– Ну, наконец-то! – привечала его владычица светлой Нави. – Я заждалась тебя, если честно, все глаза проглядела.

Уложил Бармалей Карачуна к ее ногам, а палку его из рук в руки с поклоном ей передал.

– Вот, принимайте ваше добро, – сказал.

– Молодец, Бармалеюшка! Кто б еще, кроме тебя, с такой задачкой справился? Больше и некому! Потому что, судьба у тебя такая. Вот тебе от меня серебряный перстенек в награду.

Тут она сняла с пальца да передала молодцу кольцо наградное.

– Видишь, тут на печатке черный лебедь чернью изображен – то знак мой. Когда помощь моя понадобится, ты только кольцо это три раза вокруг пальца поверни, и я тут же явлюсь.

Бармалей кольцо с поклоном принял и на палец его определил. А после и вовсе до земли Маре поклонился.

– Благодарствуй, Мара-Маревна! Царский подарок! – говорил.

Маре такое обхождение молодца по нраву пришлось. Она аж раскраснелась от удовольствия.

– Как там Снегурочка? – спросила после этого.

– Вроде, жива. Но что-то с ней не так. Сказывает, в груди горячо, говорит, сердце болит. Боюсь, как бы она от этого – он кивнул на Карачуна, – не пострадала.

– Ах, негодный! Но впредь он вам никогда больше вредить не будет. Обещаю!

– Хорошо, коль так. Но, если что, я и сам теперь против него средство знаю.

– И то верно. Со Снегурочкой нашей все хорошо будет, не переживай. Я это чувствую. А что сердце болит у нее, так не ты ли сам желал, чтобы оно любовь познало? Вот, это оно и есть. Без сердечной боли любви не бывает. Ну, иди уже, пора тебе возвращаться. Ждет она тебя!

– Прощай, Марья-Маревна!

– Не прощайся пока. Скоро свидимся...

– Объявляется бал хрустального свойства! – провозгласил Дед Мороз Иванович, едва был к этому готов. – Пусть свершится должное, предначертанное! Хрустальный бал!

Но перед объявлением произошло кое-что принципиальное, без чего никакой бал не состоялся бы.

Едва Бармалей с Карачуном на закорках скрылся в лесу, как все обратили свои взоры на Деда Мороза. А там и обступили его со всех сторон. Стоят, теснятся, выглядывают из-за спин друг друга, да тут же взоры потупляют, поскольку никто не знает, что же с ним, с дедушкой, делать.

– Ну, что делать будем? – озвучила мамаша Фи общий вопрос. – Кто знает? Кто что сказать хочет?

Гробовая тишина была ей ответом. Поначалу. А потом, поняв, что и она, Ягодина Ниевна, на мудрость которой все тут рассчитывали, не знает, что делать, от горя и тоски в задних рядах принялись подвывать кикиморки – известные плакальщицы.

– Ну-ка, цыть у меня! – прикрикнула на них мамаша Фи. Не любила она, когда тоску воем нагоняют почем зря.

Вновь воцарилась тишина, но ненадолго. Вскоре послышалось какое-то возмущение в воздухе, какая-то возня, сопение, треск и шелест, будто кто сквозь кусты продирался, и вскоре в центр всего, к телу Мороза Ивановича пробились Гредень да следом за ним Кот Баюн. Давно их никто не видывал.

– О, а вы откуда взялись? – удивилась Ягодина.

– Не суть, откуда, важно, что вовремя! – важно отвечал Гредень. – Нукося, расступись, народ! Осади! Дайте простор! Воздуха! Больше воздуха! Будем Мороза Ивановича реанимировать.

Он протиснулся туда, где, светясь скорбным ликом, возлежал Мороз Иванович, и, раскинув руки, показал, сколько ему нужно чистого пространства. Тут же и Лютик пошел по кругу, и так на всех поглядывал из-под очков, что лесной народец, сам того не замечая, подался назад, освобождая площадку. Уладив вопрос свежего воздуха для дедушки, Гредень опустился рядом с ним на колени. Тогда достал он из-за пазухи куклу-берендейку, колдовскую мароту, и немедленно в руки ее Морозу Ивановичу вложил. Дед, хоть и без чувств был, деревяшку ту в руках, видать, как-то почувствовал, потому что сразу за нее схватился, да так крепко – не отнять.

