– Что ж, – Ягодина Ниевна опустила руки на стол, давая знак прекратить разговоры. – Времени у вас немного, пора за дело браться! – сказала. – Ты, молодец, хотел план? Его есть у меня. План такой – нам с тобой: Карачуна усыпить, засунуть в мешок, а мешок тот в навий колодец бросить. Там ему самое место!

Баюн побарабанил когтями по столу. Нервничает, что ли? – продолжая отслеживать действия кота, подумал Борис.

– План хороший, не очень сложный, мне нравится, – сказал он. – Вот только по деталям не совсем понятно. Как того Злозвона усыпить? И кто этим займется? Мешок, в который его, спящего, упаковать следует, тоже, наверное, необычный? Где такой взять? Ну и, наконец, колодец? Кто-нибудь знает, где он находится?

– Про колодец не печалься, он тебе сам откроется, когда время придет. Как только Карачун в мешке окажется, так колодец и покажется. Ух, ты, стихотворное получилось!

– А если нет?

– Тогда я его тебе укажу. Мешок придется у Гредня истребовать. Пусть исправляет, что накосячил! Отрабатывает. Ну, а усыпить Карачуна, сдается, должно Снегурке постараться. Не знаю, как! Как-нибудь! Она тоже, чай, не простая девушка!

– Что значит, не простая?

– То и значит! Объяснений не будет.

– Ладно, не настаиваю пока. И вы хотите, чтобы я всем этим занялся?

– Так говорю же, что больше некому, голуба! – Ягодина Ниевна коварно ухмыльнулась, вновь засветив острый желтый клык. – Но разве ты не для этого в Русколанский лес прибыл? Хотел Снегурку спасать, Деда Мороза из беды выручать? Все, вперед, геройствуй!

– Ну да, да. Что-то такое я и предполагал, – с презрительной улыбкой отвечал Бармалей. – Назвался груздем – полезай в кузов. Только, сдается, что одному придется слишком долго возиться. До Нового года могу не успеть!

– Зачем же одному? Сказано было: три богатыря! Вот и пойдете на троих соображать. Без лешего все равно по лесу не пройти, он один знает, где тут что, и дорогу указать может. А Баюн просто пригодится. Зубы кому заговорить, или шкуру с кого содрать, в этом ему равных нет. У него когти вона какие. Видел? Так и чешутся!

– А он меня самого ими, того, не раздерет? Уже ведь бросался...

– Да ты только глянь на него! Так и льнет к тебе! Сменил гнев на милость.

– Чего бы это?

– Так из-за Снегурочки. Она, получается, для вас двоих одна зазноба. Ну, что-то еще?

«Синий лес, до небес! – будто безотказный музыкальный нон-стоп автомат, переключился на следующий трек хор мальчиков-леших. – Синий лес, пожалуйста, сказку мне расскажи о весне...»

Искрящийся снег, напружиненный морозом, заскрипел под ногами и лапами, будто крахмал, едва нареченная богатырской троица спустилась с крыльца. Никто провожать их не вышел, не было таких. Только сочился из подслеповатых заиндевевших окон янтарный медовый свет, да из-за закрытой двери приглушенным напутствием тянулось распевно:

«В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах всяка нечисть бродит тучей и в прохожих сеет страх...»

Актуально, ничего не скажешь! – окидывая взглядом обступивший его со всех сторон и замерший в напряженном, настороженном молчании лес, оценил тему песнопения Бармалей. Дед эту песню в свой спектакль точно вставил бы.

«Стра-ашно, аж жуть!»

«Корчмаа» оставалась за спиной, казалось бы – вот она, но чувство было такое, будто со страшной силой уносится она прочь, точно дебаркадер пролетной станции. В ночь, в неизвестность, в невозвратность... И только ветер завивался позади с посвистом, запуская свой ледяной щупалец за воротник.

Ощутив этот, вызванный мистическим, а, может, и вполне реальным сквозняком неприятный холодок, припудривший спину инеем, Бармалей передернул плечами.

– Что, идем? – спросил он, только чтобы что-то сказать и через слово реченное убедиться в натуральности происходящего. Уж больно эта конкретная картина подлунного леса, с елками в снегу, луной, избой и дымом из трубы на фоне выбеленного неба, выглядела открыточной постановкой. Сознание никак не могло свыкнуться с фактом, что он находится в сказке. Что сказка и есть его новая реальность.

