Неслыханная дерзость!

Василий Павлович с порога сразу хотел было возмутиться таким поведением незнакомца, но, едва взглянув на него, не стал. Вместо этого, он быстро освободился от шляпы Злозвона, сунув ее на сейф, потом придвинул стульчик к столу и сел напротив гостя.

– Надеюсь, вам удобно? – спросил он его добродушно, почти ласково.

Посетитель нисколько не смутился, хотя ноги со стола все же снял. Но и не более, освобождать директорское кресло он не собирался.

– Мр, да, приятное сиденье. Так бы и сидел на нем!

– Так вы и не вставайте, – предложил Василий Павлович. Он чувствовал странное, неизъяснимое возбуждение. Он вдруг понял, что чего-то такого необычного давно уже ждал. Ждал, не отдавая себе отчета, не признаваясь себе в том. И вот!

– Правда? – обрадовался посетитель. – Ой, спасибо! А то все хожу, хожу! То туда, то сюда... Ноги гудят, право дело!

Василий Павлович широко улыбался, разглядывая гостя. Одет тот был в необычный костюм из черного бархата, плотно облегавший его плотное, гладкое, даже упитанное тело. Если предположить, что он пришел сюда прямо с улицы – а что еще можно было предположить? – наряд его получался явно не по сезону. Плюс ослепительно белая манишка и галстук-бабочка. И такая же бархатная круглая, как тюбетейка, шапочка на голове, сидевшая плотно, будучи надвинутая низко, на самые уши. Редкие, но пушистые, какие-то кошачьи усы на улыбающемся лице. И, в завершение портрета, круглые черные очки на носу пуговицей, за которыми поблескивали и посверкивали глаза. В общем, как показалось Василию Павловичу, чрезвычайно милый и располагающий к себе образ.

– Вы, случаем, не китаец? – вдруг спросил он у гостя. И как будто сам удивился своему вопросу, и даже несколько сконфузился.

– Мр, пожалуй, что, некоторым образом, и китаец, – ответил посетитель с готовностью. – Мы ведь, если разобраться, все в некоторой степени китайцы, кто-то больше, кто-то меньше, так что вы не смущайтесь. Спросили – и спросили. И хорошо.

– А вы...

– Я Лютиков буду, артист Лютиков, – представился господин в бархатном костюме с готовностью. – Константин Борисович.

– Ну, а я...

– Можете не утруждаться, я вас, Василий Павлович, прекрасно знаю.

– Но, помилуйте, откуда?

– Общие знакомые, да-с. И даже более чем знакомые.

– Странно, хм, хм. Впрочем, да. И по какому вопросу? Чем могу быть вам, Константин Борисович, полезен?

– Скорей я, Василий Павлович, могу быть, мр, полезен вам. И могу, и жажду. Особенно в виду будущих перемен в вашем семействе.

– Вы это на что намекаете?

– Я имею в виду вашу невестку, Снегурочку.

– Марфутку!

– Совершенно верно, Марфутку! В девичестве – Снегурочку.

– Но откуда вам сие обстоятельство известно? Я сам только узнал! И тоже, так странно...

– Определенным силам, мр, известно все. Поэтому, посчитали, что будет не лишним мне пожить какое-то время в Берендейске. На всякий случай. Мало ли, что-то понадобится? Мечтаю служить в вашем театре, господин директор, артистом!

– Так, так. Вы, должно быть, слышали и о том, что Борис, мой внук, собрался уходить...

– Борис? Уходить? Глупости! Никуда он не уйдет!

– Но позвольте, мне передали, что он хочет вновь переключиться с театра на музыку. Ведь он музыкант, знаете ли... Я, правда, с ним лично еще не беседовал на эту тему...

– Арина Родионовна слышит звон, но не всегда понимает, откуда он. Наш музыкант загорелся идеей создать детскую кукольную рок-оперу по мотивам русских народных сказок. А? Каково? По-моему, грандиозно! Если получится. Не факт, но попробовать стоит! Так что, никуда из театра он уходить не собирается, и свое будущее связывает именно с ним. А вот помощь наша с вами ему, мр, вполне понадобится. Я готов, чем могу – помогу! Жить, если что, я буду прямо здесь, в театре, так что можете не волноваться на мой счет. Мне все здесь очень нравится, все устраивает...

Василий Павлович был буквально ошеломлен натиском артиста Лютикова.

– Но у нас здесь пока нет столовой! – все еще пытался он возражать, хотя возражать ему, честно говоря, не хотелось, и делал он это скорей по инерции.

– Зато, мр, мышей полно! – заявил Константин Борисович, блеснув острозубой улыбкой, и этот довод окончательно сломил директора театра.

– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Правда, не знаю пока, какую роль могу вам предложить. Надо подумать. Все артисты у нас заняты, все роли распределены.

– А я уже подумал и об этом, – сказал Константин Борисович, радостно улыбаясь в усы. – Ведь у вас скоро премьера?

– Точно так, премьера, сразу после Нового года.

– Отлично! Я намерен поучаствовать в постановке. Хочу сыграть на сцене ученого кота. «Идет налево, песнь заводит, направо, сказки говорит». Помните? Это моя любимая роль.

– Ну-у-у... Я, в принципе, не против. Мы могли бы начинать спектакль вашим выходом. И им же завершать.

– Только, маленькая просьба. Надо обставить все так, чтобы думали, будто бы я кукла.

– О! Мистификация! Я тоже такое люблю. Сделаем, с удовольствием сделаем. Осталось только сообразить, где цепь достать, или из чего ее сделать.

– Не надо ничего соображать! Цепь у меня, мр, своя.

– В смысле? Бутафорская? Не железная же?

– Обижаете, хозяин! Настоящая, как положено. Из чистого золота! Если что, это будет мой личный вклад. На развитие театра!