Я решаю не шокировать синьору Капулетти своими похождениями, а то у нее вывалятся глаза от удивления. Прощаюсь со всеми сразу и иду домой.

Вообще, прогулка с кружащейся головой — это довольно весело, оказывается. Никогда такого раньше не испытывала. Земля кажется наклонной там, где она на самом деле ровная. Здания слева от меня внезапно оказывают справа.

Я пропускаю пару поворотов и пытаюсь вернуться туда, где должен быть мой дом. Не замечаю, как оставляю позади далекие выкрики купцов и городскую суету. Тревога колет меня, только когда я понимаю, что дорожки больше не вымощены булыжниками — теперь это скорее тропки, усыпанные сорняками с двух сторон.

Уже далеко за полдень, и солнце льется мне на голову огненным дождем. Кажется, я должна была выйти к дому еще минут пятнадцать назад. Вот же черт! Неужели я всё-таки заблудилась?

На одной из тропинок я натыкаюсь на слугу Капулетти, глуповатого клоуна по имени Пьетро. Он вглядывается в какой-то листок, но я уверена, что он делает это лишь для того, чтобы придать себе важности. Этот идиот не умеет читать.

Не то чтобы я смеялась над такими несчастными, но этот змееподобный парень заслуживает насмешек. Джульетта рассказывала, как однажды застала его рядом с открытой дверью в ее комнату во время купания. Извращенец.

— Простите, вы ведь синьорина Розалина, не так ли? — замечает меня Пьетро.

— Да, и ты прекрасно это знаешь, — огрызаюсь я.

Он улыбается своей рептилоидной улыбкой и выглядит слишком самодовольным для слуги.

— А еще я знаю, что ваше имя написано здесь, госпожа, — он трясет куском пергамента.

— Да что ты? — я сужаю глаза. — И где же оно? Давай-ка, покажи мне.

Мне нравится замешательство на его лице. Он заносит палец над листом и бормочет:

— Да ведь это… Вот это, кажется… А, вот же оно!

Он тычет в написанное сверху имя и гордо демонстрирует его мне. Я заглядываю в листок.

— Это имя мужчины, — говорю я. — Пласентио. Синьор Пласентио. Попробуй еще раз.

Он снова изучает лист, и я вместе с ним. Похоже, это список гостей, которых ждут на пиру синьора Капулетти. И там действительно значится мое имя.

— Вот, — говорит Пьетро, постукивая большим пальцем рядом с другим именем. — Наверняка эти символы означают имя прекрасной Розалины. Посмотрите, как они изгибаются самым соблазнительным образом.

Он гадко скалится, а я фыркаю.

— Ты указываешь на имя Тибальта.

Пьетро отдергивает палец от списка, будто тот горит.

Меня это утомило, и я закатываю глаза.

— Кто прочитал тебе этот список? Ты не мог бы разобраться в нем сам.

Едва ли мне есть до этого дело, но я не могу удержаться от еще одной колкости. Так, напоследок.

Пьетро смущенно смотрит в землю.

— Мне его прочитали, это правда, — признается он. — И читавшие особенно выделили ваше имя. Они искали его.

Высокомерие снова расцветает на его лице, и он вздергивает подбородок.

— Это были два знатных господина! Они оказали мне любезность, расшифровав эти письмена. Говорили со мной!

Он пыхтит от гордости.

— Два дворянина просто так помогли тебе? Вот дела! — наигранно удивляюсь я. — И даже не попросили взамен почистить их ботинки?

Пьетро трясется, но на этот раз от гнева. Какой-то же противный всё-таки этот малый.

— Они… — мямлит он. — Они попросили услугу взамен на услугу.

У меня вырывается смешок, и Пьетро вспыхивает. Он спешит объясниться:

— Ничего такого, нет! Они просто хотели тоже получить приглашение!

— И ты пригласил их?

— Да.

— От имени синьора Капулетти?

Еще немного, и он потеряет сознание от стыда. Ничего, будет знать, как попусту хвастаться.

— Они… Они сказали, что они ученые, и что синьор Капулетти будет горд, если они к нему придут.

— А как звали этих господ-ученых?

Пьетро корчится под моим обвиняющим взглядом.

— Меня выпорют, если я скажу, что не спросил их имен? — он закусывает губу.

Я решаю немного сжалиться над бедолагой.

— Никто тебя не выпорет, если это правда ученые, а не… Монтекки, скажем.

Пьетро просиял.

— Прекрасно! Они не сказали, что они Монтекки, так что всё в порядке!