Дыхание срывалось с губ в виде полупрозрачных дракончиков, которые тут же, один за другим, уносились ввысь. Полная луна, цепляясь за трубу «Корчмыы», продолжала изливать с небес призрачное сияние, освещая пространства подлежащие, ближние и дальние. Дракончики друг за другом, по мере проявления, устремлялись прямиком к луне, очевидно, все они жили там же, на ней, а на землю спускались только чтобы очиститься здесь и возродиться через дыхание людей. Удивительно, как он мог не замечать этого раньше?

– Ты – за мной, а ты – за ним, – ткнув пальцем в каждого, распределил места в походном порядке леший. Он в их троице явно играл роль пехотного сержанта, и она ему вполне удавалась.

Возражений не последовало.

– Хорошо, – удовлетворенно качнув конусом головы, сказал леший. – Нам – туда, – указал он рукой как-то неопределенно, размашисто, показалось, в направлении самого большого скопления теней.

– Наверное, ты знаешь, куда, – согласился с ним Борис. – Веди нас, о лоцман лесной! Вперед и только вперед! Кстати, леший! У тебя имя-то есть? А то я все леший, да леший, не комильфо как-то получается.

– Не что, получается? – удивился леший.

– Неудобно. Все равно, что сапожника по профессии все время сапожником звать. Или, скажем, собаку – собакой. – Спохватившись, он быстро взглянул на кота. – Вот, Лютик, пока не назван был, чуть голову мне не оторвал. А теперь смотри, какая милота!

– Кто, мряв, старое помянет, тому глаз вон! – напомнил Баюн принцип.

– Нет, нет! Вот глаза мои не тронь, ладно? И все же? Есть у тебя, леший, имя? Или нет?

– Есть, как не быть, – сказал леший и раздумчиво пошевелил густыми бровями. – Только наши имена кому попало знать не положено.

– Что значит, кому попало? – обиделся Бармалей. – Я не кто попало! И вообще! Мы же вместе на дело идем! А там может быть опасно.

– Рядом, еще не значит вместе, – вмешался кот. – Еще надо посмотрреть, чего ты стоишь.

– Смотрите, глаза не просмотрите, – пуще разобидевшись, пригрозил Борис. – Ну и ладно. Тогда я сам всем, кого не знаю, имена придумаю. Тебя, леший, буду Макаром звать, который куда только телят не гонял. Хочешь? Как турки всех наших девиц у себя Наташами кличут, ты у меня будешь Макаром. Нравится?

Леший пожал плечами.

– Клич, как хочется, мне все одинаково. И он опять напомнил порядок движения. Бармалею: – Ты за мной. Коту: – А ты за ним.

Похоже, леший больше не склонен был шутить и балагурить. Ступив на тропу походную, он сделался сосредоточен и подтянут, и даже вздыхать стал реже. Только глаза его светились тусклым и трепещущим оранжевым светом, как неоновые лампочки на щите электропитания. И, Бармалей боялся ошибиться, но ему порой казалось, что на конической голове лешего, на самой ее макушке время от времени простреливали голубые и зеленые искорки.

– Идти буду неторопливо, но быстро, – предупредил его леший. – Если не хочешь замерзнуть, не отставай.

Бармалей поглубже, до самых бровей, нахлобучил шапку, надел рукавицы и звучно хлопнул ими.

– Готов к труду и обороне! – доложил он. Подумав, добавил. – И к марш-броску!

– Уф! – с какой-то обреченностью в голосе вздохнул леший, понимая, видимо, что инструктаж его не приносит должных плодов. – Эх, стынь-глушь! – произнес хозяин лесной, будто заклинание, после чего повернулся и устремился в лес, в ту самую его часть, где собрались неподвластные лунному свету тени.

Усмехнувшись, Бармалей бросился за ним следом. «А вот мы сейчас посмотрим, кто из нас быстрей! – думал он. – Вот все и увидим!»

И действительно, через короткое время стало ясно, что он безнадежно отстает от лешего. Выбивается из сил, увязая в глубоком снегу, а тот летит себе впереди, как на лыжах, удаляясь все дальше и дальше. Леший не проваливался и почти не оставлял следов, хотя на ногах его кроме обычной лешачьей мохнатости, ничего, никаких снегоступов не было. В конце концов, Бармалей совсем выбился из сил и, увязнув в сугробе, остановился.