Снегурочка пожала плечами.

– Я не ведаю, – пролепетала она, вдруг смутившись. – Просто я представила, что должны быть сосульки, если он – Злозвон. И еще... Она собиралась что-то сказать, но передумала. Быстро взглянув на Василия Павловича, она окончательно стушевалась, отвела глазки и покраснела. Щеки ее покрылись румянцем, точно бока у наливного яблочка.

– Что еще? – ухватился он за слово. – Говори, девица! Да не тушуйся ты так! Мы, что-то придумывая, все в одинаковом положении находимся – и старый, и малый, и опытный, и юниор. Часто ошибаемся, бывает и такое. Это не страшно. Наш опыт – внук ошибок трудных, знаешь?

– Нет-нет, – Марфутка покачала головой. – Больше мне сказать нечего.

Василий Павлович вздохнул.

– Жаль! Ну, ладно. А за сосульки тебе спасибо! Видишь, я не додумался, а ты подсказала. Умница.

Вот так Марфа и осталась в доме артистов кукольного театра Дозоровых. Она легко и непринужденно, весело и припеваючи делала работу по дому. Которой, к слову сказать, случалось не так уж мало, потому что квартира была большой, и уборки в ней накапливалось достаточно. Но Марфуша не знала усталости, порхала по дому, как бабочка в июльский полдень. Раисе Петровне доставалось щи варить да пирожки печь, что она и делала с удовольствием. Ароматы выпечки витали по дому и, поднимаясь, достигали «кадочки», где колдовал над Злозвоном Василий Павлович. Марфушка и в мастерской все успевала, и науку кукольную перенять, и урок какой выполнить. Только от Злозвона она старалась держаться подальше, и даже не смотрела в его сторону.

– Раиса Петровна, – спросила она как-то хозяйку. – А что вы все одни и одни? Я имею в виду, у вас своих деток нет?

Раиса Петровна отложила в сторону ложку, которой размешивала что-то в большой миске, и, опустив руки, разгладила ими веселый фартук на животе. Но взгляд, которым она ответила Марфе, был совсем не веселым, а мучительно печальным, полным неизжитой боли.

– Ой, – сразу осеклась девушка. – Я, видимо, не должна была спрашивать. Простите.

– Не извиняйся, спросила и спросила, что уж теперь, – Раиса Петровна глубоко вздохнула. – Что уж теперь, – повторила. – У нас была дочка, Александра, – поведала она после паузы тихо. – Умница, красавица. С нами вместе куклами занималась. Талантливая... была...

– Была? Что случилось?

– Пять лет назад, аккурат в день зимнего солнцестояния, а точней, уже вечером, когда самая длинная ночь, или, как у нас говорят, карачун, началась, они с мужем Борисом погибли.

– О Боже! Как?

– Разбились на машине. Странная авария. Они возвращались домой, было еще не поздно, и снега не так много, как вот теперь. Откуда-то сбоку вылетела другая машина и сбила их с дороги. Скорость была большая, они ничего не могли сделать. Ударились в дерево и сразу погибли. На месте.

– Какой ужас! А та машина? Ну, чужая, которая?

– Исчезла. Как и не было! Так и не нашли ее. – Раиса Петровна махнула рукой. – Я уж не знаю, что там случилось, может, и не было другой машины. – Она вздохнула, пожала плечами. – Не знаю. – Она замолчала, глядя невидящими глазами куда-то в прошлое, белые ее руки, сложенные вместе, подрагивали. Она снова вздохнула и добавила: – В машине с дочкой был ее сын, наш внук.

– Внук?!

– Да, внук Борька. Он чудесным образом в той аварии уцелел. Его какая-то сила вынесла из разбитой машины и аккуратно уложила на снег неподалеку. Он даже не замерз, хоть был без сознания, не успел. Там сразу люди набежали и ему помогли. А Сашеньке с ее мужем Борей помочь уже было нельзя.

– Ой, как жалко!

– Да...

– Но, значит, у вас есть внук? Это здорово! Где же он?

– О, наш Бармалей рок-музыкант. Где-то со своей группой на гастролях выступает.

– Вы сказали, Бармалей?

– Верно, Бармалей. Так его друзья прозвали. Да он и по характеру натуральный Бармалей, ершистый, задиристый, упрямый, так что прозвище ему в самый раз подходит. Вот завтра сама с ним познакомишься и увидишь.

– Завтра? Он приезжает завтра?

– Да, завтра же день памяти его родителей. Проклятый карачун. В этот день он всегда с нами.