Гредень наклонился к Морозу Ивановичу совсем низко, и ну какие-то слова тихонько наговаривать. Что за слова то были, никто не понял, один шепот неразборчивый слышался. А кто по губам понимать мог, тот губ не видел, так берендей низко склонился. Но слова, видать, были правильные, те, что следовало в таких обстоятельствах говорить, потому что едва он закончил, как Мороз Иванович глаза открыл. И у берендейки, у куклы, тоже глаза зажглись, один оранжевым, каким яичный желток бывает, а другой синим, какого в природе и не сыскать.

– Как же я долго спал! – выдохнул Дед Мороз.

– Ты бы вечно спал, Мороз свет Иванович, коли б мы Карачуна проклятого всем миром не прогнали! – сообщила ему Ягодинка Ниевна радостно.

Многими силами помогли Морозу Ивановичу на ноги подняться, а он едва стоит на них, шатается, вот-вот упадет. Посему с одного боку его Снегурочка поддерживать взялась, с другого – леший Андрейко подпирал.

– Ах, что-то я совсем ослаб, сил никаких не осталось, – говорит Мороз Иванович. – Внучка, ты не знаешь, куда мой посох подевался? Принеси, милая, без него мне совсем худо.

– Не знаю где он, дедушка, – отвечала Снегурка. – Его Карачун, этот Злозвон проклятый, куда-то спрятал. Но мы сейчас все в доме обыщем и обязательно найдем!

– Ага, обязательно...

Тут же кинулись посох Деда Мороза искать. Не сразу, но нашли-таки, его самозванец под печку сунул.

Принесли посох. Едва Дед Мороз за него взялся, так сразу порозовел лицом, и щеки румяными стали, и глаза заблестели. Миг – и вот он уже такой, каким его всегда знали. По всему видно, что напитался он от посоха своего силушки. А тут еще ему из дому шубу его принесли, да шапку, да рукавицы, помогли в те одежды облачиться, и стал Дед Мороз Иванович, каким прежде был, не отличить.

Стоит Мороз Иванович, на Гредня в упор смотрит, соображает, что с ним сделать, как поступить. А берендей перед ним с маротой своей колдовской в руках. Оба неудобство и смущение испытывают.

Посмотрели они один на другого, да тут же друг у друга прощение и попросили.

– Прости меня, Мороз Иванович, – первым начал Гредень. – Дурость я совершил несусветную. Не думал, что таким казусом все обернется.

– И ты меня прости, – ответил ему Мороз Иванович. – Каждому приходится за свои слова отвечать, вот и я ответил. В общем, мы все тут были в чем-то неправы, но раз уж все прошло и хорошо закончилось, так пусть дальше все идет, как идет.

На том и порешили.

– Только, дай-ка сюда это страшилище, – сказал Мороз Иванович, и на мароту глазастую указывает. – Пусть для надежности у меня будет. – И рукавицу свою подставляет. Гредень берендейку в рукавицу и сунул, с радостью и облегчением от колдовского амулета избавился. Кукла в рукавицу ту, будто в торбу специальную, спряталась. Дед Мороз ее за пазуху тогда сразу сунул и рукой сверху придавил.

Тут они и обнялись, и совсем помирились к всеобщей радости. А едва помирились, Дед Мороз и произнес свое знаменитое и давно ожидаемое:

– Объявляется Хрустальный бал!

И, подкрепляя слова, посохом о землю – бум! Странное, легкое облачко поднялось вверх, и распространилось, и окутало всех сказочным сиянием тысяч и тысяч блесток. Послышался малиновый звон, и стало понятно: чудо началось.

– А у нас как раз все к балу готово! – сообщила Ягодина Ниевна незамедлительно. – Потому как мы всегда верили, что все образуется и станет, как прежде. Милости просим всех в «Корчмуу»!

Веселой толпой все дружно перешли в корчму, и бал начался.

Тут не лишне напомнить основное свойство и предназначение Хрустального бала, про которое в самом начале истории Ягодинка Ниевна Бармалею поведала.

Итак, Хрустальный бал – не просто танцы. И не танцы до упаду. А великий шанс тому, кто встретит на балу свою половинку, стать человеком. Если изначально он принадлежал лесному народу, как то леший или кикимора.

Всякая нечисть однажды может стать человеком. Это факт есть неоспоримый. Главное, поймать и не упустить свой шанс. Не всем удается осуществиться человеком вполне, но, во всяком случае, каждый может попытаться.