– Ты кто такая, ангел?

Голос прозвучал за спиной у Марфутки так внезапно, что она вздрогнула. Старики-хозяева, насколько она знала, ушли в театр, и дома кроме нее никого не оставалось, поэтому появление незнакомца в «Кадочке» стало для нее неожиданностью. Встревоженная, она резко оглянулась. На лице ее отражался неподдельный испуг, но, увидев позади себя молодого высокого парня, она немного успокоилась.

– А вы кто такой? – спросила она встречно. – И как сюда пробрались?

Парень, качая головой, поцокал языком.

– Нет-нет-нет, – сказал он. – Я спросил первым, так что, тебе отвечать. Он взял стул, поставил его сбоку от девицы и уселся на него, широко расставив показавшиеся ей нескладными колени. – Я жду. Колись, ангел.

– Не понимаю, что значит – колись, – она состроила задумчивую гримаску. – Ладно, я – Снегурочка.

– А-ха-ха! – засмеялся парень откидываясь на спинку стула и несколько раз похлопал себя по коленям. – Ну, ты и придумала, ангел! Снегурочка она! Тогда я Дед Мороз! И вообще, нет такого имени!

– Как нет? – искренне удивилась девица. – А я? Я же есть!

– Это другое! – не унимался парень. – Ты, безусловно, есть, и ты – ангел!

– Вообще-то, вы правы, – вдруг согласилась она. – На самом деле, меня зовут Марфуша. Про Снегурочку я все выдумала.

– Выдумщица, значит? Хм, неплохо. Кстати, имя Марфа для наших мест тоже не характерно.

– Ничего не поделаешь, имя настоящее. Или тогда зовите Марфуша, мне так даже больше нравится. А вы тогда Бармалей? – догадалась она.

– Для тебя Бармалей Борисыч, – поправил он.

– Как так? Почему? Вы, если уж на то пошло, ненамного меня старше.

– А вот так! Ну ладно, если перестанешь мне выкать, можешь на выбор употреблять по отдельности Бармалей либо Борис. Я откликаюсь на оба имени.

– Бармалей для здешних мест тоже имя непривычное!

– А ты, ангел, кусачая, как я посмотрю!

– Я справедливая.

– Это положительное качество. Но не очень практичное, по жизни больше мешает. А теперь расскажи мне, Марфа-кадочница, что это ты в «кадочке» делаешь? И куда подевались мои старики?

– Старики твои, в смысле, Василий Павлович и Раиса Петровна, пошли в театр, на репетицию. У них сейчас перед премьерой репетиции каждый день. Они их прогонами называют. К обеду обещали быть. Это перед вечерней репетицией. А я вот, с куколкой вожусь. С Алисой. Надо лесочки ей подтянуть.

– А то рука совсем не двигается, – сказала Алиса. – Это так ужасно, так ужасно! И так неловко!

– Ух, ты! – удивился Бармалей. – Да ты не только ангел, а еще и феномен! Дед такую конструкцию изобрел, что, кроме него, мало кто в ней разберется. Вообще никто. А ты, я смотрю, вполне. Шаришь.

– В смысле, шаришь?

– В смысле, вникаешь. Странная ты, ангел, простых слов не знаешь. Расскажи-ка мне теперь, откуда ты такая взялась? И надолго ли тут, у стариков, обосновалась?

Марфушка потупила взор, на щеках ее вспыхнули пятна смущения, но губы были сжаты упрямо.

– Мне хозяева разрешили пожить у них, – пролепетала она. – Потому что мне пока идти некуда.

– А где ты их подцепила?

– Никого я не подцепляла! Мы ехали на трамвае, вместе. Потом трамвай повернул в депо, а я осталась на остановке. Метель была, Василий Павлович подумал, что я могу замерзнуть и пригласил к себе домой. И вот я здесь. Но это ненадолго, после Нового года я уйду.

– Куда уйдешь?

– Не знаю, я еще не решила. Куда-нибудь.

– А почему после Нового года?

– Тогда можно будет.

– Ой, что-то ты темнишь, ангел. Не мое дело, конечно... Хотя, очень даже и мое. Я все-таки законный внук. Так вот, ангел, если ты придумала охмурить стариков и завладеть их жилплощадью, вот этой квартирой, так ничего у тебя не выйдет. Это я, считай, официально тебе заявляю. Как наследник. Хоть дело и не в наследстве, а в справедливости. Ну и поскольку ты сама справедливая, будешь иметь дело со мной. Вот так, ангел.